Вместе с тем, 18 апреля 1918 г. действия ВЧК были одобрены ВЦИК, который констатировал, что они «…имели целью преследования не идейного анархизма, а борьбу с бандитизмом, независимо от тех названий, которыми этот бандитизм прикрывается»[761]. Приветствовалась эта мера и населением и даже представителями иностранных государств, также страдавшими от разгула преступности в Москве. «Интересный факт зафиксировала газета М. Горького «Новая Жизнь», согласно сообщению которой «Консулы иностранных держав сообщили Советскому Правительству, что ответом на радиотелеграмму о победах советской власти над анархическими элементами явилось заграницей возвышение курса русского рубля»[762]. Очень четко и образно охарактеризовал эти события и их смысл впоследствии в 1919 г. приехавший в Советскую Россию известный английский писатель Герберт Уэллс: «Бандитизм был поставлен к стенке в Москве весной 1918 г.»[763]. Даже спустя год отношение московских собеседников Уэллса из числа иностранных граждан, проживающих в столице, к апрельскому разоружению анархистов было восторженным. Схожие настроения фиксировал и Ж. Садуль: «Троцкий сияет; население, включая буржуазию, приятно удивлено тем, как неожиданно быстро была подготовлена и проведена эта решительная операция по наведению порядка».
Несколько иная позиция по отношению к разоружению анархистов была у оппозиционных партий, которые опасались, что данные репрессии лишь начало общего наступления большевиков против иных партий, дальнейшее укрепление коммунистической диктатуры. Характерна публикация в меньшевистской газете. «Да стоит ли порядок, который обещают нам большевики, той страшной цены полицейского произвола, бессудных расстрелов и произвольных расправ, которой он достигается? И не во много ли страшнее для пролетариата этот режим полицейщины, боящейся света и гласности, нежели те несколько десятков преступников, от которых, быть может, и избавит нас большевистская расправа с анархистами», — говорилось в статье «Полицейщина против анархии», посвященной разоружению анархистов в Москве[764]. «Оппозиционные партии подавлены. Такая же безжалостная расправа, по сути, грозит всем, кто попытался бы чинить препятствия правительству. Своим энергичным выступлением против наиболее сильной, наиболее организованной, наиболее популярной в пригородах партии оно заставляет остальных задуматься и сплачивать свои ряды», — писал Ж. Садуль.
Среди арестованных в «Доме Анархии» был главный редактор газеты «Анархия» В. В. Бармаш. Следственным отделом Комитета публичного обвинения Бармашу было предъявлено официальное обвинение в укрывательстве бандитов и погромщиков, но суд над ним и другими членами Секретариата Федерации не состоялся, и вскоре он был освобожден. Уже 6 мая он участвовал в собрании Совета ФАГМ с докладом «Совет и группы на местах».
Разоружение анархистов в Москве послужило толчком к проведению подобных акций и в других городах: Витебске, Воронеже, Курске, Н. Новгороде, Петрограде, Самаре, Таганроге, Тамбове, Туле, Царицыне и т. д.[765] В зависимости от конкретной обстановки разоружение происходило по различному сценарию, в разные сроки. В Таганроге большая часть отряда Маруси Никифоровой перешла на сторону советской власти к 17 апреля 1918 г., и дело ограничилось передачей Маруси и еще нескольких анархистов под юрисдикцию трибунала, который вскоре их выпустил из-под ареста[766].
В Петрограде разоружение анархистов произошло 23 апреля 1918 г. Обыску и аресту были подвергнуты основные анархистские точки города: штаб на Волковской улице, анархистский клуб на Коломенской улице, редакция газеты «Буревестник» и другие анархистские адреса[767]. В операции принимали участие сотрудники Петроградской ЧК и местных районных советов. Заблаговременно подготовленная акция закончилась без эксцессов. В общей сложности в Петрограде было арестовано около 500 человек. Состав арестованных, как и в Москве, был разношерстным. В числе задержанных анархистов было до 30 человек белогвардейцев и 70 человек бывших каторжан-уголовников, вновь уличенных в преступлениях. Сознавая, что их ожидает, часть анархистов предприняла попытку к бегству, при этом было расстреляно 3 человека[768]. По завершении операции в Петрограде М. С. Урицкий на заседании Петросовета 23 апреля 1918 г. охарактеризовал подобных анархистов следующим образом: «Эти темные элементы, приютившиеся в анархистских клубах, вооруженные под видом защиты анархии идейной, творили преступления, приводящие к анархии в чисто обывательском смысле — к разрушению советской организации, разложению дисциплины, угнетению и насилию над имуществом и жизнью частных лиц»[769].
