Глотов невозмутимо раздал всем присутствующим по две карты. На третью карту, рубашкой вверх, Баров положил две стодолларовые фишки.
Наумову пришла шестерка пик. Он взглянул в свои карты, пожал плечами и сказал:
– Пас.
Замгубернатора, получив десятку бубен, аккуратно добавил в банк восемьсот долларов. Суриков и Глотов остались в игре, Морж спасовал. Баров открыл свою карту: это была семерка.
– Банк, – сказал Баров.
– Деньгами давишь? – спросил Глотов. – Банк.
После новой раздачи у Барова оказались две семерки.
– Банк, – невозмутимо сказал Баров.
Замгубернатора вышел из игры. Глотов попросил следующую карту. В банке было уже двенадцать тысяч.
– Банк, – проговорил Баров.
У него были две семерки и дама. У Сурикова – девятка, валет и дама. Смотрелось на стрит. Глотову пришла совсем барахляная карта, и он с сожалением сказал:
– Пас.
– Банк плюс банк, – сказал Суриков.
– Делим не глядя или вскрываемся? – спросил Баров.
– Вскрываемся. Не могу фишку обидеть. Больше не придет.
Суриков перевернул свои карты. Стрита у него не было: были две дамы и две девятки.
Баров перевернул свои: семерок было четыре.
– Я думал, ты блефуешь, – спокойно сказал Суриков.
– Я играю только наверняка.
Наумов сгреб со стола карты и принялся их тасовать. И тут заговорила Ольга Николаевна:
– Данечка, я не поняла, что вы сказали насчет ярусоловов?
– Мой банк их выкупил.
– Но это невозможно! Мне обещали! – вскричала губернаторша.
– Обещали, – согласился Баров, – но они ждали денег. А Артем денег не дал.
– Как не дал? Артем отнес в Госкомрыболовства пять миллионов! Он даже заявление написал!
Баров слегка наклонил голову.
– Сожалею, – сказал Баров, – кто-то дезинформировал вас. Артем Иванович относил деньги, но не в Госкомрыболовства. А в администрацию президента, чтобы его назначили следующим губернатором края.
Суриков вскочил из-за стола.
– Неправда! – закричал он. – Ольга Николаевна, он лжет!
Баров поднялся. Его движения были неторопливы и точны. Смел со стола фишки.
– Погоди, Данила, – сказал Суриков, – я еще не отыгрался.
– Ты уже проиграл.
Баров повернулся и пошел вниз. Его палка резко стучала по мраморным плитам.
Под освещенным козырьком казино, рядом с облитыми светом ледяными скульптурами, Барова ждал пухлый бледнощекий человек в барашковой шапке – прокурор края.
– Нам надо поговорить, – сказал прокурор.
Баров остановился. За плечами его стояли два оливковых охранника, с проводками в ушах и в одинаковых серых пальто, так плохо вязавшихся с их смуглыми лицами.
– О чем? – удивился Данила Баров.
– О том, что я все это время работал на вас!
Баров покачал головой.
– Нет, Александр Валерьевич, вы работали на правосудие. Вы изобличили виновников страшной трагедии. И людей, которые обворовывали казну края.
– Казну? – задохнулся прокурор. – Да вы… да я… я могу прекратить дело в любой момент.
– Вы не можете прекратить дело, пока Суриков не заплатит вам деньги, – усмехнулся Баров, – вы станете посмешищем всего края.
В пальцах московского олигарха показался беленький прямоугольник визитки. Голос Барова был холодней ледяных скульптур.
– Господин прокурор, я не буду платить за то, что вы сделали сами. Когда у вас найдется свежий товар на продажу – позвоните мне.
Белая визитка спланировала из рук олигарха на снег перед прокурором. За спиной его по ледяному насту прошуршали шины автомобиля. Оливковый охранник захлопнул за Баровым бронированную дверцу.
Прокурор Андриенко стоял, совершенно пораженный. Потом он нагнулся и поднял визитку.
Данила Баров, бывший партнер Артема Сурикова и владелец промышленной группы «Логос», покинул собственную яхту в восемь утра. Похожий на зенитную ракету катер доставил его к пристани, где олигарха уже ждала машина.
Это был «шестисотый» «Мерседес» с броней четвертой степени защиты и правительственными московскими номерами. На крыше серебристыми флагштоками торчали четыре антенны: одна от спутникового телефона, одна от телевизора и две от «Персея» – установленного в багажнике блокиратора радиовзрывателя.
Даже без антенн и без номеров машина привлекла бы к себе всеобщее внимание: в Кесареве европейские модели были реже попугаев в Антарктиде.
Еще более пристальное внимание «Мерседесу» уделили три человека из серой «Хонды», караулящей его на пристани. Все трое состояли в группе наружного наблюдения и имели устное поручение Рыдника не упускать Барова из виду.
«Мерседес» промчался по проспекту Нефтехимиков, миновал заводскую проходную и Причастьевский рынок и свернул к деревне Коршино.
