Часто оппонентами Ф.Э. Дзержинского были М.И. Калинин, Н.И. Бухарин, Г.Я. Сокольников, Н.В. Крыленко, Н.В. Чичерин и другие. 18 марта 1925 г. он обратил внимание Г.Е. Зиновьева на то, что «для ОГПУ пришла очень тяжелая пора», видя главную причину этого в недооценке значения органов безопасности Н.И. Бухариным, Г.Я. Сокольниковым, М.И. Калининым и некоторыми работниками НКИД.
Именно Н.И. Бухарин писал Дзержинскому: «…Я считаю, что мы должны скорее переходить к более «либеральной» форме соввласти: меньше репрессий, больше законности, больше обсуждений, самоуправления (под руководством партии naturalitew) и проч. В статье своей в «Большевике», которую Вы одобрили, теоретически обосновал этот курс. Поэтому я иногда выступаю против предложений, расширяющих права ГПУ и т.д. Поймите, дорогой Феликс Эдм. (Вы знаете, как я Вас люблю), что Вы не имеете ни малейших оснований подозревать меня в каких-либо плохих чувствах к Вам лично и к ГПУ как к учреждению. Вопрос принципиальный – вот в чем дело.
Т.к. Вы – человек в высшей степени страстный в политике, но в то же время можете быть беспристрастным, то Вы меня поймете…»[247].
Дзержинский не мог пренебречь мнением Бухарина, поэтому 24 декабря 1924 г. направил личную записку В.Р. Менжинскому следующего содержания: «При сем письмо ко мне Бухарина, которое после прочтения прошу мне вернуть. Такие настроения в руководящих кругах ЦК нам необходимо учесть и призадуматься. Было бы величайшей ошибкой политической, если бы партия по принципиальному вопросу о ГПУ сдала бы и дала бы «весну» обывателям: как линию, как политику, как декларацию. Это означало бы уступить нэпманству, обывательству, клонящемуся к отрицанию большевизма, это была бы победа троцкизма и сдача позиции. Для противодействия таким настроениям необходимо пересмотреть нашу практику, наши методы и устранить все то, что может питать такие настроения. Это значит мы (ГПУ) должны, м. быть, стать потише, скромнее, прибегать к обыскам и арестам более осторожно, с более доказательными данными; некоторые категории арестов (нэпманство, прест[упления] по должностям) ограничить и производить под нажимом или при условии организации за нас общественного партийного мнения; больше информировать МК о всех делах, втягивая плотнее парторганизацию в эти дела. Необходимо пересмотреть нашу политику о выпуске за границу и визы. Необходимо обратить внимание на борьбу за популярность среди крестьян, организуя им помощь в борьбе с хулиганством и др. преступлениями. И вообще наметить меры такие, чтобы мы нашли защиту у рабочих и крестьян и в широких парторганизациях.
Кроме того, еще раз надо обратить внимание на наши информ. сводки, на то, чтобы они членам ЦК действительную дали картину нашей работы в кратких словах и представили бы всю конкретность. Наши же сводки таковы, что они дают одностороннюю картину сплошную черную, без правильной перспективы и без описания реальной нашей роли. Мы должны составлять отчеты о нашей работе»[248].
Но это отнюдь не значило, что председатель ОГПУ согласен со всеми утверждениями Бухарина, о чем свидетельствует еще один документ, хранящийся в РГАСПИ в личном фонде Ф.Э. Дзержинского. Сотрудники архива рассказали, что на одном из заседаний кто-то из членов правительства нарисовал на листке бумаги на фоне меча председателя ГПУ и под рисунком сделал подпись: «Меч разящей пролетарской диктатуры, или Дзержинский на страже революции. 30.6.25». Когда листок передали Дзержинскому, тот пририсовал трех человечков, держащих в руках большой напильник, и дописал: «Надо сбоку нарисовать Бухарина, Калинина и Сокольникова с напильником, подтачивающим «меч»[249].
Когда анализируется практика судебных органов Советской республики в 1921—1928 гг., то следует иметь в виду, что всякому судебному (как и внесудебному) постановлению предшествовала партийная директива. Судьи не были свободны в принятии решений. И пример в этом подавало Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б). Вот некоторые вопросы, рассмотренные на заседаниях Политбюро: об освобождении анархистки Таратуты (2 февраля 1922 г); о приговоре по делу Киевского Областного центра действия (9 апреля 1924 г.); о судебном процессе белогвардейцев в Армавире и о приговоре Амурского губсуда по делу о контрреволюционном восстании в Благовещенском уезде (3 июня 1924 г.); о приговорах судов по политическим делам (3 июля 1924 г.); о немецких студентах, обвиняемых в терроризме (13 марта 1925 г.); предложение Менжинского о передаче в суд дела эстонских шпионов (22 октября 1925 г.). И этот перечень можно было продолжить. Но для понимания сути проблемы приведенного вполне достаточно.
