Данила вдруг сообразил, что ствол врытого в землю Т-62 указывает точно на то место, где был сарай с курами.
Как выяснилось впоследствии, танку задуло песок через ствол, и старшина послал одного из бойцов почистить технику. Тот снял башню со стопора, развернул. Потом зачем-то покрутил колесо вертикальной наводки, поводил башней туда-сюда да и сунул палец в электроспуск.
Струя газов, вылетающая из дула модернизированной КБА-101 калибра 120 мм, распространяется со скоростью 1200 метров в секунду и рассеивается в атмосфере в десяти-двенадцати метрах от танка. Сараюшка с курами, утками и рабом стояла точно в створе выстрела в трех метрах от среза ствола.
Солдата выволокли из танка, и через мгновение на этом месте образовалась куча мала. «Прекратить!» – орал Синицын: да что толку?
Снаряд, пройдя сарай, ушел вниз по склону и разорвался где-то на дне ущелья. Оттуда подымался белый дым. Стрельба утихла. Из блок-поста на руках тащили солдата. Взрывная волна, ворвавшись в окно, отбросила его спиной о станину пулемета, обеспечив компрессионный перелом позвоночника. Двое других вышли, шатаясь, сами, зажимая руками окровавленные уши.
– Ты чекиста своего видел? – озабоченно спросил Данилу командир разведчиков. «Этого еще не хватало», – подумал Милетич.
Рыдника нашли очень скоро. Он лежал, как сломанная кукла, в десяти метрах от испарившейся сарайки, и из ушей его вытекали две тонкие струйки крови. Синицын начал материться, но когда Рыдника подняли, он задергался и открыл глаза.
Его отнесли в палатку и обкололи промедолом. Разговаривать с ним приходилось жестами, но от госпитализации он наотрез отказался. Диагноз ему мог поставить любой, кто когда-либо наблюдал тяжело контуженных.
Когда ложились спать, Данила вынул из-под стола ведро, положил в него гранату и пристроил ведро у притолоки, как сутки назад это сделал Рыдник.
Ольга Николаевна Бабец вбежала в спальню к мужу в половине десятого вечера. Когда она зажгла свет, из постели донесся истошный женский визг, и тут же из-под одеяла метнулись две щуплые девицы.
– Мы ничего… мы ему… – затараторили девицы, таращась на Ольгу Николаевну и смутную глыбу охранника в дверном проеме.
Ольга Николаевна затрясла мужа за волосы.
– Вставай, вставай, Ирод проклятый!
Пьяный губернатор даже не шевелился. Было ясно, что девицы не врали: ничего-то он с ними не делал и сделать не мог.
– Вставай! Край проспишь!
Один из охранников включил телевизор. В телевизоре были трупы, кровь и кольцо формирующегося оцепления.
– Некоторым рабочим ночной смены удалось покинуть территорию завода, – сказала хорошенькая корреспондентка, подсвеченная осветительной ракетой, – они говорят о большом числе боевиков и огромном количестве имеющегося у них оружия.
Губернатор засопел и перевернулся на другой бок.
– Ты должен быть там, – орала Ольга Николаевна, – слышишь?
Один из охранников почтительно поднес ей телефон, и в этот момент губернатор открыл глаза.
– Кремль звонит, – сказал охранник.
Неизвестно, какая химическая реакция случилась в мозгу губернатора, ибо телефон он сцапал.
– Катька, – сказал губернатор в трубку, – ты че звонишь, б…. Я ж те сказал: завтра. Тебя я е… буду завтра.
В половине одиннадцатого вечера взвод солдат из 17-го полка 136-й мотострелковой дивизии под командованием лейтенанта Ческалина перекрыл дорогу, ведущую от нефтезавода к центру города. Взвод был поднят по тревоге, и Ческалин был пьян в дым. Прямого эфира он не видел, а сообщение о захвате завода террористами инструктировавшие его старшие офицеры единодушно сочли продолжением дневных новостей и интригой начальства против московского олигарха.
Тем не менее служивые решили извлечь из приказа практическую пользу и принялись досматривать машины. В короткий срок они собрали полторы тысячи рублей, а с небольшого грузовичка, шедшего из совхоза «Приморский», сняли ящик с левой водкой.
Всего люди Ческалина остановили и обыскали семь машин. Восьмой – не повезло. Это был облупившийся «крузер», угнанный двадцать минут назад крепко укуренной компанией. «Крузер» сначала резко затормозил, но когда сержант подошел к машине, восемнадцатилетнему водителю бросился в глаза автомат и непривычный наряд гаишника.
Водитель притопил газ, старлей отшатнулся от машины и, будучи нетрезв, упал; автомат в его руке дернулся, посылая очередь в небо, и остальные члены наряда решили, что выстрелы раздались из машины.
Солдаты выскочили на шоссе, беспорядочно паля из автоматов. Подбитая машина вильнула, воткнулась в дерево и загорелась. С заднего сиденья выскочил пылающий пассажир, пробежал несколько метров и упал, срезанный очередью.
Один из солдат побежал к месту катастрофы, а другой схватил рацию Ческалина:
– Пятый! Пятый! Я седьмой! – заорал он, – у нас стрельба! Вооруженная иномарка шла к городу! Офицер ранен!
