[657]. Во избежание возможного самосуда вскоре произошла замена московцев на более дисциплинированных латышей[658].
Обвинения со стороны противников нового режима в потакании самосудам были еще более жестокими. Самосуды и погромы объявлялись лидерами меньшевиков «организованными по подстрекательству или по попустительству большевиков», советскому правительству приписывались десятки тысяч жертв, убитых в самосудных расправах зимой 1917/1918 гг.[659] Такие обвинения не учитывали, что всплеск преступности и самосудов был порожден, в том числе, тем, что в бандформирования и преступный мир пошли бывшие офицеры и другие деклассированные революцией элементы. Самосуды также являлись последствием еще неконтролируемого большевиками революционного максимализма. Часть ответственности за эти явления несло советское правительство. Но, безусловно, следует учесть, что на рост преступности и анархобандитизма повлияли события 1914–1917 гг., положившие начало процессу формирования террористического сознания у части населения[660].
Попытки решения проблемы преступности с помощью Красной гвардии, милиции и других вооруженных подразделений местных советов зимой 1917/1918 гг. оказались неэффективны. В поисках выхода из сложившейся ситуации советские учреждения стали применять расстрелы преступников в обход действующих декретов СНК, т. е. организовывая фактически государственные самосуды. В это время в газетах фиксируется значительное число расстрелов на месте преступления или даже при препровождении к месту допроса, якобы при попытке к бегству в самых разных городах и регионах[661]. Позднее, в середине апреля, собрание московской милиции выступило с воззванием о недопустимости подобных случаев[662].
В январе 1918 г. подобная самоуправная политика не находила поддержки у высшего руководства страны. Наряду с участившимися самосудами и усилением криминогенной обстановки она послужила причиной возобновления института смертной казни. «Эти обстоятельства заставили и нас в конце концов решить, что применение смертной казни неизбежно. Борьба с бандитами поглощала все наше внимание до самого переезда в Москву», — писал впоследствии чекист Я. Х. Петерс[663].
Огромную роль в возобновлении смертной казни сыграл и внешний фактор: наступление 18–25 февраля 1918 г. германских войск. В этих условиях необходимо было обеспечить надежный тыл фронту, тыл без мародеров, бандитизма, спекуляции и самосудов.
21 февраля 1918 г. Совнарком принял декрет «Социалистическое отечество в опасности!», в котором была изложена программа чрезвычайных мер, направленных против нашествия германского империализма. Наиболее значимыми пунктами в декларации были шестой и восьмой, официально вводившие смертную казнь. В пункте шестом объявлялось о расстреле сопротивляющихся мобилизации в батальоны для рытья окопов «работоспособных членов буржуазного класса» (фактически он не использовался). Пункт восьмой, выделенный, как и пункт 6, в постановлении курсивом, на основании которого и производились первые официальные расстрелы, гласил:
«8) Неприятельские агенты, спекулянты, громилы, хулиганы, контрреволюционные агитаторы, германские шпионы расстреливаются на месте преступления»[664].
Данное постановление значительно расширяло полномочия ВЧК и других следственных комиссий, ранее передававших расследуемые дела для определения меры наказания в ревтрибуналы. Следует отметить, что уже на следующий день после начала действия декрета, 22 февраля 1918 года левые эсеры предприняли попытку приостановки действия постановления и изъятия из него именно 8-го расстрельного пункта декрета, но этого им не удалось. Декрет в неизменном виде продолжал действовать. 23 февраля 1917 года ВЧК поместила в газетах объявление об изменении методов борьбы с контрреволюцией:
«Всероссийская Чрезвычайная комиссия по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией при Совете Народных Комиссаров доводит до сведения всех граждан, что до сих пор комиссия была великодушна в борьбе с врагами народа, но в данный момент, когда гидра контрреволюции наглеет с каждым днем, вдохновляемая предательским нападением германских контрреволюционеров, когда всемирная буржуазия пытается задушить авангард революционного интернационала — российский пролетариат, Всероссийская чрезвычайная комиссия, основываясь на постановлении Совета Народных Комиссаров, не видит других мер борьбы с контрреволюционерами, шпионами, спекулянтами, громилами, хулиганами, саботажниками и прочими паразитами, кроме беспощадного уничтожения на месте преступления, а потому объявляет, что все неприятельские агенты и шпионы, контрреволюционные агитаторы, спекулянты, организаторы восстаний и участники в подготовке восстания для свержения Советской власти — все бегущие на Дон для поступления в контрреволюционные войска калединской и корниловской банды и польские контрреволюционные легионы, продавцы и скупщики оружия для отправки финляндской белой гвардии, калединско-корниловским и довбор-мусницким войскам, для вооружения контрреволюционной буржуазии Петрограда будут беспощадно расстреливаться отрядами комиссии на месте преступления. Всероссийская Чрезвычайная комиссия»[665].
