На местах подготовка к отмене смертной казни не осталась незамеченной. В ряде регионов произошла частичная «зачистка» тюрем. 15 января в Петрограде прошло заседание Петросовета, в т. ч. рассматривавшее и данный вопрос. В местной партийной газете отмечалось: «В заключение тов. Зиновьев сообщает о постановлении Совета Народных Комиссаров прекратить расстрелы. Это, говорит он, одно из замечательных событий последнего времени[979]. Расстрелы применялись как тяжелая необходимость при обостренной борьбе, и как только появилась возможность прекратить расстрелы — они отменены. Петербургский Совет должен приветствовать это решение, доказывающее все миролюбие и благородство рабочих. Это свидетельствует о том, что мы окрепли, что мы идем к победе, и мы победим, несмотря ни на что (продолжительные аплодисменты). Затем тов. Зиновьев объявляет заседание закрытым. Присутствующие поют Интернационал и расходятся»[980]. В этот же день, 15 января 1920 г., в городе перед намеченной отменой смертной казни прошел расстрел Петроградской ЧК 17 человек. Большинство из них проходило по контрреволюционным заговорам 1919 г. и по делам, которые были связаны с обвинением в шпионаже[981]. Подобный расстрел имел место и в Москве.
17 января ВЦИК и СНК отменили применение расстрелов по решениям ВЧК, ее местных органов и по приговорам ревтрибуналов (за исключением военных трибуналов). Постановление вводилось немедленно, по телеграфу. Постановление было подписано Лениным, Дзержинским и Енукидзе[982].
Формально отмена смертных приговоров на советских территориях действовала с 17 января по 22 мая 1920 г. Однако отмена смертных приговоров была все же частичной.
Во-первых, Всеукраинская ЧК и ВЦИК Украины не признали отмены подобной меры наказания, настаивая на ее необходимости для Украины. Весь указанный период на Украине расстрелы органами ЧК продолжались.
Во-вторых, расстрелы шли по линии военных трибуналов. Так, с 17 января по 20 мая 1920 г. ими было расстреляно 521 человек. Из них за шпионаж — 10, за измену, переход на сторону противника — 72, за неисполнение боевых приказов, восстание и вооруженное сопротивление воинским частям — 23, дезертирство и самопоражение при боевой обстановке — 75, дезертирство и самопоражение в небоевой обстановке — 53, уклонение от военной службы якобы по религиозным убеждениям — 3, мародерство — 22, бандитизм — 150, уголовные преступления — 53, контрреволюционные выступления — 30, должностные преступления — 4, пьянство и буйство — 2[983].
В-третьих, были и отдельные сообщения об иных имевшихся случаях расстрелов. Например «Петроградская правда» от 28 марта 1920 г. сообщала, что Московский ревтрибунал, рассмотрев дело бандитской шайки, приговорил двух ее членов к расстрелу.
Вместе с тем в РСФСР в этот период чекистские расстрелы не фиксируются. Наблюдается в России определенное послабление и в целом в карательной практике. Так, в начале января 1920 г. в Петроград приехал председатель ВЦИК РСФСР М. И. Калинин, и из тюрем было выпущено более 300 человек (правда, единицы из ЧК). Вскоре последовала амнистия по случаю 1 мая 1920 г. (праздник Освобождения труда). Была организована специальная комиссия по проверке мест заключения. Две трети из освобожденных лиц составляли рабочие и крестьяне, треть — интеллигенция и служащие. По местам заключения ПЧК и транспортных Чека было освобождено более 200 человек. Всего майская амнистия коснулась 1518 человек. Таким образом, этот период выявил освобождение более 2 тыс. человек. По масштабам это была очень крупная акция, коснувшаяся значительной части населения города. По данным переписи 28 августа 1920 г. в Петрограде, исключая местный гарнизон, насчитывалось 706 тыс. 811 жителей. В том числе мужчин — 296 тыс. 501, женщин 410 тыс. 310[984]. Таким образом, инициатива Дзержинского положила начало новой карательной политике в стране. Это было уже третье по счету подобное предложение председателя ВЧК, на этот раз прошедшее…
В этих условиях его награждение орденом Красного Знамени 28 января 1920 г. может восприниматься и как итог прежней практики, и начало нового этапа. В постановлении ВЦИК отмечалось, что с того момента, как буржуазия перешла к организации заговоров, террористических покушений и мятежей против Советской власти, тяжелая и полная опасностей борьба с контрреволюцией была возложена ВЦИК на Феликса Эдмундовича Дзержинского. На посту председателя ВЧК он проявил крупные организаторские способности, неутомимую энергию, хладнокровие и выдержку, постоянно ставя интересы рабочего класса превыше всего. Работа Дзержинского, обеспечивая спокойный тыл, давала возможность Красной Армии уверенно делать свое боевое дело. «Не я, а вся ЧК награждена орденом Красного Знамени», — произнес Дзержинский на четвертой конференции губернских чрезвычайных комиссий в начале февраля 1920 г.[985]