Спустя пять минут после происшествия командиру 17-го полка полковнику Воронову доложили:
– Взвод лейтенанта Ческалина вступил в бой с чеченскими террористами! Ческалин ранен!
– Что же террористы делали на дороге? – удивился полковник, а потом хлопнул себя по голове, снял трубку и позвонил командиру дивизии генералу Иннокентьеву.
– Чеченские боевики пытались выдвинуться к городу, – сказал комполка. – Под моим руководством враг был остановлен.
Командир 136-й мотострелковой дивизии распорядился приставить участников боестолкновения к награде и в свою очередь позвонил командующему округом генералу армии Веретенникову.
Генерал выслушал его отчет, еще не зная о бойне в в/ч 12713 и никак не сопоставив вылазку чеченских боевиков с обыкновенным – таких сотни – контрактом, подписанным им три дня назад с генеральным директором ООО «Вартан» Александром Колокольцевым.
Поэтому сразу после звонка командующий округом связался по засовской связи с Москвой, с министром обороны. Его соединили, несмотря на раннее утро.
– Товарищ министр! – отрапортовал генерал. – Вверенные мне войска только что отразили попытку чеченских террористов прорваться к городу. Террористы убиты, у нас только раненые. Остатки террористов блокированы на заводе.
Баров плохо запомнил путь обратно. С того момента, как он узнал командира чеченцев, он больше не думал ни о деньгах, ни о заводе. Бок болел все сильней, из раны текло, как из крана с сорванной прокладкой, и когда Данила поворачивался, ему казалось, что кто-то вгоняет ему под ребра тонкие стальные скрепки.
Один раз Барова вырвало прямо в машине, на чьи-то рифленые ботинки, и державший его чеченец нечаянно ударил его по ране. Баров очнулся вовремя, чтобы услышать гортанный голос, обещавший, что в следующий раз русская собака сожрет не только свою блевотину, но и свои глаза.
Заводоуправление на глазах превращалось из офиса в укрепленную огневую точку. По отрытой траншее, внезапно превратившейся из канавы в окоп, бежали люди, таща оружие и сошки. Двое боевиков возились с проводами у ворот проходной, и в тот момент, когда Данилу выволокли из машины, наверху, на втором этаже, расскочилось стекло, и в окно высунулось тридцатимиллиметровое рыло станкового гранатомета.
Здание стояло, как пельмень на тарелке: что пустая площадь впереди, что мелкие сарайки и трубопроводы сзади. Чеченцы явно понимали, что их контроль над огромной территорией завода носит несколько умозрительный характер, и подходы к зданию укрепляли со всех сторон.
В предбаннике на ковре темнело мокрое пятно. Дверь в кабинет помощника была открыта, и в ней Данила заметил двух заложников, долбивших под руководством автоматчика дыру в полу.
Дверь суриковского кабинета – того самого, в который Баров так и не зашел, – распахнулась перед Данилой. Баров увидел стол красного дерева, ряд телефонов и «вертушек», включенный компьютер, обеспечивавший мониторинг жизнедеятельности завода, и над компьютером – черное шелковое знамя с золотой вязью арабских слов. Российский триколор уже валялся у двери вместо половичка.
– Входи, – сказал Халид Хасаев.
Войти Баров не смог. Его втащили внутрь, он упал на четвереньки, прямо на российское знамя, потерял равновесие и повалился на бок. Чья-то пятерня схватила его за шиворот и поставила на колени. Рядом мешком рухнул молодой директор.
В кабинете было необычайно темно, и все предметы почему-то потеряли фокусировку. В воздухе над наборным паркетом плавали темные пятна, и мятый Суриков в испачканной грязью и кровью рубашке колыхался в углу дивана, как привидение.
– Ты хотел говорить с главным, – сказал Хасаев Сурикову, – говори.
– Отпустите меня, – закричал Суриков срывающимся тенором.
– Отпустить? А что, Маирбек, это идея. Может, и в самом деле отпустим его? К примеру, миллион, как ты думаешь? Он сможет раздобыть миллион часа через два?
Пальцы Барова скребли по шелковым складкам. Каждый раз, когда он пытался поднять голову, в шею ему упирался ствол.
– Я могу порешать эту проблему за миллион, – сказал Халид, – и я могу решить вторую твою проблему. Хочешь, мы убьем его?
И автомат качнулся в сторону Барова.
– Еще миллион, и никто никогда не обвинит тебя в убийстве, Артем. Мало ли кто может погибнуть от рук чеченских террористов? Ненамного дороже, чем то, что ты заплатил за похищение его дочери. Ведь это он приказал похитить твою дочку, Данила. Ты же это знаешь?
Висхан, стоявший за спиной Барова, вдруг отдернул ствол, и пленник с трудом вскарабкался на ноги. Ему казалось, что легкие его сейчас вывалятся из горла. Баров сделал шаг вперед. Пол под ним штормило. Маирбек, поигрывая автоматом, заступил ему дорогу. В следующую секунду Баров вцепился в оружие. Кумык играючи перекинул его через себя, но сила хватки пленника была такова, что ствол остался в его руках.