Теперь поломанные столы были свалены у окна, огромный плазменный телеэкран в полстены выключен. На полу – нога на ногу, рука об руку – сидели, набившись, как сельди в бочку, несколько сот заложников.
Большая их часть, сколько мог судить Карневич, были сотрудники завода, те, которые работали в вечернюю смену, и те, которые пришли полюбоваться на новое начальство, охрана с нефтяной эстакады да парочка припозднившихся из-за переполоха секретарш. От комбинезонов рабочих пахло мазутом и страхом.
Тут же в зале сидели бойцы, которых привез с собой Баров. Их не только разоружили, но и раздели. Ведь эта группа заложников была одета точно так же, как захватчики.
В центре зала, там, где обычно цвели свежесрезанные анемоны, стояли два длинных – длинней гроба – ящика, выкрашенных зеленой армейской краской. Провода от них шли вверх и ныряли в потолок, и Сергей вдруг отчетливо вспомнил сцену месячной давности: немногословные черноволосые сотрудники ООО «Вартан» монтируют систему скрытого видеонаблюдения в зале, а он, Сережа Карневич, высказывает их никогда не улыбающемуся седоволосому начальнику свое недовольство.
Несколько боевиков стояли на балконе второго этажа, направив автоматы вниз, и один из них вместо автомата держал в руках подрывную машинку. Машинка была такая маленькая, что ее можно было спокойно носить в кармане.
Суриков, тяжело дыша, опустился на пол.
– Сволочь! – сказал Суриков. – Он меня укусил. Подохнет скоро, а туда же – кусаться.
Американец молчал.
– Он уже покойник, понял? – сказал Суриков. – Он уже покойник. Этот Халид, он у меня на посылках бегал. Договоримся.
Оглянулся и добавил:
– Вон как с его-то охранников штаны поснимали.
Карневич видел рядом с собой с десяток сотрудников службы безопасности завода, с которых тоже, строго говоря, поснимали штаны. Однако ничего не сказал.
– Вы уверены, Артем Иванович, что сможете договориться?
Суриков хрипло засмеялся.
– Это же Халид. Халид по кличке Пегий. У парня один вопрос – бабки. Из Халида такой же борец за свободу, как из меня – японский шпион. Он за деньги сделает что угодно.
– А вы? – сухо спросил молодой директор. – Вы тоже из-за денег сделаете что угодно?
Суриков поглядел на него неприязненно.
– Ах вот оно как… Ты меня уже сдал, да, Сережа? Списал? Давно? Давно ты на Барова работаешь, сука?
– Опомнитесь, Артем Иванович. Сейчас не время…
– Ты думаешь, Савка меня не вытащит? Да Баров твой уже покойник, понял? Покойник и пособник террористов!
Один из боевиков щелкнул пультом, и плазменный экран на стене ожил. Над заложниками вспыхнул силуэт популярного ведущего государственного телеканала.
– В результате оперативных действий ФСБ, МВД и армии террористы отрезаны и блокированы на заводе. Разрешение кризиса ожидается в ближайшее время, – сказал светящийся человек на стене.
Молоденький боевик, лет восемнадцати, со смуглым ясным лицом и юношеским пушком над губой, переступил через заложников и ткнул в Карневича автоматом.
– Мобильник, – сказал он.
– Нету. Честное слово, нету.
Боевик велел ему снять пиджак и даже вывернуть бумажник с кредитками. Американский паспорт не вызвал у него никаких эмоций, зато он с любопытством уставился на часы:
– Дорогие?
– Сто десять тысяч долларов, – с вызовом ответил Карневич, снимая с себя «Константин Вашерон» и протягивая автоматчику. Но тот покачал головой.
– Оставь их себе, – сказал чеченец, – по ним опознают твой труп.
Еврей был еще жив. Две пули попали ему в живот, третья размозжила колено, но он был еще жив и даже один раз пришел в сознание. Черные, как маслины, глаза уставились в душу лейтенанта внутренних войск Святослава Семенова, и израильтянин что-то тихо проговорил.
– Сейчас, браток, – заторопился Семенов, – тихо, тихо, сейчас мы тебе поможем.
Но помогать было совершенно нечем; они сидели в той же переговорной, где устроили столовую, и в этой переговорной не было ничего, кроме составленных овалом столов да разлетевшейся по полу жратвы. И раздетых и раненых солдат.
Лейтенант Семенов никогда не был в бою, но он оказался одним из немногих, кто сообразил, что дело пахнет чем-то посерьезней разборки за собственность. Он занырнул в какую-то кладовку, сдернул предохранитель и приготовился стрелять в первого, кто влетит. Однако первой влетела граната, следом вторая, а третьей прозвучала автоматная очередь. Лейтенант сам не понял, как остался жив. Очнулся он уже в переговорной и даже успел наложить на раненую ногу турникет, прежде чем им всем приказали раздеться.
А потом принесли баровского охранника.
Израильтянин снова пошевелился и застонал, и Семенов не выдержал. Наклонившись, он стал развязывать собственную повязку.
– Зря, – сказал его сослуживец Валера Мишин, – все равно не выживет.
Семенов подполз к двери и стал стучать.
– Суки, – орал он, – дайте хоть лекарства!
Дверь распахнулась. На пороге стоял невысокий смуглый чеченец с автоматом. Повинуясь его жесту, Семенов отполз назад.
