Но майор ушел со всей группой, а Руслан был слишком расчетливым человеком, чтобы не понимать: десять человек из управления «С» ему не по зубам. Если уж на то пошло, десять человек из управления «С» не по зубам даже Халиду.
Руслан посадил Милу в машину, а сам остался снаружи, постепенно приходя в себя от холодной ночи. Вдалеке, на площади, ворчала толпа, и за габаритами его джипа сверкали несколько красных огоньков – это горели круглые лампочки на ограждении какой-то траншеи.
Руслан нагнулся к земле, сгреб с нее горсть свежевыпавшего снега и размазал его по лицу.
Рядом раздался смех, вспыхнула сигаретка, и послышался голос вэвэшника:
– Черт, нарыли тут. Прямо окоп полного профиля.
Это замечание вернуло Руслана к реальности. Вэвэшник и не подозревал, насколько он прав. Руслан вгляделся в темноту. Халид обещал предупредить его за несколько дней и дать убраться из страны, но Руслан понимал, что времени осталось немного.
Траншея, огражденная сеткой и подсвеченная габаритными огоньками, огибала здание, и на одной из сеток Руслан заметил брошенную стройбатовскую гимнастерку.
Со времен первой чеченской все полевые командиры уяснили необходимость окапываться. Норы, отнорки и ходы сообщения утраивали огневую мощь любой группы, позволяя ей наносить удар с неожиданной позиции и исчезать раньше, чем на нее обрушится вражеский огонь. Под Чабанмахи и Карамахи туннели, заранее прорытые сквозь горы, позволили обосновавшимся там ваххабитам уйти от штурмующих их русских войск и разъяренного аварского ополчения. Но никто еще не рыл для себя удобных огневых позиций с помощью нанятого по сходной цене российского стройбата.
Интересно, Халид отложит операцию сейчас, когда завод наводнен вооруженными захватчиками?
Нет. Кроме пули в лоб, его ничто не переубедит.
«А ведь он очень легко может получить пулю в лоб», – подумал Руслан. Если бы русский майор с глазами серийного убийцы не уехал с завода, шансы Халида получить пулю были бы пятьдесят на пятьдесят. Надпиленную пулю. А у майора были бы все шансы разобрать на бусины еще одни четки.
А если бы майор был предупрежден?
Руслан чуть не сел, чувствуя внезапную слабость в ногах, и, чтобы сохранить равновесие, схватился за железную сетку ограждения.
Он в общем-то мог считать себя защищенным. Рыдник не посмеет привязать Руслана к теракту, потому что все, что будет указывать на Руслана, укажет и на Рыдника. Достаточно пересидеть спектакль за границей, а потом вернуться и в обмен на документы, уличающие Рыдника, получить отпущение грехов и остатки завода.
Но теперь у него есть и другой выход.
Он не смог убить Халида, потому что Халид оказался сильней его. Он не смог сдать его Рыднику, потому что Рыдник воспользовался бы этой историей, чтобы отобрать у Руслана бизнес.
Но Даниле Барову нет дела до его бизнеса. А за голову Халида он простит все.
Два дня назад, когда Данила появился в Кесареве, Руслана обдало ужасом. Он не был виноват в смерти дочери Милетича. Халид подставил его так же хладнокровно, как и сейчас. Руслан тогда сделал все, чтобы помочь Милетичу, но он вовсе не был уверен, что Данила не станет ему мстить. Он бы, на месте Данилы, – стал.
Сегодня, когда Данила шуганул своего майора, Руслан понял: в списке смертельных врагов нового владельца Кесаревского НПЗ он не состоит.
Даниле нужен Суриков. Нужен Рыдник. И нужен Халид. Достаточно предупредить Барова о теракте – и эти люди встретят Халида очередями в упор. И ему никогда не придется отвечать перед старейшинами. Кто ж виноват, что параноики из охраны Барова попросту расстреляли чеченцев?
Руслан открыл дверь джипа. Мила сидела сзади и обкусывала поломанные о спецназовца ноготки.
– Езжай домой. Я поговорю с Баровым и приеду.
Глаза Милы тревожно сверкнули.
– Я без тебя не поеду.
– Хорошо. Тогда жди в машине. И на этот раз никуда не бегай.
Было уже шесть часов вечера, когда заправленный ровно наполовину бензовоз остановился у ворот нефтебазы «Ручей». Нефтебаза располагалась в городе Озлонь; в советское время процветающий Озлонь был секретным городом, изобиловавшим черными «Волгами», красной икрой и почтовыми ящиками. Сейчас город отощал и вымер; население его, некогда собиравшее блоки наведения для ракет морского базирования, занималось собирательством и охотой. Город вечно мерз; денег, необходимых на закупку мазута, краевая администрация выделяла ровно половину, и чем меньше было денег, тем охотней их воровали. В закромах нефтебазы – единственного резервного источника топлива для Озлоньской ТЭЦ – находилось десять тысяч тонн мазута против необходимых двадцати тысяч.
Документы водителя не вызвали никаких вопросов у охранника. Он сделал необходимые пометки в путевом листе, и ворота на территорию базы поползли в сторону, пропуская десятитонную машину.
– До свалки и налево, – сказал охранник.
