— О том, как граф и барон воевали за то, надлежит ли крестьянам работать на земле или на бумажной мельнице.
Брови его приподнялись.
— Кажется, вы сами уже немало об этом выяснили.
— Вы имеете в виду — больше, чем те, кто верят в байки о вызванных демонах, о завершающей битве добра и зла, и о баронах, которые купаются в крови девственниц?
— Ну да. — Он слегка улыбнулся. — В подобное вы не верите, верно?
— В девственниц так точно.
— Да, полагаю, это самая сомнительная часть.
— Так что же произошло на самом деле?
— Вы в основном уже обрисовали.
— Тогда опишите остальное, отец Нойж.
— Ну, демонов никто не вызывал.
— Это-то я подозревал.
— Все просто. Старый Саэкереш — дед нынешнего графа Саэкереша — открыл процесс производства бумаги, и хотел построить бумажную мельницу.
— Так, и что дальше?
— Процесс построен таким образом, что необходим крупный объем операций. Ему нужны были рабочие и лесорубы. Очень, очень много лесорубов. Мы их зовем «фаваготи».
— Ясно.
— И он переехал сюда, потому что…
— Погодите. Как переехал, откуда?
— Точно не знаю. Откуда-то с востока.
— Ясно.
— В общем, он переехал сюда, потому что здесь есть река и лес.
— Да. Впрочем, я удивляюсь, что лес еще остался.
— Старый Саэкереш разбирался в колдовстве и, как я понял, его очень беспокоил вопрос сохранения живой природы. Поэтому он велел сажать молодые деревья там, где вырубались старые.
— Понятно. Благородный поступок.
Он пожал плечами.
— В общем, он прибыл сюда и, ну, подготовился, а потом в течение недели вырезал барона Нияли и всех его людей.
— Всех?
— Почти.
— Но несколько колдунов, верных старому барону, спаслись, — заметил я.
Он кивнул.
— И большая часть уцелевших ушла, — добавил я. — Но почему не все они?
— Ваша семья?
— Да.
— Точно не знаю. Старик Саабо был…
— Саабо?
— Такое имя тогда носила семья. У старика Саабо был надел, который он хотел сохранить. Он на все это смотрел так: один, э…
— Гад?
Кивок.
— …просто пришел на смену другому, и трое его сыновей пошли работать на мельницу. Старший сын в достаточной степени с ним согласился, чтобы сменить имя. Наверное, он думал, что оставляет прошлое позади.
— Итак, старый барон, как вы его назвали, не был особенно достойной персоной?
Отец Нойж развел руками.
— Не слышал о нем ничего особенного и не могу заявить, будто он был много лучше или хуже всех прочих.
Я кивнул.
— А другие сыновья? Здесь в округе еще остались Саабо?
— Да, есть одна семья.
— И полагаю, с ними будет все хорошо, пока я держусь от них подальше.
Он опустил глаза.
— Не думаю, что они хотя бы подозревают о вас, господин Мерс. Несколько поколений прошло. Они знают, что были дальней родней той семье, которая, э, которую…
— Убили, — сказал я.
— Да. Мики мне так и сказал: «отец, вы знаете, что мы приходились дальней родней семье Мерс? Ужасное несчастье». — Он развел руками. Кажется, это был его любимый жест. — Они не понимают.
— И вы, разумеется, их не просвещали.
— Нет. Они простые люди.
— Как Михей.
Отец Нойж кивнул. Кажется, иронии он не распознал.
— Итак, — проговорил я, — это была не столько война, сколько, как вы сказали, резня?
Он откашлялся.
— Понимаете, у меня есть дневники моего предшественника, и его предшественника, и так далее; точно так же у моего преемника будут мои. Я читал их, потому что хотел понять, как этот город…
— Кстати о городе: когда изменили его имя? Это должно было случиться после того, как открыли мельницу.
— Да. Сын старика Саэкереша переименовал его, вступив в права собственности. Получил наследство, переименовал город и уехал куда-то на Восток. Тогда здешнему народу пришлось туго. Ни законов, ни…
— Гильдия, — сказал я. — Вот тогда-то Гильдия и начала всем управлять, правильно?
Он кивнул.
— Кто-то должен был.
— Кстати, об управлении — а король?
— Простите?
— Возвращаясь ко дням большой резни. Король ничего не предпринимал?
— Ничего. Не знаю, почему. Говорили, что тогда королевская власть была слаба, а король — стар и поглощен собственными неурядицами.
Я кивнул. С императорами такое, по слухам, тоже случалось.
— А все эти байки про светлых и темных колдунов, они…
— Чушь, само собой.
— Это-то я понимаю. Но откуда они взялись?
— Не знаю. Нескольких колдунов убил старик Саэкереш. Наверное, с этим была связана какая-то история, а потом слухи просто нанизывались один на другой.
Я покачал головой.
— Нет, тут есть что-то большее, чем слухи.
— Вы имеете в виду Гильдию?
— Да.
— Не думаю, что они выдумали эту историю. Сомневаюсь даже, что они сознательно ее раздували.
— Но?
— Невежественные глупцы, которые верят в подобное, их вполне устраивают.
