Все это, по мнению Терентьева, его шеф Плотников должен был даже не знать, а чуять, как породистая собака чует зайца, – и вдруг Плотников переметнулся во вражеский лагерь. Что случилось?
Должен был быть какой-то неизвестный фактор. Генерал Терентьев знал: Хасаев был бандит из Кесарева, а Плотников недолго, но возглавлял УФСБ по краю. Возможно ли, чтобы на Плотникова у Хасаева был компромат?
Тогда это должен быть бронебойный компромат. Компромат калибра 122 мм. Компроматом хиленьким, как револьверная пуля, Плотникова не возьмешь. Нынче компроматом никого не испугаешь, более того, малый компромат полезен для карьеры, тем, на кого нет крючка, не позволяют идти вверх.
Генерал Терентьев решил очень внимательно приглядываться и прислушиваться ко всему, что делал в эти часы его шеф.
Дело в том, что генерал Терентьев очень не любил генерала Плотникова. Он ненавидел его хамские манеры, тон, которым тот разговаривал с Терентьевым, как с домашним спаниелем, постоянные приказы: «Принеси то, подай то», и унизительное прозвище Подавайкин, которое сам же Плотников и придумал.
При любом другом начальстве он, Терентьев, давно бы сделал потрясающую карьеру, а здесь ему пришлось ждать десять лет, прежде чем его назначили начальником управления «С»! И мало того, что назначали – срамят перед своими же подчиненными. Сегодняшнее хамство Терентьев запомнит надолго, почти так же надолго, как он запомнил тот мерзкий случай в Саратове, когда Плотников велел достать им девочек и специально уточнил, что девочки нужны только ему и двум местным генералам, – и пока Плотников с девочками парился в бане, Терентьев сидел в прихожей, как простой охранник.
Терентьев понимал, что его карьера безраздельно связана с Плотниковым. Захочет Плотников – похвалит. Захочет – уволит. Очень приятно иметь на человека, который может тебя уволить, термоядерный компромат.
По пути в штаб генералы отужинали в местном ресторане с отличной японской кухней. Ресторан сразу же закрылся на спецобслуживание, выгнали всех, кроме двоих: высокого роста, коротко стриженных, с переломанными боксерскими носами и золотыми цепочками, выбивающимися из-под черных кашемировых свитеров.
– Помощник губернатора Ваня Сочин, – представил Рыдник Плотникову первого. – Помощник губернатора Миша Горин, – представил он второго, – отличные ребята, в наш фонд жертвуют.
Генерал-полковник расправился с жареным мясом, дерябнул стопочку саке и пришел в великолепное расположение духа.
– Нет, ты слышал, ты слышал? – громко заговорил руководитель операции, обращаясь то к Савелию, то к губернаторским помощникам. – Мол, убить террористов важнее, чем освободить заложников. Кремль, мол, говорит. Я ему дам – Кремль! Воевать разучились! Везде непрофессионалы!
– Точно так, Вячеслав Игоревич, – почтительно заметил помощник.
– Что за «Белка»? Какая «Белка»? Кто-нибудь эту «Белку» в действии видел, кто-то клинические испытания проводил? И что, я ее буду испытывать? На пятистах заложниках? Я вам что, доктор Менгеле? Почему «Белка»? Почему не «заяц»?
«Ничего, – с усмешкой подумал про себя Савелий Рыдник, – дай срок. Вот уйдет Хасаев с деньгами – будет вам и белка, будет и свисток…»
Сотовый телефон зазвенел у помощника. Тот гаркнул «але!», выслушал ответ и с внезапно изменившимся лицом протянул трубку генералу.
– Плотников слушает, – сказал замглавы ФСБ.
– Это Фатих. Ты знаешь, я передумал. Мне нужно не сто, а двести.
Саке чуть не полезло наружу из генерала.
– Хорошо. Как ты хочешь получить деньги?
– Я хочу, чтобы они были переведены на указанные мной счета со счетов люксембургской компании «Антарес».
Плотникову вдруг показалось, что он держит в руках не мобильник, а гранату с выдернутой чекой. Пальцы стали ватными. В голове мгновенно протрезвело.
– Ты меня слышишь, Вячеслав Игоревич?
– Да. Да. Я, конечно, слышу. Что это за компания?
– Ты сам знаешь.
Тишина в трубке стала такой густой, что ее можно было мазать на хлеб. Штаб прослушивал все телефонные звонки с территории завода, неважно, шли они по сотовой связи или по проводам. Плотникову было страшно представить себе, сколько ушей слушают этот разговор.
– На счетах компании, – наконец сказал замглавы ФСБ, – нет столько денег.
– Вячеслав Игоревич, у меня тут есть очень великодушный человек, которого зовут Данила Баров. Он прямо-таки рвется помочь собственной стране. Он переведет деньги «Антаресу», а «Антарес» – туда, куда мне надо. Реквизиты «Антареса» мне известны.
– Но…
– Вячеслав Игоревич, двести миллионов – это слишком большая сумма, чтобы получить ее налом. А никакие деньги, кроме нала, не исчезают бесследно. Я хочу иметь гарантии, что ФСБ не нажалуется в Интерпол по поводу этих денег. Если они будут переведены со счетов компании «Антарес», ФСБ этого не сделает.