Первый санкционированный расстрел Чрезвычайной комиссии был произведен 26 февраля 1918 г. над уже упомянутым «князем» Эболи и его сообщницей Бритт, действовавшими под вывеской ВЧК. Согласно А. С. Велидову, приговор от 24 февраля был приведен в исполнение членами комиссии Д. Г. Евсеевым и И. Н. Полукаровым[666]. Расстрел Эболи и его сообщницы был произведен по специальному постановлению Коллегии ВЧК. В тот же день ВЧК расстреляла четвертых матросов-налетчиков и одного немецкого шпиона[667].
Заместитель председателя ВЧК Я.X. Петерс так объяснял причины расстрела:
«Вопрос о смертной казни с самого начала нашей деятельности поднимался в нашей среде, и в течение нескольких месяцев после долгого обсуждения этого вопроса смертную казнь мы отклоняли как средство борьбы с врагами. Но бандитизм развивался с ужасающей быстротой и принимал слишком угрожающие размеры. К тому же, как мы убедились, около 70 % наиболее серьезных нападений и грабежей совершались интеллигентными лицами, в большинстве бывшими офицерами. Эти обстоятельства заставили нас в конце концов решить, что применение смертной казни неизбежно, и расстрел князя Эболи был произведен по единогласному решению».
Небольшое описание конца жизненного пути Эболи оставил И. Бабель: «В сопровождении сторожа я иду в мертвецкую. Он приподнимает покрывала и показывает мне лица людей, умерших три недели тому назад, залитые черной кровью. Все они молоды, крепкого сложения. Торчат ноги в сапогах, портянках, босые восковые ноги. Видны желтые животы, склеенные кровью волосы. На одном из них лежит записка: «Князь Константин Эболи де Триколи». Сторож отдергивает простыню. Я вижу стройное сухощавое тело, маленькое, оскаленное, дерзкое, ужасное лицо. На князе английский костюм, лаковые ботинки с верхом из черной замши. Он единственный аристократ в молчаливых стенах. На другом столе я нахожу его подругу-дворянку, Франциску Бритти. Она после расстрела прожила еще в больнице два часа. Стройное багровое ее тело забинтовано. Она так же тонка и высока, как князь. Рот ее раскрыт. Голова приподнята — в яростном быстром стремлении. Длинные белые зубы хищно сверкают. Мертвая, она хранит печать красоты и дерзости. Она рыдает, она презрительно хохочет над убийцами…»[668].
Вместе с тем это был именно первый санкционированный расстрел ВЧК, самосудный же расстрел был произведен ранее. Сразу же по опубликованию декрета, в ночь на 23 февраля 1918 г. на Суворовском проспекте в Петрограде работниками ВЧК и красногвардейцами было расстреляно 6 «офицеров-корниловцев»[669]. В «Известиях ВЦИК» это сообщение было более конкретизировано, правда, с ошибочной, более поздней датировкой. Согласно газете, в начале марта в ВЧК поступили сведения о собиравшихся контрреволюционерах в доме № 4 по Миллионной улице. Туда выехал отряд красногвардейцев во главе с членами ВЧК В. Л. Панюшкиным и Черкашиным. При аресте находившихся по указанному адресу семерых студентов было обнаружено составленное ими воззвание с призывом к свержению советской власти. Чекисты арестовали и вывезли студентов к амбарам Александро-Невской лавры, где открыли по ним стрельбу. В результате были застрелены пятеро студентов, один умер позднее от ран, и еще одному студенту удалось сбежать[670]. По данному самосудному расстрелу наркомом юстиции И. З. Штейнбергом было возбуждено дело[671], но вскоре следствие зашло в тупик в связи с потерей материалов дела при переезде правительственных органов в Москву. Позднее, уже в апреле 1918 г., Моссовет примет специальное сообщение об аресте Панюшкина и Черкашина и предании их суду. Однако ВЧК заявило о доверии указанным лицам как истинным революционерам, допустившим в боевой революционной обстановке «невольные ошибки», одновременно выразив протест против травли чекистов, «не обоснованной ни полнотой следствия, ни хотя бы минимальной необходимостью». Вскоре после того как Панюшкина командировали чрезвычайным военным комиссаром по борьбе с контрреволюцией в Тульскую область, дело окончательно заглохло