По-прежнему не глядя на нее, Лайонел, судя по всему, вдруг захотел показать, какой он хороший моряк. Повернул голый румпель вправо до конца, затем резко подтянул к себе. Глаз с настила он не спускал.
– Это я, – продолжала Тяпа. – Вице-адмирал Танненбаум. Урожденная Гласс. Инспектирую стермафоры.
На сей раз ответ последовал.
– Ты никакой не адмирал. Ты дама, – сказал Лайонел. Каждая его фраза обычно переламывалась оттого, что он захлебывался дыханием, и подчеркнутые слова нередко не взлетали, а тонули. Тяпа не только слушала его голос, но и как бы наблюдала за ним.
– Кто тебе такое сказал? Кто сказал, что я не адмирал?
Лайонел ответил, но неслышно.
– Кто? – повторила Тяпа.
– Папа.
Не поднимаясь с корточек, Тяпа опустила руку перед собой и коснулась досок пирса, чтобы не потерять равновесия.
– Твой папа отличный парень, – сказала она, – только, наверное, большей сухопутной крысы я в жизни не встречала. Истинная правда – в порту я дама, это правда. Но подлинное мое призвание – первое, последнее и вечное – это манящий…
– Никакой ты не адмирал, – сказал Лайонел.
– Прошу прощения?
– Ты не адмирал. Ты все время дама.
Повисла небольшая пауза. Лайонел между тем снова поменял судну курс: за румпель малыш держался обеими руками. На мальчике были шорты цвета хаки и чистая белая футболка с трафаретом через всю грудь: Страус Джером играл на скрипке. Лайонел был довольно загорел, а волосы – по цвету и густоте как у матери – несколько выцвели на макушке.
– Многие считают, что я не адмирал, – сказала Тяпа, не спуская с него глаз. – И только потому, что я про это не треплюсь. – Держа равновесие, она вытащила сигареты и спички из бокового кармана. – Меня почти никогда не подмывает беседовать с людьми о моем ранге. Особенно с маленькими мальчиками, которые на меня даже не смотрят, когда я с ними говорю. Иначе я загремлю со службы под фанфары.
Не зажигая сигарету, она вдруг встала во весь рост, неестественно выпрямилась, сложила два пальца правой руки в кольцо, округлила губы и, будто в казу, выдула нечто вроде сигнала на горне. Лайонел вздернул голову. По всей вероятности, он знал, что сигнал липовый, но, кажется, все равно очень воодушевился; челюсть у него отпала. Тяпа сыграла сигнал – странную помесь отбоя и побудки – три раза подряд. Затем торжественно отдала честь другому берегу. В конце концов она снова присела на корточки на краю пирса – с видимым глубочайшим сожалением, словно саму ее глубоко тронула одна из тех доблестных военно-морских традиций, что недоступны широкой публике и малышам. Какой-то миг она не сводила глаз с непредставительного озерного горизонта, затем словно бы вспомнила, что она тут не совсем одна. Глянула – внушительно – вниз на Лайонела, чей рот еще не закрылся.
– Это был тайный сигнал, который можно слушать только адмиралам. – Она закурила и погасила спичку театрально тонкой длинной струйкой дыма. – Если кто-нибудь узнает, что я тебе его играла… – Она покачала головой. И вновь нацелила секстант своего взгляда на горизонт.
– Сыграй еще.
– Невозможно.
– Почему?
Тяпа пожала плечами:
– Во-первых, вокруг слишком много офицеров низкого ранга. – Она сменила положение и села по-индейски, ноги крест-накрест. Подтянула носки. – Но я скажу тебе, как мы это устроим, – сказала она вроде бы между прочим. – Если ты мне сообщишь, почему надо убегать, я сыграю тебе все тайные сигналы, которые знаю. Договорились?
Лайонел немедленно уставился в доски настила.
– Нет, – ответил он.
– Почему?
– Потому что.
– Почему потому что?
– Потому что не хочу, – сказал Лайонел и для пущей важности дернул румпелем.
Тяпа прикрыла лицо от яркого солнца справа.
– Ты же сказал мне, что больше не будешь убегать, – сказала она. – Мы об этом говорили, и ты сказал, что с этим покончено. Ты же мне дал слово.
Лайонел ответил, но до Тяпы не долетело.
– Что? – спросила она.
– Я не дал слово.
– А вот и дал. Совершенно точно дал мне слово.
Лайонел снова принялся править лодкой.
– Если ты адмирал, – сказал он, – где же твой флот?
– Мой флот. Я рада, что ты спросил, – ответила Тяпа и начала спускаться в швертбот.
– Вылезай! – приказал Лайонел, но на визг не сорвался и глаз от настила не оторвал. – Сюда никто не может заходить.
– Да? – Нога уже коснулась носа лодки. Тяпа послушно втянула ее обратно на пирс. – Вообще не может? – Снова села по-индейски. – Почему?
Ответ Лайонела был исчерпывающ, однако вновь неслышим.
– Что? – переспросила Тяпа.
– Потому что нельзя.
Тяпа, пристально глядя на мальчика, молчала целую минуту.
– Мне жаль это слышать, – наконец произнесла она. – Просто мне бы очень хотелось спуститься к тебе в лодку. Мне так одиноко без тебя. Я так по тебе скучаю. Я весь день просидела в доме одна, даже поговорить было не с кем.
Лайонел не стал ворочать румпелем. Он рассматривал волокна деревяшки.
– С Сандрой можешь поговорить, – сказал он.