По мнению руководства ОГПУ, и в середине 1920-х гг. еще нельзя было отказаться от ряда мер военного времени. Выступая на втором Всесоюзном съезде сотрудников особых отделов ОГПУ 23 января 1925 г., Ф.Э. Дзержинский говорил: «…Может быть, органам ОГПУ уже пришло время отживать свой срок и нужно перейти с наших боевых позиций на мирную основную работу, которая сможет обеспечить и повести к основам социалистического, коммунистического государства. Но это не так, и те, которые так думают – заблуждаются…»[250]
Следовательно, в 1921—1926 гг. политическое руководство страны много внимания уделяло правовому положению органов безопасности, определению их задач и компетенции в соответствии с новыми историческими условиями и политикой правящей партии. Жесткая репрессивная политика Советского государства, по существу, была обусловлена не только возрастанием преступности, активизацией противников советской власти, но и сложившимися правилами и традициями. Широкие права, данные органам ВЧК – ОГПУ, нередко приводили к скорому, неправедному суду не только над противниками, но и над законопослушными гражданами, подмене воспитательной и профилактической работы карательной политикой. Вместо закона нередко «политическая целесообразность», субъективизм в нормотворчестве. И ведомственные подзаконные акты нередко вступали в противоречие с конституционными нормами.
Недостатки в законоприменительной практике, произвольное толкование норм права в силовых структурах негативно отражались на оперативно-следственной работе, вели к деформированному восприятию оперативной обстановки руководящим и оперативным составом, что создавало почву для различных фальсификаций. До Большого террора на ранней стадии действия органов ВЧК и ГПУ можно до известной степени оправдать обострением классовой борьбы, Гражданской войной и военной интервенцией.
Переход к нэпу от форм руководства, присущих военному времени, к новым формам работы потребовал иного подхода к определению задач чекистских органов. Правовое положение органов безопасности в 1920-е гг. претерпело серьезные изменения. К 1921 г. ВЧК объединяла чекистские органы в масштабе Российской Федерации и в оперативном отношении ЧК других союзных республик, но она еще не могла решать централизованно все вопросы воспитания кадров, совершенствования организационный структуры, осуществлять централизованное снабжение, финансирование и другое.
Гражданская война и борьба с интервентами способствовали пониманию необходимости большего единства, большей согласованности. Переход к ГПУ был закономерным и вызван изменениями, происходившими в стране и на международной арене. Но замысел по коренному реформированию ВЧК так и не был проведен в жизнь, и, главное, не удалось ограничить задачи ГПУ (а затем и ОГПУ) только политическими задачами борьбы с противниками советской власти. Председатель Президиума ВЦИК РСФСР М.И. Калинин, выступая на IV Всероссийском съезде деятелей советской юстиции, говорил, что в первые месяцы после революции решающим фактором права была вооруженная сила и лишь на следующем этапе за ней выступили чрезвычайные комиссии – один из мощных органов укрепления советской власти[251].
Опыт первой половины 1920-х гг., по мнению Ф.Э. Дзержинского, со всей очевидностью показал, что органы безопасности должны находиться на положении военного ведомства, это позволило в большей степени проводить в жизнь принцип единоначалия в чекистских подразделениях и эффективно решать служебные задачи.
Образование сначала ГПУ, а затем ОГПУ означало создание органа власти, наделенного широкими чрезвычайными полномочиями, объединившему борьбу с внешней и внутренней контрреволюцией в масштабе всей страны. Было завершено формирование единой общесоюзной системы безопасности. Намечавшееся ограничение полномочий только борьбой с политическими преступлениями, создание «более гибкой, более приспособленной к современным условиям» структуры НКЮ, которая бы заменила ОГПУ, оказалось несостоятельным.
Стараниями политического руководства страны была создана правовая основа организации и деятельности органов ВЧК – ОГПУ, обеспечившая проведение политики правящей партии в жизнь. Говоря о задачах, решаемых органами безопасности в новых исторических условиях, Ф.Э. Дзержинский 23 января 1925 г. подчеркивал, что с развитием мирного строительства одновременно растут и развиваются различные опасности для СССР, поэтому «наша мирная работа, наш рост не должны затемнять совершенно ясного сознания, что мы окружены врагами, что враги живы, что они действуют…»[252].
Глава 3Совершенствование аппарата ВЧК – ОГПУ
Чтобы наша система государственного капитализма, т.е. само Советское государство не обанкротилось, необходимо разрешить проблему госаппаратов, проблему завоевания этой среды, преодоления психологии и вражды. Это значит, что проблема эта может быть разрешена только в борьбе.