Оказавшись в тюрьме и поняв бессмысленность восстания, Джугели обратился с просьбой к чекистам разрешить ему под честное слово, или под поручительство, или же после принятия медленно действующего яда выйти на 3—4 дня из Закавказской ЧК на волю и разрешить этот «проклятый вопрос». «Новая кровь, – писал он, – никому уже не нужна». 9 и 12 августа он повторил эту просьбу. Но ЧК Грузии не использовала шанс избежать кровопролития. Сложилось впечатление, что восстание было необходимо, чтобы окончательно расправиться с партией меньшевиков и с другими оппозиционными силами в республике.
12 августа 1924 г. Джугели через свой канал, контролируемый чекистами, обратился к нелегальному ЦК меньшевиков, ко всем бывшим народогвардейцам со следующим письмом: «Дорогие товарищи!.. У них имеется серьезная агентура и серьезные агенты. У меня подозрения на кого-нибудь нет, но у них среди наших кругов имеются серьезные сотрудники, которые дают им полную информацию…» Однако это письмо не было принято в расчет на проходившем 18 сентября заседании Паритетного комитета, готовившего восстание. За восстание проголосовали меньшевики, национальные демократы и эсеры, схивисты же и федералисты выступили против под тем предлогом, что восстание приведет к большим жертвам[931].
Дзержинский считал, что необходимо нанести основной удар по агентуре грузинских меньшевиков в Грузии и Москве. «Притоны, шашлычные и столики грузинские в Москве – опаснейший очаг. Надо составить план осведомления о них и обезврежения (так в тексте. – Авт.), выработать меры вплоть до разгрома и изгнания из Москвы…»[932]
Через два дня в Грузии на очередном заседании Паритетного комитета подтверждено решение о вооруженном выступлении против большевиков в конце августа. Но еще 13 августа парткомы РКП(б) были предупреждены о том, что на 15—20 августа ожидается вооруженное выступление меньшевиков. Они приняли ряд превентивных мер, проведя аресты ряда руководителей, усилив охрану правительственных зданий и военных объектов.
Восстание началось в ночь с 28 на 29 августа 1924 г. и было быстро подавлено. В ряде городов и крупных населенных пунктов, таких как Хони, Самтредиа и Тквибули, выступлений не было.
Состоялся скорый суд, и уже 31 августа 1924 г. председатель ОГПУ писал В.Р. Менжинскому: «Согласно решению правительства Закавказской республики, прошу распорядиться о немедленном приведении в исполнение высшей меры наказания по отношению к 1) Пагава, 2) Нодия, 3) Цимизоваришвили, 4) Хомерики и 5) Чхиквишвили». Менжинский отдал аналогичное распоряжение Ягоде, тот направил записку Беленькому: «На исполнение». 1 сентября 1924 г. секретарь Дзержинского В.Л. Герсон доложил ему: «Приговор приведен в исполнение»[933].
В советских газетах появились сообщения о том, что в Тифлисе в начале сентября 1924 г. расстреляны организаторы восстания. Грузинская ЧК привела в исполнение приговор над 24 его организаторами.
6 сентября, чтобы не допустить самочинных расправ, в Закавказскую ЧК на имя С.Г. Могилевского Дзержинский направил срочную телеграмму: «Вы должны принять все меры, чтобы директива ЦК была строго выполнена. Ни один расстрел не должен быть произведен без санкции ЦК вообще… Все предложения о применении высшей меры присылать нам, то есть Коллегии ОГПУ, на предварительную санкцию».
О срочности говорит и время отправления телеграммы: «0 час. 20 мин. 6 сентября 1924 г.»[934].
В оценке событий августа 1924 г. в Грузии более близок к истине глава английской рабочей делегации Ф. Адлер, побывавшей в Советском Союзе: «Эта грузинская Чека «ликвидировала» восстание, и она ответственна за многочисленные казни и ссылки. Суровое подавление восстания, вовсе не представлявшего большой опасности, чекисты оправдывают обычными в таких случаях аргументами»[935].
В 1925 г. политическое руководство страны вынуждено было заниматься ликвидацией выступления кулаков в Якутии. 4 мая для более эффективного руководства борьбой с бандитизмом решено подчинить партийные и советские органы Охотского уезда Камчатской губернии комиссии в состав Байкалова (председатель) и по одному представителю от Дальневосточного бюро ЦК ВКП(б) и Якутского обкома партии, поручив ей проведение в жизнь всех политических мероприятий. Якутскому обкому партии поручено продолжить переговоры о мирной ликвидации мятежа, «командировать для переговоров авторитетных в глазах туземного населения лиц». 21 мая 1925 г. Политбюро ЦК ВКП(б) снова рассмотрело вопрос о ликвидации мятежа в Якутии и решило направить туда комиссию «для детального ознакомления с причинами такового» и выяснения на месте целесообразности мирной ликвидации мятежа. Путем переговоров и вооруженным подавлением не пожелавших сдаться кулацкий мятеж был ликвидирован[936].