– А… Баров?
– О, я думаю, после конца операции русским властям нетрудно будет объяснить Даниле Александровичу, что это не в его интересах – спрашивать, куда перевели деньги.
– Какие у нас будут гарантии?
– О гарантиях поговорим позже.
И в трубке зазвучали гудки, короткие, как автоматная очередь. Замглавы ФСБ растерянно смотрел перед собой. В числе прочих почетных обязанностей защитника родины Вячеслав Плотников курировал экспорт оружия. «Антарес» был его собственной компанией, на которую поступили деньги от продажи МиГов в одну из ближневосточных стран. Официальный откат, причитавшийся министру обороны страны (по совместительству приходившемуся племянником местному эмиру), составлял тридцать миллионов долларов. Но из этой суммы только пятнадцать ушли на Ближний Восток, а другие пятнадцать – в «Антарес».
Получалось, что одной рукой министр обороны поделил с ним взятку, а другой – слил информацию своим правоверным фанатикам.
То, что МиГи ушли по завышенной цене и что излишек цены был распределен между продавцами и покупателями, знали все, кому надо. Плотников был не сумасшедший – скрывать такие вещи от самого верха. Наоборот, верху было очень аккуратно доложено, что так мол, и так, стрясти с арабов некую денежку в специальный фонд, устроенный для блага государства. Но вот заявленная наверху сумма была в три раза меньше реальной. И Хасаев, коль скоро он знал реквизиты, наверняка знал и сумму. Проклятые арабы! Вот что значит международный терроризм!
Плотников аж застонал, представляя, как с него будут снимать стружку – и вдруг его осенило.
Деньги будут переведены со счетов Барова на счета «Антареса» и только оттуда – на счета, указанные Халидом. Это значит, что в течение какого-то времени двести миллионов долларов будут находиться на счетах контролируемой Плотниковым компании. Генерал думал несколько секунд, переворачивая пришедшую в голову идею и так и сяк, но идея была верная. Идея была единственно возможная в данных обстоятельствах. Рука сама набрала номер Терентьева.
– Кеша, – сказал замглавы ФСБ, – я поразмыслил тут над твоим предложением. Считаю, что ты, по существу, прав.
Вскоре после того, как Руслан ушел к боевикам, Милу отвели к остальным заложникам. Один из чеченцев принес ей одежду: длинную юбку, серую кофту и черный платок. Миле было плохо: ее знобило и подташнивало. С той минуты, как Руслан застрелил русского, он ни разу не подошел к ней и даже не взглянул в ее сторону.
После вечернего намаза Мила поднялась по лестнице к одному из чеченцев.
– Ломали, – сказала Мила, – покажи мне, как вы молитесь. Я хочу помолиться.
– За кого?
– За моего мужа.
Молодой боевик глядел на нее несколько мгновений.
– Он тебе не муж, женщина, – ответил Ломали, – я тебе это объяснял. Возвращайся на место и накинь платок на голову.
Глава двенадцатая,в которой действия Данилы Барова обрушивают индекс NASDAQ, а майор Яковенко и полковник Травкин начинают собственное расследование
Сергей Карневич проснулся в семь утра от сосущего голода. По приказу Барова он все прошедшие сутки ничего не ел, и было это не так легко, ибо со вчерашнего дня заложников кормили вполне сытно. Правда, среди кормежки почему-то преобладали торты, шоколад и сгущенка. Карневич удивлялся, пока Баров не объяснил ему, что, согласно науке, большое количество сахара в крови уменьшает агрессивность. Видимо, в ФСБ это знали и передавали торты для террористов. Видимо, террористы тоже это знали и отдавали сладкое заложникам.
Данила Баров сидел рядом, привалившись к стене, и вполголоса беседовал с тоненькой девчушкой лет тринадцати, завернутой в бесформенный белый свитер. Детей среди заложников почти не было; только одна из работниц взяла с собой на дежурство грудничка, да ребята из соседних дворов прибежали посмотреть на демонстрацию. Женщину с грудничком и восьмилетнего мальчика отпустили вчера вечером, а тринадцатилетнею девочку не пустили.
– Тебя как зовут? – спросил Баров.
– Даша.
– У меня дочку тоже зовут Даша, – сообщил Баров.
– Вы очень ее любите? – спросила Даша.
– Да. Очень. – Подумал и добавил: – У меня, кроме нее, никого нет. Я, кроме нее, никому не верю.
– Она, наверное, счастливая.
– Я бы очень этого хотел.
– А у нее своя комната есть? – простодушно спросила девочка. Лицо Барова было как-то странно безмятежным.
– Да, – сказал Баров, – у нее своя комната. Очень большая, на втором этаже, с эркером. Стены у нее крашены в персиковый цвет, а на столике под окном стоят ее игрушки. У нее очень много игрушек, у меня так заведено, что я из каждой поездки обязательно привожу ей по игрушке.
– А вместе вы игрушки не покупаете? – спросила девочка.
– Нет. Так получилось, что игрушки покупаю только я.
– Это неправильно, – сказала девочка. – Игрушки надо покупать вместе. – Помолчала и добавила: – А нас убьют?
– Ну что ты, – улыбнулся Баров, – все будет нормально. Нам вот еду дают, воду. Все могло быть гораздо хуже.