песен с Томом Бомбадилом, а потом с завсегдатаями «Гарцующего пони» в общей зале трактира. И все это время они охотно поглощают «молоко да масло, белый хлеб и желтый мед», «горячий бульон, заливное мясо, ежевичный джем, свежевыпеченный хлеб, вдоволь масла и полголовы сыру», не говоря уж про эльфийские «плоды, нежность аромата которых не с чем сравнить», и «тушеные грибы с ветчиной» у господина Бирюка.
Именно за это Рейнер Анвин и К. С. Льюис критиковали первые наброски книги I: по их мнению, Толкин слишком увлекся тем, что ему было проще и приятнее всего, — описанием болтовни хоббитов. Автор приложил все усилия для исправления ситуации (он комментирует эти замечания в своем письме к Стэнли Анвину от 1938 года), и в результате главы, посвященные событиям в Вековечном Лесу и в Могильниках, обрели собственный характер и очарование. Впрочем, невзирая на внесение в текст многочисленных исправлений, все равно чувствуется, что поначалу Толкин толком не понимал, про что будет писать дальше, и формат путевых записок помогал ему нащупывать дальнейшую линию повествования.
Наиболее яркий пример такого постепенного развития сюжета — Черные Всадники, или назгулы, которые появляются в книге еще в самом начале. Сама по себе концепция «Кольценосцев» и «призрачности» в целом является оригинальной и захватывающей дух, причудливым образом перекликаясь с современной действительностью (об этом более подробно речь пойдет в следующей главе, посвященной тому, как Толкин описывает силы зла). Впрочем, хотя Черные Всадники и появляются регулярно в той части книги, которая представляет собой «путеводитель» от Торбы-на-Круче до Раздола, поначалу они вовсе не кажутся такими могучими и зловещими, какими станут впоследствии.
Когда Всадник впервые появляется на страницах «Властелина колец» (глава 3 книги I), он словно пытается «вынюхивать» Фродо, и у того возникает непреодолимое желание надеть Кольцо. Однако ничего не происходит. Парадокс заключается в том, что когда Толкин описывал этого таинственного всадника в первых редакциях книги, им в конечном счете оказался Гэндальф (см. «Возвращение Тени»)! Впоследствии сцена «вынюхивания» повторяется еще раз, и хоббитов из беды выручают эльфы. Когда Всадник появляется в третий раз (глава 4 книги I), его останавливает такое незначительное препятствие, как слишком крутой берег, по которому не может спуститься его конь. «Протяжный вой, цепенящий, злобный и унылый», который услышали хоббиты после того, как Всадник потерпел неудачу, в дальнейшем станет одной из отличительных черт назгулов, но того деморализующего и удручающего воздействия, которое возникнет в будущем, он пока не оказывает. Целых три раза Всадники пытаются получить сведения то у одного, то у другого жителя Хоббитании (Жихаря Скромби, господина Бирюка и Лавра Наркисса), но как бы зловеще они ни выглядели и как бы страшно ни шипели голосом, от которого волосы встают дыбом, никаких особых магических сил они не демонстрируют. Обе попытки вооруженного нападения — на дом в Кроличьей Балке и на трактир «Гарцующий пони» — не увенчались особым успехом, разве что, как сокрушался Лавр Наркисс, в результате испортили «совсем почти новые валики». Ноб отгоняет Всадников, склонившихся над Мерри, простым возгласом. В первых частях романа есть всего две сцены, свидетельствующие о наличии у Всадников каких-либо сверхъестественных способностей, которые будут им приписываться в дальнейшем. Причем в одном из этих двух случаев читателю предлагается лишь описание, а не демонстрация: Гэндальф рассказывает об обломке моргульского клинка, который двигался к сердцу Фродо и превратил бы его в «призрак Царства Тьмы».
Нападение на Фродо в Заверти в конце главы 11 книги I дает некоторое представление о том, как Черные Всадники выглядят в потустороннем мире, когда на их облик влияет Кольцо: белые лица, седые волосы, иссушенные руки, бесплотная худоба, которая говорит не об изможденной плоти, а о вечном бессмертии, словно напоминая о том, какую опасную и горькую плату приходится платить за длинную жизнь, дарованную Бильбо и выстраданную Горлумом. Но все это читатель видит лишь мельком, и этот образ, возможно, был придуман Толкином уже на более поздних этапах работы над книгой.
Если оценивать ситуацию исключительно с точки зрения тактики, то нельзя не признать, что Всадники сэкономили бы много времени и сил, если бы проявили бóльшую напористость в самом начале. Главная причина, по которой эти персонажи не были в достаточной степени проработаны в первой части романа, — отсутствие в тот момент у Толкина четкого сюжета. Как и в случае с «Хоббитом», его творческий процесс состоял в том, что он просто погружался в мир Средиземья и использовал в работе те материалы, которые уже имелись в его распоряжении.
Нет никаких причин считать, что выбор такого подхода был ошибочным или неудачным. В последующие годы Толкин подумывал связать эти первые главы с основной сюжетной линией, чтобы, например, Старый Вяз (он же старец Ива), умертвие и стихии, наславшие буран на Карадрас, действовали по указке главного Кольценосца (см. «Неоконченные предания»). Однако когда мы сталкиваемся с ними на страницах книги, они такого впечатления не производят. Арагорн говорит про Карадрас: «В мире есть немало сил, враждебных двуногим. Они не обязательно союзники Саурону, он слишком молод по сравнению с ними. Это могут быть их происки». Гимли соглашается с ним: «Карадрас прозвали Жестоким в те времена, когда о Сауроне и слыхом не слыхивали».
