– Сколько? – спросил Данила.
– Данила Александрович, я ни при чем в этом деле. Это мой город, и мне здесь жить. А те, кто это сделал, это не их город. Если я смогу стать посредником, я…
– Я заплачу, – сказал Данила, – я заплачу твои гребаные полтора лимона. Но передай Халиду: если он хоть пальцем тронет мою дочь, на вашу долбаную Чечню по ошибке сбросят атомную бомбу.
Руслан поторопился предложить свои услуги; неделю от похитителей не было ни слуху ни духу. Милетич сходил с ума. Полковник Рыдник по-прежнему был в Чечне. Он прилетел на пятый день, провел в Кесареве три часа и улетел обратно тем же бортом, оставив Данилу на попечение майора Осокина.
– Если они не выходят на связь, значит, они увезли ее из города. Они позвонят не раньше, чем она окажется в Чечне, – объяснил Рыдник свой отъезд.
Звонок раздался на девятый день. Он разбудил Данилу, и Данила не сразу понял, что это не сон. Милетич схватил трубку, и в ней раздался отчаянный детский крик:
– Папа! Папа!
– Даша!
Трубка замолкла, а потом вместо Дашиного крика послышался низкий голос с идеальным московским произношением. Халид всегда говорил без акцента, когда ему не надо было строить из себя перед посторонними дикаря с гор. Только строение фраз и мыслей всегда оставалось у него кавказским.
– Ты неправильно себя повел, Данила. Ты был должен полтора. Теперь ты должен пять. Ты все понял?
– Я все понял, – сказал Данила. – Тебе Руслан передал мое условие?
Трубка в его руках омертвела с едва слышным щелчком.
Через пять минут Данила из машины позвонил Сурикову. Тот как раз вел утреннее совещание: раньше, до похищения дочери, совещания вел Данила.
– Халид позвонил, – сказал Данила.
– Ты начал переговоры?
– Я сказал, что заплачу.
– Сколько?
– Пять миллионов.
– Но это абсурд. Даже если мы ему должны, он говорил – полтора…
– Я заплачу пять миллионов, – сказал Данила, – эти деньги мне нужны сейчас. Наличными.
– И откуда ты их возьмешь?
– Ты с дуба рухнул, Артем? Это мой завод!
– Это мой завод, – сказал Суриков. – Моей фирме принадлежит контрольный пакет этого завода, а ты всего лишь мой наемный менеджер. Я мог позволять тебе управлять моим имуществом, Данила, но я не могу позволить, чтобы ты сначала делал управленческие ошибки, Данила, а потом расплачивался за них моими деньгами. Я не могу позволить, чтобы за моей спиной ты договаривался неизвестно о чем с чеченскими бандитами…
– Ах ты сука!
– Данила, я не знаю, действительно ли у тебя похитили дочь или это просто твой способ вынуть деньги из моего кармана на пару с чеченцами. Но…
Данила бросил трубку.
В кабинете Сурикова все глядели на директора круглыми глазами. Потом потихоньку засуетились, собрали бумаги и заспешили по своим делам.
– Как же это, Артем Иванович? – потрясенно промолвил главный инженер.
– Не бойся, – доверительно прошептал ему на ухо Суриков. – Данила сам просил меня это сделать. Ну не хочет он платить за свою дочку пять миллионов. Вот мы и разыграем перед чехами спектакль – он хочет, а я не даю…
– Но как же… – главный инженер был изумлен еще больше.
Суриков пожал плечами с досадой.
– Вот не представляю, – сказал Артем, – уж казалось, он так ее любил, так… я бы сам за нее сколько угодно отдал. А Данила – нет. Данила решил их развести.
Джип Милетича остановился у заводской проходной в девять пятнадцать, и Данила, выскочив, бросился вверх по ступеням.
Охранники у «вертушки» преградили ему путь.
– Вас не велено пускать, Данила Александрович, – заявил старший по смене.
– Почему?
– Есть приказ о вашем увольнении.
В девять двадцать пять машина Милетича остановилась у здания УФСБ по краю, и белый от гнева Данила влетел в кабинет Вячеслава Игоревича. По пятам за ним бежал Егор Осокин.
– А вот и вы, Данила Александрович, – радостно приветствовал его генерал, – хорошо, что вы пришли. А то тут к нам поступил сигнал. Весьма тревожный сигнал со стороны руководства завода о мошенничестве. Есть такая версия, что вы вместе с чеченцами разработали схему якобы похищения вашей дочери, чтобы выманить у акционеров деньги…
Милетич вышел из здания УФСБ спустя три часа, и эти три часа были роковыми. Уже потом Данила узнал, что именно за это время Артем Суриков провел совет директоров и уволил с завода главбуха и коммерческого директора, которые были безусловными ставленниками Милетича.
На улице сверкало неправдоподобно яркое майское солнце, и с высоких ступеней серого здания с вечно занавешенными окнами был виден синий треугольник моря. Данилу вели под руки двое – начальник его личной охраны и майор Осокин. Осокин был потрясен не меньше Милетича.