Для решения закавказских и северокавказских проблем Дзержинский наряду с мерами по линии ОГПУ предложил принять экономические меры. 17 января 1925 г. он писал С.К. Орджоникидзе: «…Необходимо, по-моему, создать совещание для выработки и проведения мер, которые бы кавказские народы связали экономически с нами тесным образом так, чтобы для всего населения была очевидной польза в принадлежности к Союзу ССР. Такое совещание, если создавать, то самое лучшее при ВСНХ под моим председательством. Как Вы смотрите на это? Не стоит ли нам – цекистам Сев. Кавказа и Закавказья собраться вместе со мной и обсудить для внесения предложения в ЦК. Я уверен, что Англия бросит большие миллионы, чтобы оторвать от нас Закавказье, подняв хотя бы бутафорское восстание для вмешательства и чтобы натравить Турцию»[937]. Но на повестке дня стоял вопрос о дальнейшем разоружении населения.
9 августа Г.Г. Ягода телеграфировал ПП ОГПУ Северо-Кавказского края Е.Г. Евдокимову о том, что «разоружение Дагестана принципиально решено. Вопрос идет о методах разоружения… большинство склоняется за военно-чекистский метод, т.е. за наш план». Евдокимов в информации от 14 августа на имя Ягоды обратил внимание на то, что «до сих пор народ вооружен до зубов, глубоко темен» и находится под влиянием фанатиков духовенства. Сославшись на мнение Дагестанского комитета РКП(б) от 29 июня, подтвержденного 13 августа, он просил не допустить вывода войсковых гарнизонов из крепостей Хунзаха и Гуниба.
25 августа 1925 г. чекистско-войсковая группа в составе сотрудников и бойцов Дагестанского, Чеченского, Владикавказского, Терского, Кабардино-Балкарского отделов ОГПУ совместно с частями Красной армии под руководством ПП ОГПУ на Северном Кавказе Е.Г. Евдокимова и командующего войсками Северо-Кавказского военного округа И.П. Уборевича начала сжимать кольцо вокруг банд Гоцинского и других на территории Дагестана и Чечни.
С 18 сентября по 6 октября 1925 г. были разоружены Ингушетия и Осетия. При этом изъято 19 559 винтовок, 3229 револьверов, 45 656 патронов, арестован 51 бандит. В отличие от других районов Северного Кавказа население Балкаро-Кабардинской и Карачаево-Черкесской областей саморазоружилось с 18 по 30 октября, сдав при этом 12 631 винтовку и 2924 револьвера. К 7 сентября 1926 г. в Дагестане было изъято и добровольно сдано 38 201 винтовка, 19 589 револьверов,12 пулеметов и 561 граната. Арестовано 1867 человек, через центральную оперативную группу прошло 349 арестованных, внесудебной тройкой рассмотрено 139 обвиняемых, 7 из них приговорено к высшей мере наказания (расстрелу), 41 – к трем годам концлагеря, 3 – к трем годам высылки в Сибирь. К концу операции освобождено 1518 человек[938].
При проведении операции не обошлось и без эксцессов. Например, в ряде районов Дагестана стало нормой введение войск в аулы, поголовные обыски, многочисленные аресты, принуждение населения к клятве на Коране, что у него нет оружия, угрозы расстрела. Военный нажим не дал никаких существенных результатов, но озлобил население и вызвал в нем потерю симпатий к власти, породил разговоры о «русском сапоге», о власти «Ивана». На требование властей о сдаче оружия оно отвечало: вам нужно оружие, мы отдаем его, но вместо оружия пришлите нам кирки, лопаты для проведения дорог, оросительных каналов, дайте нам работу; вы отбираете оружие, но теперь вы сами должны будете охранять нас от воров, конокрадов и бандитов[939].
Во время разоружения Чечни в ее равнинных районах оживилась антисоветская агитация. Приверженцы Эльдерханова, преимущественно духовенство и торговцы, распускали слухи, что разоружение и смещение некоторых служащих является угрозой религии и шариату. Проводимая операция выставлялась как избиение чеченских племен, когда—то помогавших советской власти утвердиться на Кавказе, поговаривали о необходимости посылки делегации в Турцию с просьбой о защите. В некоторых аулах на поминках расстрелянных шейхов в течение недели ежедневно собиралось по 500—700 человек, крайне озлобленных против советской власти. В горной части Чечни уверенность антисоветским элементам придал вывод армейских гарнизонов из некоторых крепостей.
Самой сложной была операция по разоружению Дагестана. Сложность заключалась в отсутствии единства мнений у политического руководства о методах и сроках разоружения населения этой республики.
В начале 1926 г. для рассмотрения вопроса о разоружении населения Дагестана Политбюро ЦК ВКП(б) создана комиссия Политбюро под председательством А.С. Бубнова. В ее работе сразу же наметились две линии толкования постановления Политбюро: первая линия представителей Дагестанской партийной организации, считавшей, что раз Политбюро отвергло предложенный комиссией А. Енукидзе «военно-чекистский метод», а по мнению И.В. Сталина, признало «единственно целесообразным метод политико-административного воздействия», то применение военной силы возможно лишь в крайнем случае. Вторая линия (военного командования и ОГПУ) не была направлена на отрицание политико-административного воздействия, но упор делала на важность проведения операции в кратчайший срок, то, безусловно, могло привести к преобладанию военных и чекистских мер.