– Что ты хочешь?
– Бинты и промедол, – сказал Семенов.
– Зачем?
– Для раненых.
Губы Висхана Талатова изогнулись в усмешке.
– Твои люди обойдутся без бинтов. Они не так серьезно ранены.
– Жидок ранен.
– Добей его, – приказал чеченец. Семенов молчал.
Автомат в руках Висхана судорожно дернулся.
– Ты, собака! Я тебе приказал – добей его!
Лейтенант Семенов неловко заелозил по полу. Раздетый, он совсем не походил на солдата: рыхлое белое тело, половинка очков на носу.
– Как же я его добью? – рассудительно сказал Семенов. – Дай хоть нож.
Висхан улыбнулся. Тяжелый нож с залитой в свинец рукоятью воткнулся в серый ковролин. Лейтенант выдернул нож – и бросился на Висхана. Через мгновение он дергался на полу с позвоночником, перебитым автоматной очередью.
Висхан перевел автомат на следующего раненого. Губы чеченца слегка приоткрылись. В глазах плясали сумасшедшие зайчики.
– Ты следующий, – сказал Висхан. – Если хочешь жить, добей своего товарища.
Дверь распахнулась, и на пороге появился Халид.
– Прекрати! – приказал он.
– Их слишком много. Мы брали завод, а не казарму внутренних войск. Они должны умереть.
Глаза цвета вакуума глянули на Висхана безо всякого, казалось, интереса, и перед этим взглядом Висхан внезапно смутился и сник, как полугодовалый щенок перед волком.
Халид наклонился над хрипящим старлеем. Тот был в сознании, веки его слабо подергивались, и ногти скребли по серому ковролину. Безо всякого врача Халиду было ясно, что этот человек умрет через полчаса в страшных мучениях. Молниеносным движением Халид полоснул умирающего по горлу. Кровь русского брызнула вверх. Халид неторопливо поднялся, вытирая рукавом попавшую на лицо кровь, и воткнул нож за пояс.
– Когда ты в следующий раз без моего приказа застрелишь неверного, – сказал Халид, – ты отправишься в ад вместе с ним. Не попадет в рай тот, кто не слушает командира.
Штаб операции спешно размещался в здании Кесаревского мореходного училища, в полутора километрах от завода. Столь же спешно отселяли жителей из соседних с заводоуправлением пятиэтажек.
Здание мореходки было выстроено в пятидесятые годы в лучших традициях сталинского зодчества: с серыми гранитными колоннами и лестницей, уходящей в небеса. Половина фасада была затянута белой простыней, возвещавшей о скорых гастролях Алсу. Площадь перед училищем была занята рынком, и половина здания была сдана фирмочкам и фирмам.
Савелий Рыдник как раз выходил в коридор после первого совещания, когда его окликнули:
– Товарищ Рыдник!
Рыдник обернулся. За его спиной стоял невысокий, крепко сбитый человек в черной, облегающей тело форме и с вдумчивыми глазами убийцы. Рядом, к неудовольствию Рыдника, обнаружился Никита Травкин.
– Майор Яковенко. Управление «С». Вы начальник штаба?
– Да.
– Моя группа готова выдвинуться на завод и провести операцию по уничтожению установок первичной очистки и нефтехранилищ. Прошу вашей санкции на операцию.
– С чего вы взяли, что я дам такую санкцию, майор?
– Мне звонил Данила Баров. Заявил, что необходимо перекрыть подачу нефти на завод и уничтожить установки по первичной переработке сырья. Он сказал, что иначе террористы отравят город.
– Чем? Бензином?
– Он не уточнил. Связь прервалась.
– Вы как здесь оказались, майор?
– Мы были на заводе с Баровым.
Яковенко помолчал и, видимо, чувствуя необходимость что-то объяснить, добавил:
– Мы не сошлись характерами. Я увел своих людей.
– Кто-то из группы остался на заводе?
– Нет.
Генерал Рыдник колебался несколько секунд.
– Я приму информацию Барова к сведению.
– Вы дадите нам «добро» и перекроете подачу нефти, – резко сказал Яковенко.
Рыдник молчал несколько секунд.
– Послушай, майор, ты в крае два часа, а я здесь всю жизнь. Если завод остановится сегодня, город замерзнет завтра. Я договорился о том, что завод продолжит работу. Я договорился о том, что они выпустят раненых. Если мы сейчас отрежем поставки сырья, они воспримут это, как сигнал близкого штурма.
Яковенко молчал.
– Что у вас не сложилось с Баровым, майор?
– Там был чеченец. В галстуке-бабочке. Я ему помял бабочку. Баров распереживался.
Глаза Рыдника на секунду расширились.
– Майор, – сказал он, – я приму к сведению слова Барова. Однако вы не могли не заметить, что Данила Александрович – очень упорный и очень неприятный человек. Он хотел отобрать завод у Артема Сурикова. В дело вмешалась третья сила. У Данилы Александровича достанет хитрости и наглости использовать федералов, чтобы уничтожить завод, который ему не удалось захватить.
Яковенко отдал честь и вышел. Он знал, что на войне не бывает «если бы». Его командиры десять лет выбивали из него привычку думать в сослагательном наклонении. Но Яковенко знал также, что всю свою оставшуюся жизнь он будет задавать себе вопрос: что было б, если б он и его люди остались на заводе?