– Что же это, – говорил чекист, – ошалело разводя руками, – Данила, кто же это мы? Где же это мы…
И в этот момент у Данилы зазвонил сотовый. Милетич взял трубку.
– Данила? Ты приготовил деньги?
– Послушай, у меня тут некоторые проблемы…
– Я слышал о твоих проблемах, коммерсант. Это все фуфло. Ты с Артемом договорился развести меня, так? Ты мол, да, а Артем, мол, нет. Я знаю, кто из вас владелец завода. Я знаю, кто из вас главный. Ты соберешь пятерку в течение двух дней, или я пришлю тебе уши дочери. Если ты не соберешь пятерки за неделю, я пришлю тебе ее голову.
Наутро после свадьбы Мила проснулась раньше мужа. Руслан лежал, крепко обняв ее, как шестилетний ребенок обнимает коробку с игрушками. Широкая спальня была залита солнцем, и лучи его сверкали на тонком золотом кольце, обхватившем безымянный палец чеченца.
Электронный будильник на столике показывал безумное время: двенадцать сорок, и тут же, напоминанием о времени, лежала красная кожаная книжечка с паспортами и билетами на дневной рейс.
Мила тихонько высвободилась из объятий спящего мужа и побежала проведать бабушку.
Бабушка спала. В доме было по-прежнему необыкновенно тихо, и только когда Мила возвращалась через столовую, она услышала в гостиной легкий ритмичный скрип, словно кто-то делал тихую неспешную зарядку.
Мила заглянула в гостиную и увидела одного из охранников мужа, молодого паренька по имени Ломали. Он молился, то поднимаясь, то опускаясь на колени на обращенном к Мекке коврике. Он закончил довольно быстро, сошел босыми ногами с коврика, свернул его и обернулся к Миле. Раньше она почти никогда не говорила с этим человеком: он понимал по-русски хорошо, но говорил с жестким гортанным акцентом, делавшим его речь чужой и неприятной.
– Вам понравилась свадьба? – сказала Мила.
– Какая свадьба? – спросил молодой чеченец.
Мила недоуменно сморгнула.
– Моя свадьба. Моя и Руслана.
– Это была не свадьба, а попойка, – ответил Ломали.
Мила внимательно посмотрела на молодого чеченца. Ему было восемнадцать, а может, и семнадцать, и черты его смуглого лица были настолько тонки, что его можно было принять за переодетую девушку.
– А как должна выглядеть свадьба?
– Как ты можешь выйти замуж за мусульманина, если ты не приняла ислам? – спросил Ломали. Помолчал и добавил: – Женщины и мужчины на свадьбе должны веселиться отдельно друг от друга, а потом они должны произнести молитву для хозяина свадьбы и разойтись. Разве это свадьба, когда по сцене скачет американская шлюха, а мужчины топчутся вместе с обнаженными женщинами и только что не топчут их, как баран овцу? Как ты думаешь, был ли хоть один гость на этой свадьбе, который вспомнил, когда наступило время намаза? Или что Аллах запретил вино? Может, на этой свадьбе и был губернатор, но Аллаха там не было. Это не свадьба мусульманина, это вечеринка неверного.
– Мой муж не очень-то соблюдает все ваши установления, – сказала Мила.
– Он живет без страха перед Аллахом, – ответил Ломали, – и если ты хочешь, чтобы он был спасен, научись молиться и научи его, потому что в Судный День у врат ада неверные скажут: «О, если бы и мы были мусульманами».
– Что же, все неверные отправятся в ад?
– Да.
– А если они были добрые люди и совершали хорошие поступки?
– За их хорошие поступки Аллах даровал им награду на этом свете. А в Судный День они будут отвечать за свое неверие.
– Если вы такой уж правоверный мусульманин, почему же вы не ходите в мечеть? Руслан ездит по пятницам в мечеть, а вы с ним никогда не ездили.
Ломали глядел на молодую женщину, и глаза его на тонком юном лице были глазами столетнего старика.
– Зачем мне ездить в проклятое место? – спросил Ломали. – Эта мечеть построена с дозволения Иблиса, а ее имам-хатыб держит собак и дает деньги в рост. Он не мусульманин, он стукач. Ваши чекисты так боятся нас, что хотели бы завербовать самого Аллаха. Так как это невозможно, им приходится вербовать тех, кого они считают его слугами.
Когда Мила вернулась в спальню, Руслан уже проснулся. Он лежал навзничь, закинув руку за голову, и при виде Милы его усталое лицо мгновенно преобразилось. Мила поскорее юркнула под одеяло.
– Ты где была? – спросил Руслан, немедленно поворачиваясь в свежих простынях.
– Я… я просто к бабушке ходила. Нам билеты принесли. Нам вставать надо.
Финиковые глаза чеченца глядели куда-то вдаль, туда, где на темно-синих волнах покачивалась белоснежная пятипалубная яхта Данилы Барова.