Халид Хасаев, который с точностью до секунды предугадал, что время штурма совпадет с временем перевода денег?
Генерал Плотников, который готов был пожертвовать заложниками, чтобы украсть двести миллионов?
Генерал Терентьев, который спланировал самоубийственную операцию просто потому, что других он планировать не умел?
Генерал Рыдник, который почему-то значился в учредителях фирмы, владевшей чеченской тренировочной базой?
Почему так получается, что на одного чеченского террориста в этом списке оказались три русских генерала?
Телефон в кармане Травкина резко зазвонил, и командир спецназа ГРУ механически нажал на зеленую кнопку.
– Травкин слушает.
Голос в трубке отозвался с некоторой задержкой:
– Салам, Никита.
– Не могу сказать того же, – помолчав, сказал Травкин, – Руслан… Абусалимович.
Офицеры управления «С» ошеломленно повернули головы. Чеченец на другом конце трубки помолчал.
– Твои сегодня… были жертвы?
– Без комментариев. Ты разве не смотришь программу «Вести»? Не слышал, что штурма вообще не было? Зачем ты звонишь, Руслан?
– Я хочу встретиться.
Руслан назначил встречу у старой автовесовой, на юго-восточной стороне периметра, там, где ограда завода вплотную примыкала к портовым складам и ангарам и где по какому-то неведомому сбою оцепления почти не было.
Ворота автовесовой были распахнуты, и в них стоял желтенький микроавтобус, из тех, в которых по территории завода развозили рабочих. Когда джип Травкина показался на площади, водительская дверца отворилась, и из нее на снег спрыгнул человек в зимнем камуфляже с пристегнутым меховым воротником. Оружия у него не было, но в правой руке чеченец сжимал черную коробочку с заячьим ухом антенны.
Травкин затормозил и вышел из машины. За ним выбрался Яковенко. Они взяли с собой еще троих, но им Травкин жестом велел оставаться в джипе.
Чеченец ждал, присев на запорошенный снегом бампер. Метрах в тридцати за автобусом стоял черный кирпич джипа, и фары его были как прожекторы.
Когда они подошли на пять метров, Руслан протянул вперед руку, словно приветствуя обоих офицеров, и Яковенко заметил, что большой палец чеченца уже утопил красную кнопку в корпусе командного прибора.
– Там в автобусе десять женщин, – сказал Руслан. – Договоримся, они уедут с тобой. Не договоримся, они уедут со мной. Вздумаешь ломать мне руки – отпущу кнопку. Поговорим?
Кивком головы Руслан указал на бетонный гроб проходной.
– Поговорим, – согласился Травкин.
Руслан зашел на проходную первым, повернувшись спиной к обоим русским. Внутри было холодно. На бетонном полу лежали осколки стекла и разбитый маленький телевизор, из тех, по которым смотрят футбол скучающие охранники, и рядом с перевернутым стулом валялась теплая зимняя куртка. Под потолком горела оплетенная сеткой лампа.
Руслан поднял стул, поставил его к стене и сел, расставив длинные ноги в камуфляжных штанах, заправленных в высокие удобные ботинки. В белках его глаз вспухли кровяные жилки, подбородок за два дня оброс жесткой, как обувная щетка, щетиной. Из-под раскрытого ворота камуфляжной куртки виднелась когда-то белая рубашка с вышитой золотом монограммой «РК».
– Ты где-то потерял свою бабочку, – сказал Яковенко.
Руслан покосился на четки в руках сотрудника управления «С», а потом на свое отражение в торчащем из рамы осколке стекла. Его напускная небрежность бесила Яковенко. Похоже, с пультом в руках этот коммерсант чувствовал себя уверенней, чем с автоматом. Благо в своей прежней жизни он чаще нажимал на кнопки, чем на курок.
– Как поживает мой бизнес? – внезапно спросил чеченец Травкина.
– Твоего бизнеса больше нет. Своих людей ты сильно подставил.
– А что мой дом?
– Я побывал в твоем доме, – сказал Яковенко. – Там пока не застрелили никого, кроме твоей овчарки. Кстати, чего ты держал собаку дома? Нечистое же животное, по вашим понятиям.
Руслан сосредоточенно рассматривал пульт в своих руках.
– Мой дом оформлен не на меня, – сказал чеченец, – неделю назад я оформил его на Милу. И бизнес тоже переписан на Милу. А теперь скажи, Никита, что сделает с Милой Рыдник, если мой брат ее отпустит?
Яковенко и Травкин переглянулись.
– Ты не знаешь, что ответить? Тогда отвечу я. С моей русской женой сделают то же, что с моей немецкой овчаркой.
Травкин откашлялся.
– Я слишком долго жил среди русских, – сказал Руслан, – мне плевать на то, что священно для большинства моих соплеменников. Я сплю с кем хочу, я не держу уразу, и когда мне вчера сказали, что если я засну без молитвы, то шайтан помочится мне в ухо, я ржал полчаса. Но я не допущу, чтобы после того, как я погибну, мать моего будущего ребенка насиловали пьяные солдаты. Я не допущу, чтобы Рыдник дотронулся до нее хоть пальцем. Лучше я убью ее сам. Назови мне способ спасти мою жену, Никита, и можешь забирать автобус снаружи.
