ный авторитет, знаменитый по всему краю как хозяин плавбазы «Восток». Эту плавбазу еще в начале 90-х продали в Индию на металлолом. Добиралась плавбаза до Индии своим ходом, и пока она шла по морю, предприимчивый капитан свинтил и продал все лишние детали; в конце концов, рассудил он, какая разница? Короче, в Индии плавбазу принимать отказались: металлолом оказался слишком некондиционный. Плавбаза отправилась обратно в Охотское море и уже двенадцать лет ловила там рыбу – безо всяких, разумеется, квот и лицензий.
Вот с этим-то пареньком Леночка удрала отмечать медовый месяц в Южной Корее и вернулась не раньше, чем на плавбазу «Восток» десантировался взвод погранцов. Пограничники поставили вопрос так: или Леночка Сурикова возвращается к мужу, или плавбазу берут под ноздри и ведут в порт. Между Леночкой и плавбазой рыбный авторитет выбрал плавбазу.
От второй «ситуации» до третьей прошел год, от третьей до четвертой – восемь месяцев. Предыдущий инцидент имел место четыре месяца назад и привел к увольнению (вкупе с возбуждением уголовного дела) коммерческого директора Кесаревского НПЗ – смазливого тридцатилетнего паренька, ходившего на работу в блейзере и джинсах и бравировавшего своими знакомствами среди кесаревской братвы. Заодно уволили и гендиректора, за то, что не пресек моральное разложение коллектива.
А позавчера, просматривая электронную почту, Артем Иванович натолкнулся на письмо, посланное некоей особой, пожелавшей сохранить анонимность. К письму были приложены фотографии, запечатлевшие Лену вместе с Ромой Вишняковым, инструктором по дайвингу и менеджером по связям с общественностью в казино «Коралл». Излишне говорить, что занимались они вовсе не дайвингом.
Артем еще вчера хотел попросить Рыдника о помощи. Но тот сначала завел неприятную речь о федеральной службе, а потом начался скандал с прокурором, все бегали как оглашенные, так и разъехались.
– Отличный сценарий, – сказала Лена, – и петь там надо. Что я, хуже Лолки пою?
– О чем сценарий? – спросил Суриков.
Больше всего на свете ему сейчас хотелось утопиться в своем пруду.
– О милиции и бандитах, – ответила с готовностью Лена, – отличный сценарий, как раз такой, какой государству нужен. Я там следачку из прокуратуры играю, такую всю из себя правильную…
– Про-ку-ра-тура, – раздельно проговорил Суриков. Перед глазами его встала жабья рожа Андриенко с опущенными книзу глазами.
Он резко встал и вышел в другую комнату, на ходу набирая сотовый Рыдника:
– Савка? Есть тема. Мне надо, чтобы ты кое о чем попросил Руслана.
Старенькая, но чистая «Хонда», за рулем которой сидел Халид, остановилась у залепленной грязью автобусной остановки с надписью «Коршино». День, на восходе солнечный, внезапно испортился. Небо заволокли тучи, ветер стлался параллельно земле, – ранний сентябрьский тайфун, заливший половину Японии, кажется, все-таки собирался на исходе задеть и Кесарев.
Пригородное село Коршино располагалось справа от дороги, а рядом, в двух метрах, шел бетонный забор с обвисшим охранным кабелем, проложенным поверх металлического козырька, и над ним, сквозь мглу, вонзался в небо минарет установки каталитического крекинга Л-37-80.
Даже без тщательного осмотра Халиду было видно, что работа была выполнена крайне халтурно. При монтаже подобного рода охранных систем чувствительный кабель – обычно применялся стандартный телефонный кабель с хорошим трибоэффектом, сохранявший свои свойства в уличных условиях семь-восемь лет, – передавал сигнал тревоги в случае деформации подвижных элементов заграждения. Заграждение, соответственно, должно было быть натянуто с усилием не менее ста килограмм. Халид был готов биться об заклад, что в первые месяцы эксплуатации система срабатывала каждые пять минут, – и охранники с облегчением вздохнули, когда вода затекла в плохо изолированные корпуса блоков обработки сигнала и система приказала долго жить.
Кесаревский НПЗ перерабатывал около тридцати тысяч тонн нефти в сутки и занимал впятеро большую площадь, чем любой другой западный нефтеперерабатывающий завод такого же объема.
Территория завода, со всеми прилегающими службами, составляла девятьсот гектаров, а охранный периметр основных производств растянулся на девятнадцать километров. На Западе такой завод разорился бы только из-за одних платежей за землю. В России, когда строили Кесаревский НПЗ, земля не стоила ни гроша.
Впрочем, своими размерами завод был обязан не советской безалаберности, а маниакальной военной предусмотрительности. Все установки были разнесены на максимальное расстояние друг от друга и отделены широкими заасфальтированными дорогами, нарезавшими всю территорию завода на правильные квадраты, как остров Манхэттен: какой-то остроумец лет десять назад окрестил их «авеню» и «стритами». Резервуары для хранения готовой продукции были утоплены глубоко в землю и окружены противовзрывной обваловкой. Завод был устроен так, что, даже если бы, к примеру, установка селективной очистки масел взорвалась и сгорела дотла, стоявшая рядом установка риформинга могла бы продолжать свое благородное дело по ароматизации низкосортного бензина – и с большой вероятностью не пострадала бы в огне.
