[848]. Тем самым отрицание ленинского курса внешней политики у Дзержинского в январе было категоричным, вплоть до отрицания самого Ленина. Позднее внешнеполитические высказывания Дзержинского также не отличались корректностью.
Когда условия немецкого ультиматума рассматривались на заседании ЦК 23 февраля 1918 г., то Дзержинский первоначально был настроен против принятия унизительных германских условий. Против было настроено и большинство ЦК. Однако Ленин заявил о своей отставке, если условия не будут приняты. За принятие условий Германии, поддержав Ленина, проголосовали Я. М. Свердлов, И. В. Сталин, Г. Е. Зиновьев, Г. Я. Сокольников, И. Т. Смилга, Е. Д. Стасова. Против высказались Н. И. Бухарин, М. С. Урицкий, Г. И. Ломов (Оппоков), А. С. Бубнов. Четверо членов ЦК воздержались. Именно их позиция дала большинство Ленину. Помимо Л. Д. Троцкого, это были Ф.Э Дзержинский, А. А. Иоффе, Н. Н. Крестинский. Угроза раскола партии оказало безусловное влияние на позицию Дзержинского. При обсуждении в ЦК он заявил: «передышки не будет, наше подписание, наоборот, будет усилением германского империализма. Подписав условия, мы не гарантируем себя от новых ультиматумов. Подписывая этот мир, мы ничего не спасем. Но согласен с Троцким, что если бы партия была достаточно сильна, чтобы вынести развал и отставку Ленина, тогда можно было бы принять решения, теперь — нет». Позднее, после того как он воздержался от голосования, он еще раз, уже вместе с Крестинским и Иоффе, объяснил свою позицию: «Как и 17 февраля, мы считаем невозможным подписывать сейчас мир с Германией. Но мы полагаем, что с теми огромными задачами, которые встали перед пролетарской революцией в России после германского наступления и встанут особенно после отклонения германского ультиматума, может справиться только объединённая большевистская партия. Если же произойдет раскол, ультимативно заявленный Лениным, и нам придется вести революционную войну против германского империализма, русской буржуазии и части пролетариата во главе с Лениным, то положение для русской революции создастся еще более опасное, чем при подписании мира. Поэтому, не желая своим голосованием против подписания мира способствовать созданию такого положения и не будучи в состоянии голосовать за мир, мы воздерживаемся от голосования по этому вопросу»[849].
Характерно, что Дзержинский и далее остается последовательным противником мира: на заседание ВЦИК 24 февраля, где продолжилось обсуждение ультиматума, он просто не пришел, как и ряд других видных партийцев (Урицкий, Коллонтай и др.).
3 марта Брестский мир был подписан. Левые эсеры вышли из правительства (Совнаркома), отказавшись от постов наркомов юстиции, земледелия и других. Вместе с тем левые эсеры по-прежнему были представлены в руководстве ВЧК (Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем и преступлениями по должности). В ВЧК по-прежнему у них была треть мест в коллегии ВЧК, заместителями Дзержинского были левые эсеры Александрович и Закс. Боевой отряд ВЧК (официально на довольствии состояло 1000 человек, реально было примерно 600 человек) по-прежнему возглавлялся и контролировался левым эсером Д. И. Поповым. Не отказались левые эсеры от своего представительства в ВЦИК.
Оккупация Украины и южно-российских территорий вскоре повлекла за собой серьезный продовольственный кризис, который привел к изменению аграрной политики большевиков. Появление комбедов еще больше развело прежних союзников: большевиков и левых эсеров. Последние считали себя преимущественно представителями именно крестьянства, поэтому «продовольственная диктатура» большевиков воспринималась ими крайне болезненно.
Третьим разделяющим большевиков и левых эсеров событием стало введение в конце июня 1918 г. смертной казни в судебном порядке. Не возражая против смертной казни на месте преступления, установленной декретом от 21 февраля «Социалистическое Отечество в опасности!», левые эсеры не допускали возможности расстрелов политических противников в судебном порядке, выступая против ужесточения карательных мер. Само разворачивание политических репрессий левыми эсерами рассматривалось также как последствие Брестского мира.
В силу этих всех причин в руководстве партии левых эсеров зрело убеждение, что расторжение Брестского мира вновь вернет революцию на правильный путь. Дополнял это мнение и расчет на мировую революцию, которая вскоре последует (Брестский мир, по мнению левых эсеров, отдалил эту перспективу). На заседании ЦК ПЛСР 24 июня 1918 г. констатировалось: «…что в интересах русской и международной революции необходимо в самый короткий срок положить конец так называемой передышке, создавшейся благодаря ратификации большевистским правительством Брестского мира. В этих целях Ц. Комитет партии считает возможным и целесообразным организовать ряд террористических актов в отношении виднейших представителей германского империализма…»[850].
