, что надо уравнять, дать нам больше, т. е. дать другим меньше. Только таким путем можно уравнять при нашей бедности.
Перед массами говорить, что мы (НКПС) дефицитны, что не можем жить с репараций мужика, что источник нашего увеличения зар[аботной] платы — борьба с бесхозяйственностью у нас на транспорте, которой еще страшно много, и ведем с ней, с этой бесхозяйственностью, ожесточенную борьбу. Я смею утверждать, что ни в одном ведомстве нет такого темпа борьбы и успеха как у нас, и, что мы не сеяли паники перед ЦК даже тогда, когда Саратовский Губком благословил стачку, и, когда распространяли всякие листки, и когда водники подняли бешеную кампанию.
Я думал, что политикой зарплаты должна руководить партия через ВЦСПС и СТО (финансы) — планомерно, по программе XII съезда, по правильному, отвечающему единству пролетариата распределению скудных средств Республики.
Дело хозяйственника и профсоюза на транспорте — дать максимум государству и вести борьбу с бюрократ[ическими] извращениями в этом вопросе, вплоть до забастовки, но основное распределение средств — это дело высших органов партии и государства.
Но я со своей линией попал в тупик и был причиной, почему темп поднятия зарплаты транспортника идет так медленно и тяжко, что может вылиться в серьезные осложнения.
Мои аргументы, напр[имер], в СТО, 27/VII, когда председательствовал т. Каменев, были вопиющим гласом, хотя они были неопровержимы. НКПС’у засчитали в чистый доход от речных госпароходств 3400000 тов[арных] рубл[ей] (при расчете валового расхода в 7900000 т[оварных] руб[лей]), хотя я доказывал не из-за желания обмануть, что при настоящем настроении водников (рабочих в стачке с нашей администрацией во главе с Ищенко) я не смогу этих денег получить (Доказательство потом последовало — угроза поддержанная Губкомом стачки рабочих водпути, которым госпароходства, при поддержке рабочих, не выдавали денег, так как сами нуждались).
На том же СТО — кроме этого — сократили нам дотацию против урезанной Цюрупой и дорезанной Пятаковым сметы на 3 миллиона.
И так нас — НКПС — режут сплошь, при каждом случае.
Но ведь при моем слабом голосе — недостигающем цели — должен подняться голос другой. Но ведь тогда получатся трещины в нашем Советском здании.
И я попал, как руководитель транспорта, в тупик. И сам персонально превращаюсь из-за этого в какого-то истерика, который «жарит» о своем «коньке» — транспорте и возбуждает усмешки и получает не только отказ, но и, на официальных даже заседаниях, репримансы.
Я должен или получить поддержку, или уйти.
Ф. Дзержинский.
3/VIII
P. S. Только взяв в свои руки стихию движения по увеличению зар[аботной] платы, можно будет избежать и политических трещин и достигнуть максимальных результатов при расходе минимума средств. Сейчас равнение идет по самому сильному. Необходимо рост зарплаты самых сильных придержать и, постепенно, по выполнимому и признанному всеми ячейками Партии (в первую очередь в ВЦСПС, в ЦК союзов, в Губпрофсоветах и в Губкомах) плану подтянуть зарплату отставших»[1188].
Данное письмо не было отправлено Сталину, он пересилил себя и продолжал работать. Однако характерно, что в период сомнений он хотел обратиться именно к Сталину. Характерно и другое, что после того как Дзержинский составил записку об уровнях зарплат, Сталин 7 августа выступил в поддержку рассмотрения этого вопроса, поддержав предложение Дзержинского о создании специальной комиссии по этому вопросу[1189].
При этом, как и в экономике, так и в руководстве ГПУ Дзержинский пытался провести новые реформы. Характерно его письмо И. С. Уншлихту от 16 августа о новых принципах карательной политики в мирное время. В нем он предлагал рассмотреть вопрос о смертной казни и замене ее принудительными работами: «Мне кажется, что размеры применения высшей меры наказания в настоящее время (как по суду, так и по нашим решениям) не отвечают интересам дела и сложившейся обстановке при нэпе и мирной полосе развития. Высшая мера наказания — это исключительная мера, а поэтому введение ее как постоянный институт для пролетарского государства вредно и даже пагубно. Поэтому я перед ЦК хочу поставить этот вопрос.
Я думаю, что высшую меру следует оставить исключительно для государственных изменников (шпионов) и бандитов и поднимающих восстания. По отношению к ним этого требует наша самозащита — в окружении врагов. Но все остальные преступления должны караться изоляцией и принудительными работами… Пришло время, когда мы можем вести борьбу и без высшей меры»[1190]. Следует, правда отметить, что данное письмо не имело больших последствий, так как Уншлихта вскоре направили работать в РВС СССР. Новым заместителем Дзержинского в ГПУ стал В. Р. Менжинский.