Ранее Арагорн говорит про Наркисса, что тот живет «в одном дне пути от чудищ, которых увидишь только — и обомрешь, а если такое наведается к нему в гости, от деревни и труб не останется», однако не уточняет, кто же эти чудища. Тролли? Эттины? Полчища орков? Гворны-убийцы?
Особенно загадочно выглядит история про умертвие, потому что нам так и не довелось узнать, что же оно намеревалось сделать с хоббитами, зачем оно нарядило их в золотые доспехи усопших и почему, судя по всему, пыталось вдохнуть души своих давно погибших жертв (или самого себя) в тела хоббитов. Ведь когда Мерри приходит в себя, то ему на мгновение чудится, что он воин, которого много лет назад убили в битве с королем-ведьмаком, будущим предводителем назгулов. Тем не менее умертвие не принадлежит к сонму призраков, духи Карадраса производят впечатление эдаких безумных Томов Бомбадилов, царящих в этих суровых и безжалостных к людям местах, а про чудищ, угрожавших покою Лавра Наркисса, мы так ничего и не выясним.
И как и в случае неких прочих существ, населявших Дикий Край помимо гоблинов («Хоббит, или Туда и Обратно»), это даже к лучшему. Когда Толкин рисовал свои карты и придумывал топонимы, то не ставил перед собой задачу непременно упомянуть все эти названия в романе. Их предназначение — создать у читателя впечатление, что ему рассказывают лишь часть историй про этот мир, который гораздо шире и богаче, чем то, что ему удалось обнаружить на страницах книги. То же касается и других существ, которые не представляют интереса для основной линии повествования и не играют роли в сюжете. Мир Средиземья отличается от своих многочисленных имитаций избыточным богатством и разнообразием, что придает ему особую глубину, и первая книга «Властелина колец» как раз во многом призвана погрузить нас в этот мир, убедить в его реальности. Впрочем, дальше писателю предстояло перейти к значительно более динамичному повествованию.
Совет у Элронда: раскрытие персонажей
Динамика во многом была обеспечена за счет главы 2 книги II, «Совет». Эта глава представляет собой вершину писательского мастерства, которое, однако, многие не в состоянии оценить в полной мере, потому что слишком торопятся, чтобы насладиться всей сложностью этой работы.
Здесь Толкин нарушает бóльшую часть правил, которыми обычно рекомендуют руководствоваться начинающему писателю. Во-первых, в этой главе, насчитывающей целых пятнадцать тысяч слов, ничего не происходит: персонажи заняты исключительно разговорами. Во-вторых, число персонажей-участников на удивление велико (двенадцать), причем большинство из них (семеро) появляется на страницах книги впервые, и мы о них ничего не знаем. Более того, самый длинный рассказ, который мы слышим из уст Гэндальфа, занимает почти половину главы и содержит прямые цитаты из речей еще семи персонажей, и почти все они, кроме Наркисса и Жихаря Скромби, тоже не встречались читателю прежде, а некоторые (Саруман, Денэтор) будут играть очень важную роль в дальнейшем повествовании. Еще несколько рассказчиков пересказывают слова других участников событий, например, Глоин цитирует Дайна и гонца Саурона. Эту главу могла ждать печальная участь множества прочих заседаний и совещаний: Толкин рисковал утратить связь между элементами повествования, запутаться или просто-напросто наскучить читателю избытком деталей. И то, что этого не происходит, объясняется, во-первых, поразительно четким представлением Толкина об истории (равно как и географии) Средиземья, а во-вторых, его неординарным умением передавать культурные различия местных народов при помощи языковых нюансов и манеры говорить.
Поскольку в главе приводятся слова более чем двадцати персонажей, я не буду подробно останавливаться на речи каждого из них, так как это заняло бы слишком много времени, и ограничусь наиболее наглядными примерами.
Элронд относится к числу Бессмертных и является старейшим из собравшихся на Совете: Фродо до глубины души поражает мысль о том, что Элронд своими глазами наблюдал события, о которых современники лишь слагают легенды. Поэтому представляется логичным, что его речь полна архаизмов (хотя при этом остается совершенно понятной) и отличается необычным порядком слов. Современный английский язык — Толкин как преподаватель английского языка мог бы в любой момент развить этот тезис, превратив его в полноценную лекцию, — по мере своего становления выработал достаточно жесткие правила в отношении порядка слов. Подлежащее обычно стоит перед глаголом, а обстоятельство и дополнение после него. Старая норма, в соответствии с которой глагол меняется местами с подлежащим, сохраняя за собой второе место, если какое-то другое слово ставится первым, уже почти забыта. О ней напоминают, например, такие фразы, как «Down came the rain» («И лил дождь») или «Up went the umbrellas» («Ввысь взметнулись зонты»), которые тоже являются своего рода архаизмами, но в то же время не перестают быть частью разговорного языка. Речь Элронда изобилует примерами подобных полуправил.