Индуистско-гностическая мифологема сочетается у Эддисона с утончённым и почти совершенно имморальным эстетизмом. В его мире, устроенном на началах жёсткой иерархии (стоит отметить, наверное, что Эддисон был выпускником Итона), правят благородство происхождения, величие, красота. В жертву им спокойно приносятся вершителями судеб человеческие жизни. Герои для Эддисона, вполне по-ницшеански, именно эти вершители; они имеют право поступать с прочими (хотя не друг с другом) так, как считают нужным. Автор повествует об этом спокойно, без тени осуждения. Религия и обыденная мораль для него — не более чем иллюзии земного бытия.
Творчество Эддисона привлекало внимание «Инклингов» изначально. Они читали «Уробороса» и высоко оценивали его. Первые тома трилогии усилили этот интерес, завязалась переписка между Эддисоном и Льюисом, и Эддисон был приглашен на заседание. Эддисон побывал дважды, читая главы из «Врат Мезенция» — так и не оконченного им последнего романа. В 1944 г. Толкин писал сыну о том, что слушал «Эдисона (sic) с новой главой из незаконченного романа — неуменьшающаяся сила и наслаждение от впечатлений». Тем не менее даже с точки зрения «впечатлений» Толкина не всё устраивало. Лингвистическая проблема, потребность в вымышленном языке, отмечал он позже, «редко берётся в расчёт другими создателями воображаемых миров, сколь угодно одарёнными как повествователи (такими, как Эддисон)».
Более подробный отзыв об Эддисоне, своём отношении к нему (и его к себе), Толкин дал в письме 1956 г., отвечая на вопрос о «влияниях»: «Я читал работы Эддисона, намного позже, чем они появились; и однажды встречался с ним. Я слушал его в комнате м-ра Льюиса в колледже Магдалины, когда он читал вслух кое-что из собственных работ… Делал он это крайне хорошо. Читая его работы, я чрезвычайно радовался их выдающимся литературным достоинствам. Моё мнение о них — почти то же самое, что и высказанное м-ром Льюисом… («Вам могут нравиться или не нравиться его вымышленные миры (мне лично нравится «Червь Уроборос» и резко не нравится «Повелительница повелительниц»), но между темой и артикуляцией сюжета в них нет разлада».) Разве что мне не нравятся его персонажи (исключая, правда, лорда Гро) и я презираю то, чем он как будто восхищался, более решительно, чем м-р Льюис, во всяком случае, счёл пригодным сказать за себя. Эддисон думал, что я почитаю «мягкость» (его словечко — безоговорочно осуждающее, как я разумею); я думал, что, развращённый злой и в действительности идиотской «философией», он дошёл до почитания, во всё большей и большей степени, высокомерия и жестокости. Между прочим, я считаю его ономастику неряшливой и часто неуместной. Вопреки всему этому, я всё-таки думаю о нём как о величайшем и наиболее убедительном из писателей «вымышленных миров», каких я читал. Но он, очевидно, никакое не «влияние».
Рецензия почти исчерпывающая, не считая обычного для Толкина лёгкого лукавства вначале (как минимум первые две книги трилогии читались сразу после выхода или в самом скором времени). Лукавство это, в принципе, объяснимо темой «влияний». Толкин, конечно, знал, что Эддисон ещё в 1922 г. определял свой мир как «Среднюю Землю», «Средиземье», взяв это Middle Earth из «Беовульфа», где нашел его и Толкин. Под влиянием Эддисона или самостоятельно, но Толкин заменил «Средиземьем» прежние «Великие Земли» только в начале 30-х гг. Внимательный читатель найдет ещё некоторые параллели между «Змеем Уроборос» и «Властелином Колец». Путь Фродо и Сэма в Мордор в сопровождении Голлума отчасти напоминает квест двух героев «Змея» лордов Джусса и Брандоха Даха в сопровождении лишившегося своих земель и прислуживающего им дикарского вождя Миварша. Последний, одержимый страхом за собственное благополучие, предает спутников и гибнет из-за этого сам. Бессмертную и вечно юную королеву Софонисбу, помогающую героям, можно при желании сопоставить с Галадриэлью. Страна жестоких завоевателей Ведьмландия, с которой борются благородные лорды Демонландии и их союзники, расположена на востоке. Впрочем, все эти параллели вполне можно счесть натянутыми.
Любопытно, что единственный понравившийся Толкину персонаж «Уробороса» лорд Гро — наименее эпический и, пожалуй, наиболее противоречивый герой книги. Миролюбивый «философ» и одновременно коварный изощренный политик, он играет в романе роль то традиционного для саги «злого советчика», то благородного мудрого рыцаря. Гро становится едва ли не главным виновником многих трагических событий — и гибнет со славой «многократного предателя». Может быть, Толкина в Гро привлекало то, что не может не бросаться в глаза любому читателю романа. В отличие от окружающих его выспренних аристократов, Гро рационален и нечестолюбив и вообще кажется подчеркнуто достоверным и «современным».
В 1958 г. вышли, наконец, некогда слышанные из уст автора «Врата Мезенция», о чём Льюис немедленно сообщил Толкину. Последний, таким образом, получил возможность оценить мир Эддисона целиком. Мнение не изменилось. В 1967 г. Толкин вновь называет Эддисона среди понравившихся современных писателей и отмечает: «Я прочёл всё, что написал Э. Р. Эддисон, вопреки его своеобычно плохой ономастике и личной философии». Понятно, что «философия» Эддисона Толкина никогда не привлекала. Однако отношение к автору «Уробороса» — ещё одно подтверждение того, сколь высоко Толкин ставил литературное мастерство в близкой к себе области и сколь многое готов был за это прощать.