Еще одной особенностью Кесаревского НПЗ, отличавшей его от западных коллег, была низкая глубина переработки нефти: более шестидесяти процентов выходящего продукта составлял мазут. Это была обычная беда российских заводов, но в Кесареве это объяснялось тем, что Кесаревский НПЗ был построен в первую очередь для снабжения мазутом и соляркой Охотского флота.
Халид был одет, как и полагается хозяину небольшого, отчаянно нуждающегося в заказах предприятия. Мешковатые, но чистые джинсы, полосатая рубашка и, по случаю дрянной погоды, – китайская ветровка.
Двумя деталями, не соответствовавшими облику, был «ТТ», подпиравший бок чуть ниже того места, в которое когда-то вошла пуля от «калаша», и четки с раздавленными ягодами пуль.
Ходить со стволом было опасно, но без ствола Халид не мог. Без оружия он не чувствовал себя свободным человеком, потому что свобода – это право на смерть. Свою и чужую. Без оружия он чувствовал себя Халидом Хасаевым, отчисленным из «керосинки» сторожем в райкоме комсомола. Это был другой человек, живший в его теле когда-то. Мысли и чувства того молодого нефтехимика не интересовали Халида. Знания иногда могли пригодиться.
Еще десять лет назад не то что сигнализации, а и самого забора вокруг Кесаревского нефтеперерабатывающего вовсе не было, как и объездной дороги. Забор и проходная были далеко, километрах в пяти, там, где территория НПЗ упиралась в проспект Нефтехимиков и где возле трехэтажного заводоуправления, под вздыбившимся над дорогой трубопроводом, висели Доска почета и гордая надпись: «Кесаревский нефтеперерабатывающий завод им. В.И. Ленина».
А здесь не было ничего, кроме поля, как не было весов на автоотгрузке и топливомеров на эстакаде.
Летом девяносто третьего года, когда завод был на грани остановки и рабочим не платили зарплату, по этому полю рабочие выносили с завода канистры. Они приходили за бензином ночью, сначала в свою смену, а потом и в чужую. Сначала они проложили по полю тропинку, а потом эта тропинка превратилась в широкую дорогу, по которой ночами ездили «уазики», собирая урожай канистр – пять, десять, пятьдесят. Вдоль Приморского шоссе, ведущего через Коршино, у каждого дома сидели пожилые пенсионерки и продавали проезжим малину, кабачки и прозрачную жидкость в банках из-под компота. Деревня Коршино жила бензином, как другие деревни края жили картошкой и рыбой. Люди с канистрами приходили во все гаражи и предлагали дрянной прямогонный бензин за полцены.
Десять лет назад каждый житель деревни знал земляную дорогу на завод, каждый хоть раз да принес пятилитровую банку.
Халид пятилитровых банок не носил.
В одну ночную смену он со своими людьми заехал на завод прямо на десятитонном бензовозе, подкатил к установке первичного крекинга и приказал оператору наполнить цистерну из пробоотборника.
Бензовозы стали ездить каждую ночь.
Однажды служба безопасности завода попыталась вмешаться. Дело кончилось перестрелкой. На следующий день Халид пришел в кабинет директора завода. С ним было пять человек и пять стволов. Пожилая охранница на входе не посмела их задержать.
Халид распахнул дверь ногой во время селекторного совещания и поинтересовался, по какому праву в его людей, забиравших положенный им бензин, начали палить «какие-то уроды».
Директор онемел от такой фантастической лжи. Перестрелку устроили люди Халида. Службе безопасности даже спьяну не пришло бы в голову стрелять на промплощадке.
– Что значит – положенный? – изумился директор.
– Я с Нахоминым договаривался. С главным инженером.
Нахомин был вызван в кабинет. Чеченских бандитов он видел в первый раз в жизни и, естественно, вздумал все отрицать.
– Ты что, собака, врешь, – сказал Халид, – а? Ты во что меня втравил? Ты мне сам сказал, заходи, дорогой, заправляйся, – а теперь в кусты! Ты мне сам сказал, все согласовано! А теперь своему хакиму врешь?
Главный инженер разевал рот, как карп без воды.
– С нами поедешь, – распорядился Халид. Генеральный был уже за гранью инфаркта.
– Не надо, – попытался вступиться он за подчиненного.
– Мы с ним разберемся, Виктор Сергеич, – пообещал Халид, – он не человек, он зуд. Он сука позорная. Тебе такой не нужен. Мы тебе другого найдем, который нам врать не будет и тебе врать не будет.
Директор слабым голосом начал говорить, что его вполне устраивает его собственный главный инженер. Он капитулировал бесповоротно и полностью. Он просил только, чтобы бензовозы заправлялись не через пробоотборник, ведь малейшая искра, и сгорит все к черту!
– Это твоя забота, чтобы завод не сгорел, – сказал ему Халид, – моя забота – мою долю забрать.
После этого никто и никогда не спрашивал, почему чеченская преступная группировка забирает с завода бензин. Люди Халида ходили по заводу и дежурили на площадке, где наливали цистерны: ни один бензовоз не мог уйти с завода, не заплатив им дани. Должники завода стали рассчитываться с Халидом: ни одной копейки из этих денег заводу не перепа