Понимание изменившейся ситуации Дзержинским демонстрируют и его встречи с арестованными указанного периода. Наиболее известна беседа Дзержинского с Н. А. Бердяевым, с последующим освобождением известного русского философа. Бердяев был арестован органами ВЧК 18 февраля 1920 г. по делу «Тактического центра». Ордер на обыск и арест Бердяева был подписан начальником особого отдела ВЧК В. Р. Менжинским и начальником секретного отдела ОО ВЧК А. Х. Артузовым[986]. Бердяев оставил интересное воспоминание о встрече с Дзержинским. «Однажды, когда я сидел во внутренней тюрьме Чека, в двенадцатом часу ночи меня пригласили на допрос. Меня вели через бесконечное число мрачных коридоров и лестниц. Наконец, мы попали в коридор более чистый и светлый, с ковром, и вошли в большой кабинет, ярко освещенный, с шкурой белого медведя на полу. С левой стороны, около письменного стола, стоял неизвестный мне человек в военной форме, с красной звездой. Это был блондин с жидкой заостренной бородкой, с серыми мутными и меланхолическими глазами; в его внешности и манере было что-то мягкое, чувствовалась благовоспитанность и вежливость. Он попросил меня сесть и сказал: «Меня зовут Дзержинский». Это имя человека, создавшего Чека, считалось кровавым и приводило в ужас всю Россию. Я был единственным человеком среди многочисленных арестованных, которого допрашивал сам Дзержинский. Мой допрос носил торжественный характер, приехал Каменев присутствовать на допросе, был и заместитель председателя Чека Менжинский, которого я немного знал в прошлом; я встречал его в Петербурге, он был тогда писателем, неудавшимся романистом. Очень выраженной чертой моего характера является то, что в катастрофические и опасные минуты жизни я никогда не чувствую подавленности, не испытываю ни малейшего испуга, наоборот, я испытываю подъем и склонен переходить в наступление. Тут, вероятно, сказывается моя военная кровь. Я решил на допросе не столько защищаться, сколько нападать, переведя весь разговор в идеологическую область.
Я сказал Дзержинскому: «Имейте в виду, что я считаю соответствующим моему достоинству мыслителя и писателя прямо высказать то, что я думаю». Дзержинский мне ответил: «Мы этого и ждем от Вас». Тогда я решил начать говорить раньше, чем мне будут задавать вопросы. Я говорил минут сорок пять, прочел целую лекцию. То, что я говорил, носило идеологический характер. Я старался объяснить, по каким религиозным, философским, моральным основаниям я являюсь противником коммунизма. Вместе с тем я настаивал на том, что я человек не политический. Дзержинский слушал меня очень внимательно и лишь изредка вставлял свои замечания.
Так, например, он сказал: «Можно быть материалистом в теории и идеалистом в жизни и, наоборот, идеалистом в теории и материалистом в жизни». После моей длинной речи, которая, как мне впоследствии сказали, понравилась Дзержинскому своей прямотой, он все-таки задал мне несколько неприятных вопросов, связанных с людьми. Я твердо решил ничего не говорить о людях. Я имел уже опыт допросов в старом режиме. На один самый неприятный вопрос Дзержинский сам дал мне ответ, который вывел меня из затруднения. Потом я узнал, что большая часть арестованных сами себя оговорили, так что их показания были главным источником обвинения. По окончании допроса Дзержинский сказал мне: «Я Вас сейчас освобожу, но Вам нельзя будет уезжать из Москвы без разрешения». Потом он обратился к Менжинскому: «Сейчас поздно, а у нас процветает бандитизм, нельзя ли отвезти господина Бердяева домой на автомобиле?». Автомобиля не нашлось, но меня отвез с моими вещами солдат на мотоциклетке.
Когда я выходил из тюрьмы, начальник тюрьмы, бывший гвардейский вахмистр, который сам сносил мои вещи, спросил у меня: «Понравилось ли Вам у нас?»[987].
29 марта — 5 апреля 1920 г. Дзержинский участвует в работе IX съезда РКП (б), на котором в очередной раз был избран членом ЦК РКП (б) и кандидатом в члены Оргбюро ЦК РКП(б).
В этот период, казалось бы, в стране начала налаживаться мирная жизнь. На юге страны оставался в Крыму только Врангель, а войска других белых генералов были разбиты. Дзержинский проводит больше времени с семьей. Он даже посещает с женой премьеру оперы А. П. Бородина «Князь Игорь» в Большом театре, которая состоялась 23 апреля 1920 г. (дирижер Н. С. Голованов, реж. А. А. Санин, худ. Коровин, балетм. Горский). Впрочем, полностью прослушать оперу ему не удалось, после второго акта его срочно вызвали в ВЧК[988].
А на следующий день 24 апреля 1920 г. началась советско-польская война. Польское наступление вскоре внесло коррективу в карательную политику ВЧК. Это коснулось общей практики ужесточения: возобновление смертной казни, ужесточение к лицам польского происхождения и католической веры. Уже в майской амнистии указывалось, что она не распространяется «…на поляков, как подданных государства, поднявшего вооруженную борьбу против Советской России»