Доктор Беорн: неожиданное сближение
Повлиявшие на Толкина или почитаемые им литературные сказки преимущественно принадлежали сказочникам, уже вступившим в творческую жизнь к концу XIX в. В этом, конечно, нет ничего удивительного. Однако Толкин, воспитывая собственных детей, неизбежно читал и сказки, написанные представителями его поколения. На него самого они, кажется, почти не влияли, однако некоторые имена запоминались хорошо.
Известно, что дети Толкина любили повести Артура Рэнсома. Этот автор (среди работ которого можно отметить, например, пересказ-стилизацию на сюжеты русских сказок) состоял недолгое время после выхода «Хоббита» в переписке с Толкином. Рэнсом предложил некоторые замечания, в основном по стилистике повести, на которые Толкин отвечал, а отчасти даже учёл в переизданиях.
Толкин, разумеется, был знаком и с творчеством Алана Милна, однако был от него не в восторге. Единственный известный на сегодняшний день отзыв содержится в эссе «О волшебных историях» и приведён ранее, в связи с «Ветром в ивах» К. Грэма. Отзыв, как мы помним, довольно язвительный и отчасти касается как раз свойственного Милну и неприемлемого для Толкина заигрывания с аудиторией (или со своими представлениями о ней). Неизвестно, как Толкин воспринимал «Винни-Пуха», но, исходя из его запросов, цикл этот определённо относился к категории излишне «детских». Тем паче что за романтизацию самого детского состояния (как мы помним, для Толкина тоже не слишком приемлемую) по Милну в те годы не проходился только ленивый критик. Очевидно, что когда лидер «новой волны» фэнтези Майкл Муркок называл своё злое антитолкиновское (откровенно говоря) эссе «Эпический Пух», в названии таилась не очень ясная самому Муркоку ирония. Толкин, пожалуй, и правда мог бы счесть сравнение с Милном за оскорбительное!
Итак, в основном сказочники его поколения (1980–90-х гг. рождения) Толкина не слишком интересовали и ничем как будто не повлияли на него. Однако исследования Ретлиффа выявили одно весьма неожиданное исключение. Речь о Хью Лофтинге, создателе знаменитого цикла о докторе Дулитле.
Книги о Дулитле были также любимым чтением детей Толкина, и сам он, естественно, хорошо их знал. «Доктор Дулитл, — по словам Кристофера Толкина, — был центральным и глубоко любимым персонажем нашего детства, и у нас была вся серия, каждая новая появлявшаяся книга». В образе центрального персонажа был как минимум один мотив, который должен был привлечь заинтересованное внимание Толкина. Дулитл с лёгкостью понимает любой язык живых существ, благодаря чему знает и все языки животных.
Сказочные повести Лофтинга, очевидно, были на уме у Толкина с самого начала работы над «Хоббитом». Как отмечает Ретлифф, «сам Дулитл и его ассистент Стаббинс… оба очень хоббитообразны по личным чертам, именам и привычкам». Персонажи Лофтинга, подобно персонажам Толкина, списаны с англичан из маленьких городов золотой викторианской эры. Дулитл, подобно Бильбо, возвращается из своего первого путешествия богачом и становится известен своей эксцентричностью. Второе же его путешествие, как и путешествие Бильбо, завершается вровень ко времени чаепития. Стоит отметить и то обстоятельство, что Стаббинс (Ретлифф сравнивает эту фамилию с Бэггинс), подобно Бильбо, выступает как повествователь, описавший в конце жизни на отдыхе свои (с доктором) похождения.
Однако наиболее явным и едва ли не сознательным заимствованием из Лофтинга, отсылкой к нему, очевидной для тогдашней детской аудитории, был образ Беорна (Медведа). Беорн, подобно Дулитлу, понимает язык животных. Животные так же, как Дулитлу, прислуживают Беорну, охраняя его дом. Наконец, установка животными друзьями-служителями стола для трапезы хозяина — просто прямая цитата из Лофтинга.
Ретлифф не исключает, наконец, что именно популярность продолжающейся серии о докторе Дулитле побудила издателей заказать продолжение «Хоббита». В таком случае Лофтинг, возможно, сыграл неожиданную роль в рождении «Властелина Колец». Правда, Толкин честно и с самого начала предупреждал, что о дальнейших похождениях Бильбо (в отличие от Дулитла) речи идти не может.
Этот пример ясно иллюстрирует, сколь неожиданный характер носили подчас «влияния» на творчество Толкина. Даже такие довольно далёкие от него по тональности и содержанию тексты, как история похождений прообраза Айболита, могли вариться в том «котле волшебных историй», из которого создатель «Властелина Колец» черпал своё вдохновение.
Толкин и научные фантасты
Уже было приведено достаточно цитат из разных текстов, вполне характеризующих отношение Толкина к научно-фантастическому жанру. Расцветавшая в его дни пышным цветом science fiction не внушала ему ни малейшего пиетета, а многие её образы вызывали подлинное отвращение — и практически всегда недоверие. Казалось бы, научных фантастов нельзя будет встретить среди уважаемых и читаемых Толкином авторов, тем более среди «влияний». Однако мы встречаем некоторых, немногих.