Большинство задержанных анархистов вскоре были выпущены на свободу, а часть оставлена для выяснения степени участия в совершенных преступлениях и была выпущена уже после амнистии 1 мая 1918 г. Влияние анархистов в Петрограде в результате проведенной акции резко упало. 29 мая 1918 г. съезд моряков в Кронштадте отказался выслушать пытавшегося выступить перед собравшимися анархиста И. С. Блейхмана и вынес резолюцию, в которой говорилось, что «анархия не встретит сочувствия в широких матросских кругах»[770].
К этому моменту анархистское движение лишилось своих баз не только в обеих столицах, но и в большинстве регионов России. Ввиду того, что система чрезвычайных комиссий на местах была еще слабо представлена, их роль в разоружении анархистских отрядов взяли на себя различные военные органы. Большую роль в подавлении анархистского движения в Курске сыграла Высшая Военная Инспекция (ВВИ) во главе с Н. И. Подвойским. Схожая ситуация в Витебске не потребовала вмешательства центральных военных органов, дело ограничилось применением местного латышского и польского отряда. В каждом из городов имелись более чем тысячные вооруженные отряды анархистов, принимавших участие в антисемитских погромах, налетах и самосудах. Фактически оба города: Курск с 10 апреля, а Витебск с 30 апреля — находились под их временным контролем. Были приняты жесткие меры подавления, включая военную поддержку латышских частей, для восстановления порядка в этих городах. Так, в Витебске в ходе боев, по официальным советским данным, было убито 7 человек и 20 ранено[771]. События в Курске разворачивались не столь драматично, но и там после завершения разоружения анархистов принят ряд карательных мер. Для восстановления дисциплины в воинских частях и гарнизоне города Подвойскому пришлось прибегнуть к расстрелам[772]. Согласно советской прессе, расстрелянных в этих городах было немного. Анархисты же говорили о массовых и необоснованных расстрелах. Впоследствии анархисты организуют целый ряд ответных террористических акций в этом районе, а в сентябре 1918 г. — крушение поезда Высшей военной инспекции, в котором находился Н. И. Подвойский (виновник массовых расстрелов)[773]. Под одной из версий, организатором крушения был известный анархист матрос Железняков.
Разоружение анархистов не ограничивалось рамками одного месяца, в целом ряде губерний разоружение анархистов происходило в мае 1918 г. Например, в Тамбове 12 мая, а в Самаре 19 мая 1918 г.[774]
К этому времени в Москве ВЧК были подготовлены обвинительные документы по уголовной деятельности отдельных задержанных анархистов.
После тщательного отсева идейных анархистов и изучения дел арестованных ВЧК были приговорены к расстрелу 11 анархистов:
1. Слон И. Д.
2. Зильберман И. Т.
3. Данилин А. С.
4. Спаков В.
5. Бойцов А. А., кличка «Следователь».
6. Цудукидзе И. Г.
7. Андреев А., кличка «Зюдик».
8. Кузин С. Г.
9. Захаров С.
9. Матейчик В. А.
11. Баранов И. Е.
Еще один анархист Лапшин-Липковиц, главарь группы «Граком», был расстрелян несколькими сутками раньше. Это был бандит, известный своими садистскими наклонностями. Стремясь получить признание о спрятанных ценностях, он практиковал скальпирование жертв с дальнейшим поливанием одеколоном, и другие виды пыток. Подобное поведение он считал нормой по отношению к представителям бывших привилегированных сословий и требовал, чтобы все группы анархистские разных наименований признали своим кредо безграничное право реквизиций и конфискаций[775]. Все вышеперечисленные случаи расстрелов анархистов, с подробным изложением их вины, были опубликованы в советской прессе.
Несмотря на то, что расстрелянные анархисты сознались в совершенных преступлениях, чрезвычайными комиссиями в ходе дознания был допущен ряд перегибов. Достаточно частым явлением были расстрелы при попытке к бегству: уже упомянутые три расстрела в Петрограде, два в ходе разоружения в Москве, еще несколько уже в заключении[776]. Чрезвычайные комиссии зачастую не делали различий между идейными анархистами и примкнувшими к ним уголовниками, считая всех анархистов контрреволюционерами: прямыми или по недомыслию. «Работа Чрезвычайных комиссий так и разделяется — на борьбу с прямыми контрреволюционерами и с контрреволюционерами по недоразумению», — писал о методах работы ЧК М. Я. Лацис[777]. К последним чекисты отнесли идейных анархистов, оправдывая их превентивное заключение и возможные будущие акции. Поэтому, несмотря на дальнейшее освобождение большинства анархистов, события 12 апреля обозначили разрыв между коммунистами и анархизмом, усилившийся впоследствии по мере укрепления диктатуры большевиков.