Когда операция закончилась, двое боевиков стащили Барова со стола и положили на продавленный диван, застеленный старыми газетами и каким-то тряпьем. Из противоположной двери появился восемнадцатилетний чеченец с телекамерой.
Ратковскому, после недолгой дискуссии, позволили осмотреть других пациентов. Рыдник молча ждал, что будет дальше. Висхан заботливым жестом, который вязался с чеченцем так же плохо, как кружевная юбка с коровой, подсунул под голову заложника подушку. Камера замерцала зеленым глазком. Баров несколько раз моргнул. Казалось, он был совершенно оглушен раной, кровопотерей и лошадиными количествами закачанного в него омнопона. Рыдник недоумевал, как этот человек все еще остается в сознании.
– Говори, – сказал Халид.
– Что именно?
Баров впервые за эти полчаса заговорил. Голос его был тихий, медленный и отчетливый.
– Что считаешь нужным.
Баров заговорил, глядя прямо на Рыдника, стоявшего чуть правее камеры:
– Меня зовут Данила Баров. Я владелец этого завода. Я предложил террористам двести миллионов долларов выкупа. Операцией по моей просьбе занимался Стивен Уотерхэм, старший партнер английской юридической фирмы «Уотерхэм, Бешем и Силлит». По требованию их командира Халида Хасаева деньги были переведены через швейцарскую компанию «Антарес». Хасаев объяснил, что эта фирма контролируется сотрудниками ФСБ РФ и в том числе лично руководителем антитеррористической операции Вячеславом Плотниковым. Как только деньги пришли в «Антарес», Плотников начал штурм.
Халид махнул рукой, чеченец выключил камеру и бесшумно убрался. Вслед за ним вышли еще два рядовых боевика. Глаза Барова закрылись. Казалось, он наконец-таки потерял сознание.
Генерал Рыдник остался наедине с тремя командирами.
Молчание в комнате продолжалось несколько секунд, и первым его нарушил Висхан:
– Вы собаки без чести и совести. Твой хаким хотел украсть двести миллионов, и для этого он был готов убить пятьсот соплеменников. Чеченец бы так никогда не сделал. И знаешь почему?
Рыдник, презрительно улыбаясь, скрестил руки и присел на подлокотник дивана.
– Не потому, что чеченец лучше. А потому, что если бы чеченец убил пятьсот человек из своего народа, ему бы мстил каждый тейп. Каждый человек на нашей земле. Он бы не прожил и дня. А вы, русские, не народ. Вы, как водоросли, – без корней. У этих пятисот нет никого, кто стал бы за них мстить, кроме генералов ФСБ. А генералы не мстят сами себе.
– Вы перестарались, – сказал Рыдник. – Плотникова снимут с руководства операцией.
Халид осклабился:
– Ну что ты, Савка. Плотников провалил больше операций, чем я отрезал голов. Если бы у русских увольняли после каждого провала, ваши генералы давно бы работали уборщиками в супермаркетах. Аллах милостив к нам, русские не увольняют друзей.
– К тому же уволить Плотникова означает признать, что штурм был, – добавил Маирбек, – а неверные этого никогда не сделают. Кстати, на Лубянке только что выпустили официальный пресс-релиз, что никакого штурма не было. А был, цитирую, «взрыв заводоуправления, произошедший из-за неосторожного обращения террористов со взрывчаткой». Очень убедительно, особенно после того, как весь мир в прямом эфире видел, как ваши спецназовцы выкатываются из горящих автобусов.
Ужас саданул, как десантный нож в печень. «Черт побери, – подумал генерал, – они что, специально подгадали этот пресс-релиз под время, когда я буду вести переговоры? Я и так лежу в гробу – зачем забивать гвозди в крышку?»
– Хорошо, – вслух сказал Рыдник, – но это все лирика. Ты убил наших сотрудников. Ты вывалял в грязи Вячеслава Игоревича. Ты получил свои двести лимонов. Что ты собираешься отмочить теперь?
Халид перевел взгляд куда-то вбок.
– Эй, Данила Александрович, – сказал чеченец, – может, ты расскажешь о моих планах? Ты так рвался это сделать.
Рыдник оглянулся. Баров снова лежал с открытыми глазами. Потом он заговорил – тихо, аккуратно, как едет по шоссе водитель, знающий, что он сильно хлебнул лишнего, и слишком старательно соблюдающий все знаки.
– Я уже говорил. Он хочет отравить город.
– Но это невозможно, – вскричал Рыдник, – ты же сам, Халид! Ты же сам сказал, что установку для синтеза любого яда надо монтировать полгода!
– Речь не идет о каком-то новом продукте, – медленно проговорил Баров. – Речь идет о веществе, синтез которого постоянно идет на заводе. Нефть, которую получает завод для переработки, – это в основном тяжелая сернистая нефть сорта Urals. Чтобы уменьшить количество серы, нефть направляют на гидроочистку и там удаляют из нее сероводород. Это смертельный яд.
– И куда он девается?
– Его утилизируют. Он поступает на установки производства серы и серной кислоты. Однако люди Халида перемонтировали систему, и в течение последних дней сероводород поступал без утилизации в газгольдеры. Хранилища для летучих газов. Они расположены около факелов и вмещают две тысячи тонн каждый.
– И сколько у них этого… сероводорода?
– Обычно его не так много. Единовременно это – четыре сепаратора на установках гидроочистки. Каждый вмешает максимум две тонны. Я не знаю, сколько его сейчас.