Возле свалки бензовоз, однако, свернул направо и вскоре остановился перед резервуаром-двухтысячником. Было уже темно: территория базы была совершенно пуста, и над кромкой резервуара горели яркие морозные звезды. Водитель заглушил мотор, вылез из машины и, не оглядываясь, пошел прочь.
Сергей Александрович Карневич, генеральный директор Кесаревского нефтеперерабатывающего завода, сидел на подоконнике в приемной и курил одну сигарету за другой. Руки его дрожали. Карневичу хотелось пить, но ему казалось, что если он попросит воды, то на него обратят внимание и выкинут в окно. А если он сам попытается наполнить стакан из гудящего аппарата с красным и синим носиком, установленного прямо в приемной, он непременно все разольет.
За раскрытой дверью его кабинета гудел пылесос, со стены свинчивали табличку с его именем.
Больше всего в происшедшем американца изумила собственная предательская реакция на физическое насилие. Он чувствовал себя не как мужик, который хочет дать сдачи. Он чувствовал себя как женщина, которую притиснули и попользовали у темного забора. И стоило признать, что за последние три дня его попользовали самые разные люди. Начиная с Артема Сурикова, который, как выяснилось, пользовал его уже два месяца.
Если перегнуться через подоконник, можно было заметить толпу у заводоуправления, но не чрезмерную, голов этак в двести. В толпе стоял человек с плакатиком «Москвичи – руки прочь от завода», и его снимала какая-то телекамера. Человек заметил Карневича и помахал рукой. Карневич узнал во владельце плаката пресс-секретаря Сурикова.
Карневич отвернулся от окна и увидел, что перед ним стоит Баров.
– Пошли, – сказал Баров, – покажешь мне завод.
Новый хозяин завода был все в том же кожаном пальто типа «Матрица», и за плечом его стояли два оливковых охранника. Баров дожевывал пирожок, и из правого, плохо двигающегося уголка рта на пол сыпались капустные крошки.
Когда они вышли в коридор, Карневич, к своему удивлению, увидел Касаева. Чеченец стоял под кадкой с обломанным фикусом и нервно курил. Под глазом его вздувался изрядный синяк.
– Нам надо поговорить, Данила, – негромко сказал Руслан. Данила остановился.
– Поехали со мной.
Руслан судорожным жестом вогнал бычок в землю и исподлобья уставился на Барова. Это настолько не походило на обычную повадку чеченца, что Карневич не поверил глазам своим. Этот человек, не колеблясь, бросился на полусумасшедшего спецназовца, – а тут молчал, как двоечник на экзамене.
– Поехали, – повторил Данила.
Руслан достал из пачки новую сигарету и вставил ее в рот фильтром наружу.
– Хорошо, – сказал Баров, – я вернусь, и мы поговорим.
Дверь уже захлопнулась за Баровым и его охранниками, а Руслан по-прежнему стоял возле кадки с фикусом и смотрел через стекло, как тают в темноте габариты баровского «Мерседеса». Он никогда не подозревал, что сдать брата будет труднее, чем выстрелить в него. Он никогда не подозревал, насколько он все-таки чеченец.
Руслан медленно щелкнул зажигалкой, попытался зажечь сигарету и чертыхнулся. В кармане зазвенел телефон: новый менеджер «Коралла» по связям с общественностью напоминал, что розыгрыш призов начнется в девять пятнадцать.
«Ты уверен, что Халид тебя предупредит? – спросил себя Руслан. – Он подставлял тебя не раз. Ну и что, что ты его брат? Он давно не думает, как чеченец. Он думает, как фанатик. У меня есть жена. У нас будет сын. Я должен дождаться Барова».
– Я сейчас буду, – ответил чеченец, – покурю и поеду.
В девять ноль пять у толпы перед заводоуправлением остановились два автобуса с тонированными стеклами, и из автобусов посыпались люди в камуфляже и в черных шерстяных масках.
Трое в масках прошли сквозь расступившуюся толпу к деревянным дверям, перекрытым железной решеткой, и предводитель их, невысокий, жилистый и седой, постучал о решетку прикладом автомата.
Охрану у входа нес подчиненный Исенина – лейтенант Сурков. При виде пришельцев он приоткрыл дверь и выглянул через решетку.
– Кто такие? – спросил лейтенант.
– Нас прислал губернатор. Сказал охранять площадь.
– Документы.
Седой протянул книжечку. Сурков внимательно начал ее читать. Почему-то ему не нравился этот автобус. Кто его знает, кто в нем приехал. Может, подмога, а может, наоборот.
Сурков поднял рацию.
– Товарищ подполковник, тут автобусы подвалили. В сферах и камуфляже. Говорят, охранять площадь.
– Пропусти командира, – ответила рация. – Я сейчас спущусь.
Глухо лязгнула решетка, и седоволосый скользнул внутрь.
Внутри была обычная заводская проходная. Стеклянная будка посреди помещения и две «вертушки» по обе стороны. За будкой широкая истоптанная лестница вела наверх, к пятиметровому бархатному портрету Маркса и выше.
Обычно охрану в будке нес один человек. Сейчас там сидели двое в камуфляже, и еще двое бойцов с «Калашниковыми» и в бронежилетах стояли по обе стороны «вертушек». Откуда-то из коридора уже вынырнул майор Гаранин, посланный Исениным на разбор. При росте метр девяносто майор весил сто сорок килограммов. За плечо