Все эти «невежественные глупцы» начали меня раздражать. Это было слишком похоже на меня самого, а такое дозволяется только Лойошу. Нет, дело в другом: он обращался ко мне так, словно бы мы оба — члены элитного клуба, стоящие много выше простолюдинов. А он недостаточно элитарен для моего клуба.
— Но какова цель?
— Гильдия, то есть гильдейские старшины, Чеур и его помощники, они любят, чтобы все проходило мирно. Им не нравятся столкновения.
— И каких, в частности, столкновений они хотят избежать?
— С графом Саэкерешем, разумеется.
— Стоп, чего-то я тут не понимаю. Где они могут столкнуться с Саэкерешем?
Отец Нойж, кажется, поежился, когда я упомянул имя графа без надлежащего титула. Весьма удачно, надо будет сделать так еще пару раз.
— Интересы Гильдии и его сиятельства не всегда совпадают. Гильдия стоит за повышение цен, граф — за снижение. Гильдия хочет свободно торговать со всей страной, граф предпочитает натуральное хозяйство. Так что для столкновений почвы более чем хватает. Понимаете… — он замялся, вероятно, подбирая верные слова, — у нас тут сложилось что-то вроде равновесия. Гильдия и его сиятельство, само собой. А еще — рабочие с мельницы и фаваготи, и крестьяне, которые обрабатывают землю.
— И кормят всех остальных.
— Да. И все остальные, производящие для крестьян, в некотором роде, доход. Но если одну из групп охватывают волнения или брожения, равновесие нарушается, понимаете?
— Да, конечно. Но зачем все эти байки?
— Какие байки?
— О демонах и девственницах, и о…
— Такое случается, знаете. В мире есть зло — изначальное зло. И больные люди, совершающие злые деяния.
— Да. Но вы не ответили на мой вопрос.
— Я не…
— Зачем выдумывать всю эту чушь?
— Ее не выдумывали специально. И, уверяю вас, я к этому никакого отношения не имел. Я служитель Вирры, а не рассказчик. Просто часть того, что случилось, со временем оттеснила в тень другие части. А сами крестьяне постоянно добавляли к этому свои суеверия.
— И вы ничего не делали ни для того, чтобы помешать этому, ни для того, чтобы открыть правду.
Он пожал плечами.
— Пожалуй, это правда.
— А почему нет?
— Ну вы же знаете крестьян.
Я вспомнил теклу, с которым недавно познакомился[10], и ответил:
— Хуже, чем я полагал. Так что с крестьянами?
— Им просто не нужно знать все это, понимать, как на самом деле обстоят дела. Счастливее они от этого не станут.
— Хм. Ладно. А это работает? Скармливать им такую дичь просто для запудривания мозгов?
— Пока — работает.
— А потом?
— Если повезет, «потом» наступит уже после меня.
— Так. Но для чего?
— Хм?
— Какую выгоду вы из этого извлекаете?
— Мне это позволяет заботиться о людях и их нуждах.
— И лгать им?
— Иногда, да. Если я не буду этого делать — меня тут не будет, придет кто-то другой, кому нет до них дела.
— Понятно.
— Не пытайтесь судить меня, Мерс Владимир.
Я не стал возражать. Бесполезно. Да и вообще продолжать беседовать на эту тему было бесполезно, у меня имелись более важные дела — например, поглощение водянистого бульона.
Впрочем, когда отец Нойж уже уходил, я не устоял перед искушением и спросил, общался ли он по-настоящему хотя бы раз в жизни с Богиней Демонов.
Он помялся, нахмурился, но ответил:
— Не могу быть в этом полностью уверенным.
— Она сука, — сообщил я.
Он поспешно удалился, а я начал обдумывать новые сведения. Не личные дела отца Нойжа, оно того не стоило. Но вот общий фон, его соответствие тому, что я знал, и тому, чего пока не выяснил…
Уже темнело, так что я велел Лойошу заканчивать на сегодня. Когда он вернулся, я пересказал ему беседу с отцом Нойжем. Он сделал несколько замечаний относительно недостатков кое-кого из тех, кто избрал служение моей Богине Демонов. Я мог бы заявить, что не имею права обсуждать подобное, но поскольку был с ним целиком и полностью согласен, то не стал.
«Нам это что-то дает, босс?»
«Прямо сейчас — нет. Может, потом, когда я увижу остаток расклада.»
Затем появился Михей, с широкой улыбкой и большой миской, от которой исходили пары явно не бульона. Это оказался «Мышиный» вариант гуляша из баранины, только сваренного специально для меня — без мяса, картошки и подобных ингредиентов; но все же оно было более гуляшом, нежели бульоном, и к нему прилагались хлеб и стаканчик вина, и это стало одной из лучших трапез в моей жизни.
Пока я ел, Михей поинтересовался, о чем я беседовал с отцом Нойжем. Я попробовал отделаться мычанием. Не удалось. Любопытство парня было почти болезненным, почти как… ну нет, не настолько, но болезненным.
Наконец я сказал:
— Многое, во что ты верил, было ложью. Вот так. Никакого злого барона и благородного графа, никаких демонов, ванн из крови девственниц и героических сражений. Просто два гада хотели одного и того же, и схватились насмерть. А все последующее было специально придумано, чтобы оправдать результат схватки. Спроси у отца Нойжа сам. Потом перескажешь: любопытно, даст ли он тебе те же ответы, что и мне.