– Три с половиной тысячи тонн, – сказал Халид. – Ты, Савка, любезно принял мое предложение не прерывать поставок сырья на завод, и теперь у меня три с половиной тысячи тонн отравляющего вещества, с которым, уверяю тебя, вы просто ничего не сможете сделать. Ни взорвать, ни нейтрализовать раньше, чем оно уничтожит две трети населения Кесарева.
Рыдник потрясенно молчал.
– Это маленькая проблема вашей западной цивилизации, – продолжал Халид, – чтобы ее уничтожить, шахид не нуждается в каком-то особом оружии. Ваша цивилизация – сама по себе оружие. Ваша технология – всегда технология двойного назначения. Сойдет и печет топить, и людей травить. Я мог бы продемонстрировать это на любом промышленном объекте. Я уже продемонстрировал это на примере заводоуправления. Знаешь, сколько тонн взрывчатки мне понадобилось бы, чтобы воспроизвести эффект, равноценный эффекту от объемного взрыва двадцати тысяч кубометров метано-пропановой смеси? А я даже сэкономил на детонаторе. Кстати, ты не знаешь, что сделала штурмовая группа? Взорвала дверь? Или включила вентилятор? Промышленные вентиляторы чудовищно искрят, не правда ли?
Генерал перебирал в уме слова ответа. Слова не связывались в фразы и плавали внутри пустого черепа, как щепки от затонувшего судна плавают на поверхности воды.
– Они распылят газ через потушенную факельную систему, – сказал Баров. – Если ты посмотришь на схему завода, Савелий, ты увидишь, что рядом с газгольдерами расположены два факела Кесаревского НПЗ. Трубы их вынесены на высоту сто два метра. Все технологические установки завода связаны с факельной системой, и как только они закачали сероводород в газгольдеры, они получили выход в факельную систему. Если ты посмотришь на факелы сейчас в окно – они горят. Если они потушат факелы и подадут через них сероводород, облако накроет город. Технологически это… очень красивое решение. В другом тысячелетии я бы с удовольствием взял Халида Супьяновича на работу.
– Что ты хочешь? – хрипло спросил начальник штаба.
Хасаев выпрямился и тихо засмеялся. Глаза цвета оникса торжествующе сверкнули.
– То же, что с самого начала. Свободы и независимости моего народа.
– Это невозможно.
– Почему?
– Есть такая вещь, как целостность государства. Чечня – это часть России.
– Разве? В Чечне нет ни одного дома, в котором бы не погибли старики, женщины и дети. Нет ни одного села, которое не было бы разграблено и унижено. Ни один житель Чечни не может быть спокоен за свою жизнь, даже если он русский. Когда в 95-м ваши танки входили в Грозный, вы сказали, что делаете это, чтобы защитить русских от убийств и грабежей. Но ваши самолеты бомбили дома, не разбирая, где русский, а где чеченец. Мой дядя жил в Грозном и был женат на русской. Она мыла пеленки, наклонясь над ведром, и мозги ей снесло в это ведро. Мой дядя ходил по двору с ведром, показывал его и плакал. В Грозном за неделю погибло больше русских, чем за все время при Дудаеве. Ни один хозяин не обходится со своим нужником так, как вы обходитесь с частью России. Если мать пытается убить ребенка, ее лишают родительских прав. Россия давно потеряла свои родительские права на Чечню, если когда-нибудь их имела.
– Россия не уйдет из Чечни.
– Почему? Ваши пенсионеры пухнут с голода. Они получают меньше, чем кули в Китае. Но вы шлете деньги в Чечню, где половину из них воруют кадыровцы, а половину – мы. Неужели Россия так богата, чтобы содержать меня вместо ваших стариков? Ваши генералы торгуют бензином, а ваша ФСБ – заложниками. Неужели ваша армия надеется победить тех, от кого она всегда готова получить взятку? Ваша страна трещит поперек и вдоль, ваши бандиты становятся губернаторами, ваши губернаторы ведут себя хуже бандитов, а ваши менты убили больше русских, чем я. Если вы не можете навести порядок у себя в кухне, чего вы лезете к соседу воровать огурцы?
– Эти вопросы не мне надо задавать, – сказал Рыдник, – я солдат.
– Ты вор.
Кровь бросилась в лицо чекисту.
– Я скажу тебе, почему вы не можете уйти. Потому что ваш президент пришел к власти, обещая замочить меня в сортире, а пока в сортире только ваши пенсионеры. А я не в сортире, а в Кесареве. Потому что, когда вы уйдете, на месте ваших лагерей обнаружатся массовые захоронения. Катынь и Бабий Яр побледнеют перед тем, что вы сделали на моей земле. Потому что, когда вы уйдете, свободное правительство Ичкерии потребует суда над всеми, кто виноват в этом геноциде.
– И кого ты собираешься судить в Кесареве? Виноватых? Миллион виноватых, включая грудных детей?
Халид усмехнулся четвертинкою рта.
– Савелий, ты знаешь, что такое кровная месть?
– Да. Это когда человек сам убивает обидчика.
– Ты неправильно знаешь, Савелий. Убивают не только обидчика. Убивают любого из родичей. Отца. Ребенка. Двоюродного брата. И так до седьмого колена. Среди вас нет невиноватых. У меня в Кесареве миллион кровников. А я убью всего семьсот тысяч. Если вы не выполните мои условия.