В этих условиях единственным способом скрытого выдвижения к объекту было проникновение через кабельные каналы – удобные тоннели полутораметровой высоты, по стенам которых на полках крепились силовые кабели, снабжающие установки энергией. Каналы шли ко всем установкам; смотровые колодцы, через которые можно было проникнуть наружу, располагались через каждые 150-200 метров.
Даже если показавшие себя неплохими тактиками террористы заминировали канал, проходивший непосредственно под заводоуправлением, они не могли поставить под контроль десятки смотровых колодцев на всей территории завода.
Послышался рев мотора. На сопочку, давя свежевыпавший снег, взлетел мощный «Хаммер». Из него выпрыгнул Терентьев в сопровождении двух офицеров-новичков. Терентьев был одет в камуфляж, на плечах красовались две упитанные звездочки.
– Эй, – заорал Терентьев, – эй, Саша, подойди-ка сюда.
Солнечный блик на вершине установки сместился и дрогнул: наблюдатель перевел бинокль на генерала.
– Эй!
Терентьев потерял терпение и сам шагнул в снег. Яковенко и Травкин, понимая, что дальше лежать бесполезно, поднялись и побрели к джипу.
Яковенко и Терентьев терпеть не могли друг друга: формальным поводом тому послужила история, случившаяся через три дня после назначения Терентьева начальником управления «С».
Получив пост, генерал-лейтенант тут же полетел в Грозный. Он летел в полной уверенности, что республика находится под контролем федеральных сил: он сам об этом слышал каждый день по телевизору.
К этому времени русские солдаты, находившиеся в Грозном, могли перемещаться по городу не иначе, чем вооруженными группами минимум из пяти человек. Любой одинокий русский, остановленный кадыровским патрулем, равно как и любой одинокий чеченец, остановленный патрулем российским, не имел шанса выжить.
Самым главным правилом было – ни во что не вмешиваться и ни при каких обстоятельствах не останавливать мчащиеся навстречу автомобили, полные вооруженных людей с надписями «кадыровский спецназ» на спине. Во-первых, это может быть не кадыровский спецназ – и тогда начнется стрельба. Во-вторых, если это кадыровский спецназ, стрельба начнется все равно.
Генерал Терентьев этих правил не знал, и когда охрана по его приказу остановила набитый людьми «гелендеваген», началась стрельба. Охраны у Терентьева было до черта: обстрелявшие их чеченцы укрылись на территории полуразрушенной фабрики, по рации запросили подкрепление, а фабрику блокировали. Через пять минут на место событий подъехала группа Яковенко.
– Давай ты прочесывай цех с тыла, а я с фасада, – скомандовал Терентьев.
– Нельзя, – ответил офицер, – здание триста метров, автомат бьет дальше, мы друг друга перестреляем.
Терентьев озадачился, но тут же решил проблему:
– Тогда давай я с фасада, а ты с торца.
– Тогда между нами будет вообще двести метров, – ответил Яковенко. – Я людей губить не буду. Я тут третий день, а у нас уже есть «двухсотый».
– Подумаешь, – ответил Терентьев, – я тут второй час, а у меня уже два «двухсотых».
– И что ты хвастаешься?
Генерал Терентьев пробыл в Грозном ровно три часа, потеряв убитыми двоих офицеров элитного подразделения и ранеными – троих. Официальная версия происшедшего гласила, что боевики Абу аль-Валида устроили засаду с целью уничтожения восходящего светила спецподразделений; в результате боестолкновения их план был сорван. Терентьев получил орден, Яковенко – выговор.
К тому времени, когда Травкин и Яковенко встали из укрытия, генерал уже успел осмотреть завод в бинокль.
– Ну, какие планы? Как ситуацию будем исправлять?
Генерал обращался к командиру «Дельфинов». Судя по его тону, он лично считал полковника Травкина повинным в случившемся безобразии. Яковенко он вообще не замечал.
– Вы поосторожней, товарищ генерал, – заботливо сказал Травкин, – вон – снайпер. Они же, знаете, всегда по звездочкам стреляют. У кого звездочки больше – в того и стреляют.
– Где?
Яковенко молча указал на стеклянный блик, блеснувший сверху ректификационной колонны. Генерал отшатнулся к «Хаммеру».
– Почему? Почему не сняли? – закричал Терентьев.
– Как? – уточнил Травкин.
– Шквальным огнем! – вскричал генерал.
– Нефтеперерабатывающую установку? – холодно проговорил Травкин.
Командующий сводным антитеррористическим отрядом понял, что спорол чепуху, и смерил Травкина уничтожающим взглядом.
– Умный больно, – процедил генерал сквозь зубы.
И в эту самую минуту Яковенко резко вдохнул сквозь зубы и схватил полковника за рукав:
– Смотри!
Далеко внизу, на территории завода, по белой запорошенной дороге к периметру бежали две пестрые фигурки.
– Заложники, – сказал Яковенко.
В сухом предзимнем воздухе щелкнул выстрел, снег пополам с галькой взметнулся у ног бегущих, пронзительный женский крик прорезал окрестности, и в ту же секунду обе фигурки нырнули под трубопровод.
– Заложницы, – поправился Травкин.
Одна из девушек высунулась из-под окутанных серебряной фольгой труб. На верхушке ректификационной колонны снова мелькнул зайчик, глухо щелкнуло, и перед девушкой взметнулся фонтанчик снега. Яковенко понял тактику снайпера – он загнал девчонок под трубопровод, шедший вдоль дороги, убивать их не стал, но и вылезти не давал.