– Сандра занята, – ответила Тяпа. – И я все равно не хочу разговаривать с Сандрой, я хочу поговорить с тобой. Я хочу спуститься в лодку и поговорить с тобой.
– Поговори оттуда.
– Что?
– Поговори оттуда.
– Нет, не могу. Слишком далеко. А мне надо близко.
Лайонел дернул румпель.
– Никому заходить нельзя, – сказал он.
– Что?
– Никому заходить нельзя.
– Ладно, тогда рассказал бы мне оттуда, зачем убегать? – попросила Тяпа. – Хотя ты обещал, что больше не будешь?
На настиле швертбота возле кормовой банки лежали подводные очки. Вместо ответа Лайонел двумя пальцами правой ноги подцепил их за ремешок и ловким рывком выбросил за борт. Утонули они сразу.
– Это славно. Это я понимаю, – сказала Тяпа. – Они были твоего дяди Уэбба. Он будет вне себя от счастья. – Она затянулась. – А когда-то они были твоего дяди Симора.
– Мне все равно.
– Я вижу. Вижу, что тебе все равно, – сказала Тяпа. Сигарета у нее в руке торчала под странным углом; догорела почти до самой костяшки. Неожиданно почувствовав жар, Тяпа выронила сигарету в озеро. Потом достала что-то из кармана. Пакетик с карточную колоду – из белой бумаги, перевязанный зеленой ленточкой. – Это цепочка для ключей, – сказала она, чувствуя, как взор мальчика ее не отпускает. – Как у папы. Только на ней больше ключей. Их тут десять.
Лайонел подался вперед, отпустив румпель. Вытянул руки, чтобы поймать.
– Кидай? – сказал он. – Пожалуйста?
– Давай-ка минутку не будем вскакивать, солнышко. Мне надо немножко подумать. Я должна бросить эту цепочку с ключами в озеро.
Лайонел уставился на нее, открыв рот. Потом закрыл.
– Это мое, – произнес он, все меньше надеясь на справедливость.
Тяпа, глядя на него сверху вниз, пожала плечами:
– Мне все равно.
Лайонел снова медленно опустился на банку, не спуская глаз с матери, и потянулся к румпелю за спиной. В глазах его отражалось чистое понимание – на это его мать и рассчитывала.
– Держи. – Тяпа бросила ему пакетик. Он упал точно Лайонелу на колени.
Мальчик посмотрел на него, взял, посмотрел, как он лежит в руке, и метнул – вбок, со всего размаху – в озеро. После чего сразу же глянул на Тяпу, и в глазах его была не дерзость – слезы. А в следующий миг рот его сложился горизонтальной восьмеркой, и он мощно заревел.
Тяпа робко поднялась, словно у нее в театре онемели ноги, и спустилась в швертбот. Через секунду она уже сидела на кормовой банке, штурман – у нее на коленях, и она качала его, целовала в затылок и делилась некими сведениями:
– Моряки не плачут, детеныш. Моряки не плачут никогда. Лишь если их корабли идут на дно. Или когда бывает кораблекрушение, и они на плоту, и все такое, и пить им нечего, кроме…
– Сандра… сказала миссис Снелл… что папа большой… пархатый… неряха.
Тяпа едва заметно вздрогнула, но приподняла мальчика со своих колен, поставила перед собой и смахнула волосы у него со лба.
– Вот как, значит? – переспросила она.
Лайонел заработал головой вверх-вниз для убедительности. Он подступил ближе, не переставая плакать, и замер меж материных ног.
– Ну, это не слишком ужасно, – сказала Тяпа, придерживая его в двойных тисках ног и рук. – Это еще не самое плохое. – Она нежно куснула его за краешек уха. – Ты знаешь, что такое «пархатый», детеныш?
Лайонел либо не захотел, либо не смог ответить сразу. Как бы там ни было, он дождался, когда икота немного стихнет. Ответ его прозвучал в теплую шею Тяпы приглушенно, однако разборчиво.
– Это когда в воздухе летает, – сказал Лайонел. – Как змей, когда за веревочку держишь.
Чтобы лучше разглядеть сына, Тяпа слегка оттолкнула его от себя. Ее рука сама скользнула в его штанишки сзади, чем немало перепугала мальчика, но Тяпа едва ли не сразу вытащила ее и благопристойно заправила сыну майку.
– Мы с тобой вот что сделаем, – сказала она. – Поедем в город и купим маринованных огурцов и хлеба, и огурцы слопаем прямо в машине, а потом пойдем на станцию и встретим папу, а потом привезем папу домой и попросим, чтобы он покатал нас на лодке. И тебе придется ему помочь – снести вниз паруса. Договорились?
– Договорились, – ответил Лайонел.
К дому они не шли – они бежали наперегонки. Лайонел победил.
Для Эсме, с любовью и скверной
Совсем недавно авиапочтой я получил приглашение в Англию на свадьбу 18 апреля. Вышло так, что я отдал бы много чего, лишь бы на этой свадьбе оказаться, и когда приглашение только пришло, я подумал: может, все же выйдет съездить за границу – самолетом, и ну их, эти расходы. Однако потом довольно подробно обсудил все с женой, девушкой умопомрачительно уравновешенной, и мы решили, что ехать не стоит: скажем, я совершенно упустил из виду, что две последние недели апреля моя теща жаждет провести с нами. С мамашей Гренхер мы и так не слишком часто видимся, а она не молодеет. Ей пятьдесят восемь. (И она первой это признаёт.)