Открывшийся в Москве в Большом театре 4 июля 1918 г. V съезд Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов, как казалось левым эсерам, давал большие возможности для отказа от Брестского мира. Появилась возможность заявить о своем отрицании не только большевикам, но и германскому послу Вильгельму фон Мирбаху, который был среди приглашенных гостей съезда. Ленинская речь 5 июля неоднократно прерывалась выкриками «Мирбах!» со стороны левых эсеров. Выступивший после Ленина левый эсер Камков прямо заявил, что «диктатура пролетариата превратилась в диктатуру Мирбаха», обвинив большевиков в том, что они стали «лакеями германских империалистов, которые осмеливаются показываться в этом театре». После речи Камкова левые эсеры поднялись со своих мест и, повернувшись к ложе германского посла, стали скандировать: «Долой Мирбаха! Долой немецких мясников! Долой брестскую петлю!»[851].
Стремясь повернуть революцию и большевиков в сторону отказа от решений, принятых вследствие заключения Брестского мира, левые эсеры-чекисты Блюмкин и Андреев (с санкции ЦК партии левых социалистов-революционеров во главе с М. А. Спиридоновой) наметили убийство германского посла Мирбаха.
Покушение было поручено организовать члену ВЧК, левому эсеру Якову Григорьевичу Блюмкину, который работал в ВЧК с мая 1918 г. Дзержинский впоследствии, когда давал показания об июльских событиях, утверждал, что «Блюмкин был принят в комиссию по рекомендации ЦК левых эсеров для организации в контрреволюционном отделе контрразведки по шпионажу»[852]. Есть свидетельство рекомендации Блюмкину и ранее упомянутого Эрдмана.
С самого начала своей деятельности Блюмкин начинает искать выходы на германского посла в России Мирбаха. С этой целью Яков Блюмкин берет в разработку дело лейтенанта австро-венгерской армии Роберта Мирбаха, возможного дальнего родственника германского посла. Допросив Р. Мирбаха, Блюмкин пытался связаться лично с послом, однако последний отказывался от родственных связей с навязываемым ему «родственником». Несмотря на это, Блюмкин продолжал разработку этого дела. Так, документы, позднее выданные генеральным консулом Дании, все же подтверждали родственные связи посла с графом Робертом Мирбахом, хотя и отдаленные.
Между тем Дзержинский получал разнообразные данные о подготовке организации теракта против Мирбаха. Согласно полученным им данным, в том числе из германского посольства, через Карахана, теракт должен был организован кругами, близкими к монархическим организациям и савинковскому «Союзу защиты Родины и Свободы». Эти данные он передал Я. Х. Петерсу и М. Я. Лацису (членам ВЧК), которые произвели ряд безрезультативных обысков. В июне 1918 г. Я. Блюмкин был выведен из ВЧК по распоряжению Дзержинского в связи с полученными данными о его недостойном поведении. Яков Блюмкин хвастался своей властью (в том числе известному поэту Мандельштаму), возможностью расстреливать, проводил на расстрелы своих знакомых и т. д. Однако у него оставалась возможность подделать документы ВЧК, чем он и воспользовался[853].
6 июля 1918 г. Блюмкин около половины третьего дня в сопровождении левого эсера, члена ВЧК, фотографа Андреева, а также двух шоферов — один не был посвящен в обстоятельства дела, второй матрос из отряда Попова знал, на машине подъехал к генеральному посольству Германии (Денежный переулок, д. 5). Здесь он предъявил ордер, якобы подписанный Дзержинским и Ксенофонтовым (секретарем ВЧК). Известие о прибытии представителей ВЧК было передано заместителю Мирбаха Рицлеру. Рицлер пригласил двух чекистов перейти на правую сторону особняка в одну из приемных. Одновременно он вызвал в приемную адъютанта военного агента лейтенанта Леонгарта Мюллера. Когда все четверо уселись возле стола, Блюмкин заявил, что хочет говорить с графом по личному делу. Несмотря на заявления Рицлера, что граф не принимает, а он готов говорить и на секретные темы, Блюмкин повторил несколько раз требование о необходимости личной беседы. Рицлер вышел и вернулся с Мирбахом. Когда Мирбах вошел, Блюмкин начал разговор о Роберте Мирбахе, вынув из портфеля соответствующие документы. Он их разложил на мраморном столе, за который все уселись (трое немцев против Блюмкина), Андреев сел у двери, перекрывая проход. Блюмкин заявил, что Роберт Мирбах замешан в шпионаже. На что Мирбах ответил, что не имеет ничего общего с этим офицером. Блюмкин сказал, что у него есть разные документы, в том числе датского посольства, ходатайствовавшего об освобождении Роберта Мирбаха, что через день дело будет рассматриваться ревтрибуналом. Мирбах никак не отреагировал на это заявление. Разговор длился не более 5 минут. Рицлер предложил прекратить разговор и передать письменный ответ посла через члена наркомата иностранных дел Карахана