Дверь заводоуправления распахнулась, и из нее выскочили двое боевиков.
Девушки вынырнули из-под трубопровода гораздо левее, оттуда, где снайпер явно не ожидал их увидеть, пробежали десяток шагов и бросились к маслоблоку. Трубы, оплетавшие здание, были как щупальца гигантского кальмара. Запоздалая пуля отлетела от бетонной стены.
Девушки обежали маслоблок и запрыгали к периметру по глубокому снегу. Снайпер теперь не мог их видеть. Но у самого забора их ждали десять метров простреливаемого пространства, не защищенного ничем – ни складами, ни установками.
Из заводоуправления выскочили еще четверо, и откуда-то с другого конца территории к маслоблоку мчался серебристый джип.
Яковенко спрыгнул в укрытие и прижал глаз к прицелу. От него до снайпера было семьсот метров. ОСВ-96 била и дальше, но не со стандартным прицелом. Порывы косого ветра достигали шести метров в секунду. С расстояния в четыреста метров Яковенко попадал из СВД в пятикопеечную монету, но он не был профессиональным снайпером и никогда не работал в боевых условиях с ОСВ-96.
Девчушки выскочили на финишную прямую. Двое солдат из оцепления, видимо услышав выстрелы, бросились к периметру. Один полез на забор, даже не думая, какая из него выйдет отличная мишень.
Блик на вершине установки дрогнул. Яковенко видел перед собой в прицел чужую оптику. Поправки на ветер для тяжелой двенадцатимиллиметровой пули Яковенко не стал учитывать.
Серебристый джип влетел в снег в двадцати метрах от девушек.
Девушки добежали до стены.
Яковенко выстрелил.
Солдат-срочник, оседлав забор, переваливал их одну за другой.
Дверца джипа стала отворяться, и Яковенко мгновенно перенес огонь туда. Стекло водительской дверцы брызнуло, как ледок, по которому ударили кувалдой.
Солдат-срочник, пригибаясь, уже бежал вдоль забора. Одну из девушек он тащил на спине. Другая бежала за ними, и к забору наперерез уже летел БТР.
Яковенко поднял голову. Глазам его представилось любопытное зрелище. Травкин лежал на снегу и спокойно разглядывал в бинокль территорию завода. Генерал Терентьев лежал тоже. Он уткнулся мордой в колесо «Хаммера» и закрыл уши руками. Видимо, начальник управления «С» испугался, что снайпер сейчас будет стрелять не по девушкам, а по тому, кто затеял с ним дуэль. И разумеется, вместо снайпера выберет человека в погонах.
Прошло с полминуты, прежде чем Терентьев покрутил головой туда-сюда, приподнялся и осторожно выглянул из-за колеса.
– А? Э? – сказал генерал.
Когда Яковенко и Травкин добрались до линии оцепления, сбежавших девушек уже вытаскивали из БТРа. Они целовали солдат и дрожали от холода, и Яковенко стащил с себя куртку, когда увидел, что на одной из заложниц нет ничего, кроме хлопковых брючек и вышитой кофточки.
В эту секунду рядом с БТРом затормозил мощный «Хаммер», и из него выпрыгнул багровый от гнева Терентьев.
– Ну, и что ты мне вешал лапшу на уши? – заорал Терентьев. – Что снайпера нельзя снять? А? Да ты… да тебя…
– Я его не снял, – спокойно сказал Яковенко.
– Почему не снял? – возмутился генерал-лейтенант.
Обе девушки были секретаршами Сурикова. Чеченцы отправили их на кухню готовить еду для заложников, и одна из них, Надя, отпросившись в туалет в подвале (туалет был мужской и ей ранее незнакомый), заметила над кабинкой крошечное вентиляционное окно.
Надя вернулась обратно в столовую и работала еще двадцать минут, а потом незаметно для отвлекшихся чеченцев выскользнула в туалет с подругой.
Девушки быстро выбили окно и протиснулись на улицу через сорванную решетку подвала. Верхней одежды у них с собой не было, да они и не пролезли бы в ней в крошечное окошко. Им повезло – щель, в которую они просочились, была скрыта от выставленных постов гаражами и сараями.
Несмотря на то, что Хасаев отпустил уже семерых человек, тяжело раненных во время захвата, штаб до сих пор не имел никакой определенной информации о том, что происходит внутри.
Врачей приводили в здание с завязанными глазами. За попытку заговорить с ранеными били раненых. И если общее число заложников, по-видимому, более или менее совпадало с цифрой «пятьсот», названной самим Хасаевым, то ни местонахождение их, ни то, находились ли они в одном или нескольких помещениях, ни, наконец, схема минирования этого помещения или помещений, – ничего известно не было.
Сбежавшие заложницы были первыми и очень толковыми свидетельницами.
По их словам, заложники были сосредоточены в одном помещении на третьем этаже, и было их там не меньше четырехсот. В качестве бомбы чеченцы использовали удлиненные заряды разминирования – десятиметровые шнуры, набитые пластифицированной врывчаткой из смеси гексогена и алюминиевой пудры. В Чечне в обиходе такие штуки назывались «змей горыныч» и использовались для расчистки минных полей. «Горыныч» выстреливался машиной разминирования; потом ИМР отползала назад, выпрямляя шнур, и его подрывали, расчищая проход шириной пять-шесть метров, достаточный дл