18 сентября 1923 г. Дзержинский был утвержден председателем коллегии ОГПУ СССР. Преобразование ГПУ в ОГПУ обозначало его новый статус, подчинение непосредственно СНК. Утверждение Дзержинского в должности руководителя ОГПУ СССР произошло накануне нового витка внутрипартийной борьбы. 23–25 сентября 1923 г. состоялся очередной Пленум ЦК. На нем были озвучены многочисленные факты стачек и забастовок рабочих, имевших место во многих городах страны еще летом. Пленум был вынужден констатировать, что в обстановке нэпа многие чиновники потеряли демократический облик, оторвались от масс, стали плохими коммунистами, обюрократились. Прения по данному вопросу приняли острый характер. Троцкий, хлопнув дверью, покинул заседание. Первоначально многие посчитали это очередной выходкой, характерной для Троцкого, которая не будет иметь последствий. В политбюро все шло своим чередом, в т. ч. вновь возник вопрос об отпуске Дзержинского. Сам факт предполагаемого рассмотрения вопроса о его отдыхе демонстрировал то, что в Политбюро не ожидали каких-либо действий со стороны Троцкого.
В начале октября Дзержинский узнал о том, что вопрос о его отпуске будет рассмотрен на очередном заседании Политбюро 3 октября. Стремясь предотвратить положительное решение Политбюро, он написал накануне заседания письмо о нецелесообразности отпуска, указывая на необходимость завершения целого ряда политических дел. «Он ссылался на положение дел в ОГПУ и в НКПС, требующие его присутствия, на неликвидированный еще вопрос о «рабочей оппозиции» и на международную обстановку. Все это вызывало необходимость величайшего темпа работы и напряжения всех партийных сил»[1191]. В конце письма он резюмировал: «Уходить в отпуск сейчас и психологически было бы очень трудно — и отпуск не дал бы мне того, что требуется от отпуска, тем более что здоровье мое требует не отпуска, а некоторого сокращения часов ежедневной работы, на что испрашиваю согласия. Ввиду этого прошу снять с обсуждения вопрос о моем отпуске»[1192].
3 октября 1923 г. Политбюро рассмотрело вопрос об отпуске Дзержинского (докладчик — Молотов). Несмотря на письмо Дзержинского, было решено: а) Считать абсолютно необходимым предоставление Дзержинскому отпуска (не менее месячного). б) Поручить Секретариату ЦК вести контроль за исполнением этого постановления и установить совместно с врачебным консилиумом срок и место лечения[1193]. Дзержинский был не согласен с этим решением и пытался этот процесс отложить, указывая на свою занятость в октябре. Некоторое время он справлялся с этой задачей.
Между тем 8 октября 1923 г. Троцкий направил резкое письмо членам ЦК и ЦКК о хозяйственном кризисе и внутрипартийном режиме. Среди причин сложившегося положения он назвал бюрократизацию партийного аппарата; узурпацию прав на решение всех важнейших хозяйственных вопросов; рассмотрение этих вопросов наспех, без основательной подготовки их специалистами; попытки «военно-коммунистического командования ценами» и механическое их снижение в административном порядке. Большинство в Политбюро сделали попытку представить письмо «платформой, на основе которой делаются энергичные попытки к образованию фракции». Отпуск Дзержинского откладывался.
Уже 11 октября он принимает активное участие в заседании Политбюро. Здесь он занимает двойственную позицию. С одной стороны, он четко выступает за единство в партии и позицию Троцкого не принимает. Это будет характерно для Дзержинского и при дальнейшем развитии партийной дискуссии. С другой стороны, ряд высказываний Троцкого о бюрократизации партии были созвучны выступлению Дзержинского на Политбюро. Так, Дзержинский потребовал обновления Московского комитета как слишком бюрократизированного, вследствие чего рядовые члены партии в Москве не считают возможным открыто высказывать свое мнение в рамках партийной организации, делая это за ее спиной[1194].
В последующие несколько дней он интенсивно работает сразу по нескольким направлениям. Он подготавливает материалы о спекуляции в Москве и возможных мерах против нее. Именно спекуляция в Москве и других крупных городах объявляется главным врагом страны, источником многих бед, в т. ч. плохого снабжения рабочих.
В целом борьбе с преступностью Дзержинский всегда уделял особое внимание. Среди прочих действий следует упомянуть ликвидацию Хитрова рынка. «В 1923 году чекисты убедились в том, что, пока в Москве будет действовать Хитров рынок, окончательное искоренение в столице спекуляции и уголовных преступлений невозможно. Свое мнение они доложили Дзержинскому. Феликс Эдмундович тотчас же в сопровождении чекистов инкогнито отправился на Хитров рынок. Там ему представилась мрачная картина: рынок кишел отбросами общества — спекулянтами, шулерами, ворами и другими паразитическими элементами. На другой день он связался с Московским Советом и добился ликвидации Хитрова рынка — этого остатка старой, крепостной Москвы»