Там «Мерседес» остановился чуть позади запорошенной снегом остановки. Рядом копошился крошечный рынок: вездесущие китайцы, откупившие два года назад половину коршинских земель, продавали картошку и лук. Оливковые охранники, выскочившие из машины, отворили дверцу перед высоким худым человеком с глазами, похожими на выцветшее небо.
При виде дорогой машины китайцы оживились и залопотали, но усилия их пропали втуне. Баров, не обращая ни малейшего внимания на продавцов, шагнул с дороги в покрытую свежим ледком грязь и побрел по полю, туда, где над ажурными конструкциями нефтезавода восходило новорожденное солнце.
Данила Баров хорошо помнил, что именно с коршинских холмов завод был виден, как на ладони.
Данила Милетич снова приехал на Кесаревский нефтеперерабатывающий в конце 94-го года.
На нем был добротный английский костюм, пошитый портным на Севил-роу, и швейцарские часы за пятьдесят тысяч долларов. С ним было два «Мерседеса» и пять человек охраны.
Несколько лет радужного существования Кесаревского НПЗ, когда в заводских магазинах рабочие могли купить китайские шмотки, корейскую технику и японские машины, полученные в обмен на нефтепродукты, – канули в небытие. Завод, предназначенный для переработки 30 тысяч тонн нефти в сутки, перерабатывал семь тысяч тонн в неделю и стоял на грани технологической катастрофы. Зарплаты рабочие не видали шесть месяцев. Правда, заводские магазины по-прежнему существовали, и в них по-прежнему можно было купить китайские кеды и корейские видеомагнитофоны на выдаваемые вместо зарплаты талоны. Просто кеды и видеомагнитофоны можно было уже купить повсюду, а в заводском магазине их цена была вчетверо выше, чем на рынке.
Первое, что Данила увидел, въехав на территорию завода, был небольшой грузовичок. Двое рабочих грузили в него какие-то обломки, в которых Данила, присмотревшись, узнал остатки японского оборудования, купленного за восемьдесят миллионов долларов в 1989 году и до сих пор не смонтированного. Погрузка проходила под контролем чеченца-автоматчика.
– Это что? – спросил Данила у чеченца.
– Дырэктор разрэшил, – сказал чеченец.
В кабинете директора почетное место занимала пятилитровая бутылка коньяка, ректификационной колонной возвышавшаяся посреди заваленного бумагами стола. Бутыль была полупуста, а Мезенцев – полупьян. Он потолстел на двадцать килограммов и на фоне своих рабочих выглядел, как эсэсовский комендант на фоне узников концлагеря. Вооруженный эскорт Милетича его ничуть не шокировал – видимо, по заводу, как по тайге, иначе не ходили. При виде старого партнера Мезенцев заплакал и полез обниматься.
– Олег Николаевич, – сказал Данила Милетич, – в прошлом квартале моя фирма поставила вам триста тысяч тонн нефти для переработки и не получила в обмен ничего. Где мое топливо?
– А я его другим людям продал, – ответил директор, – я им тоже должен был.
– С учетам задолженности по предыдущим поставкам, – сказал Милетич, – долг завода передо мной и Артемом составляет девяносто миллионов долларов. Как рассчитываться будете?
– Данила Александрович, – Мезенцев прижал руки к сердцу, – да я всей душой… да я же не для себя, для рабочих… ты же видишь, в каком завод состоянии, все тащут, поганые, все…
– В оплату ваших долгов я согласен взять акции завода, – сказал Данила, – двадцать семь процентов, если не ошибаюсь?
Мезенцев страшно удивился. На чековом аукционе завод выкупил через подставную фирму двадцать семь процентов собственных акций, но зачем это было сделано, директор толком не знал. Так, все покупали, и он купил. Что такое акции – директор не понимал. Главным и высшим экономическим благом он считал пятьдесят центов с тонны переработанного топлива, которые отстегивал ему Данила Милетич.
– Да бери! – сказал директор.
В течение следующих трех месяцев Данила Милетич скупил еще десять процентов акций; часть на аукционе, устроенном краевой администрацией, часть у замов Мезенцева. В начале 1995-го Данила нанял брокерскую контору, которая скупала акции у рабочих прямо за проходной, и только тут Мезенцев опомнился.
Кто-то растолковал директору, что, купив контрольный пакет, Милетич и Суриков выгонят его с завода. Мезенцев ошеломился. Он был твердо уверен, что рабочие без него пропадут.
Спустя три дня милиция арестовала брокеров, скупавших у рабочих акции, а Мезенцев предупредил, что будет увольнять всех, кто продастся Милетичу.
Продавать продолжали все равно, потому что Милетич давал за акции деньги, а на заводе не платили зарплату.
Тогда Мезенцев тоже стал скупать акции. Правда, у него не было для этого денег. Каким образом у директора завода, занимавшего площадь в девятьсот гектаров и разворованного до нитки, не было денег для скупки акций, оставалось для Милетича одной из самых непостижимых экономических загадок, и тем не менее это было так. Там, где Мезенцев воровал копейку, он позволял украсть рубль, а ущербу наносил на тысячу рублей. Это был один из главных принципов советской и постсоветской экономики. Где легче всего красть? На пожаре. Потому что если человек крадет копейку и к