Травкин помолчал.
– Я могу увезти ее к себе, – сказал глава «Дельфинов».
– На базу? Это которая на Дальней?
– Ты зачем спрашиваешь, Руслан? Хочешь долбануть по ней «Градом»?
– И что помешает Рыднику арестовать мою жену?
– Не посмеет.
– Допустим, не посмеет. А на что она будет жить, когда все кончится? На что будет жить ее ребенок?
– Тебе стоило подумать об этом перед тем, как отправиться на завод.
– Ты прекрасно понимаешь, что я оказался здесь случайно.
– Ты застрелил офицера.
Руслан помолчал. Потом левой рукой полез куда-то за пазуху. Яковенко напрягся, но все, что достал Руслан, – несколько листов бумаги.
– Это не моя фирма устанавливала систему безопасности завода, – сказал Руслан. – По ящику десять раз сказали, что она моя, но это не так. Все деньги за работы получил Рыдник, а моя компания была просто инструментом для перевода этих денег. Именно поэтому он не мог найти нормального подрядчика. Он взял все деньги, а мне сказал: «Ну, ты чего-нибудь там сделай бесплатно». И сейчас он изымает документы об этом в рамках борьбы с терроризмом. Но часть платежек осталась на заводе. Вот они.
Несколько аккуратных листков бумаги в прозрачной пластиковой папке легли на деревянный стол меж осколков стекла.
– Я не могу подписать с тобой договор, Никита, – сказал Руслан, – никто не будет соблюдать обещаний, данных мертвецу, если не захочет. Но если ты получишь эти бумаги, у тебя будет чем пригрозить Рыднику. Поклянись, что, если ты уедешь из города, ты заберешь ее с собой. Поклянись, что если ты останешься, то не отдашь ее Рыднику и не заберешь у нее больше трех четвертей бизнеса.
– Я оставлю ей половину. Обещаю, – сказал Травкин.
Чеченец улыбнулся как-то бледно и криво.
– Договорились, – сказал он.
Когда они вышли на улицу, автобус с распахнутой дверцей все так же стоял у проходной, и в тридцати метрах за ним сверкали фары джипа. Руслан вынул из кармана ключи и кинул Травкину.
– Садись и езжай, – сказал чеченец.
Травкин, не двигаясь, стоял с ключами в руках. Чеченец, видимо неверно истолковав его позу, усмехнулся, снял с самодельного пульта крышку и вытащил оттуда батарейку. Яковенко понял, что жена Руслана все это время сидела в автобусе. С минуту они стояли в десяти метрах, глядя друг на друга, – совершенно безоружный боевик и два русских офицера, и Яковенко невольно сжал пальцы, настолько сильным, почти животным было его желание сломать этому человеку шею. Послышался хруст – и Яковенко проследил глазами, как падает в снег раздавленная его пальцами пластиковая бусина. Руслан неторопливо, чтобы не вызвать выстрел, полез в карман куртки и так же неторопливо вытащил оттуда мусульманские четки с белыми нефритовыми костяшками.
– Возьми, – сказал Руслан, – а то тебе может не хватить.
– Я возьму их с твоего трупа.
Руслан, пожав плечами, опустил четки в карман. Джип, напоминая о себе, моргнул фарами. Рядом внезапно шевельнулся Травкин.
– Знаешь, Руслан, если ты хотел сохранить свой бизнес, тебе не надо было брать в руки автомат.
– В жизни каждого вайнаха, – спокойно ответил Руслан, – наступает время, когда приходится выбирать, кто он. Враг русских или предатель собственного народа. Я выбрал и рад, что карта легла так. Я предпочитаю получить пулю в лоб, а не в спину.
Совещание штаба проходило в небольшом классе, наименее пострадавшем от взрыва и увешанном познавательными картинками из жизни английского языка.
Плотников не присутствовал – нарезавшись ерша, дрых в соседней комнате. Генерал Терентьев появился один раз, просунул морду в дверь, неопределенно произнес: «А, решаете – ну решайте», – и отбыл. Генерал мучительно переживал за совершенную им страшную ошибку, которая заключалась в том, что он не послал Яковенко на смерть во главе «красной» группы, а выгнал его с позором до штурма. Если бы Яковенко погиб, все случившееся можно было б списать на халатность майора, саботировавшего мудрый приказ начальства. Генерал вновь и вновь проигрывал в уме моменты принятия рокового решения, тем самым нарушая основное правило вверенного ему подразделения: никогда в середине операции не думай, в чем ты ошибся, думай только, что надо делать сейчас.
Из москвичей на совещании присутствовали только командиры «белой» и «синей» групп. Кроме них, в наличии имелись: командующий Охотским флотом вице-адмирал Соколов, командующий погранвойсками (их еще не успели структурно переподчинить ФСБ) генерал-майор Шубиков, командующий округом генерал армии Веретенников, губернатор Озеров, командир спецназа ГРУ «Дельфин» полковник Травкин, да пяток советчиков из Москвы.
Генерал Рыдник вошел в класс стремительно, утирая красное с мороза лицо. От него пахло потом и водкой – едва сев в машину, он высосал полбутылки и ничего даже не почувствовал.
Несколько секунд Рыдник молчал, оглядывая собравшихся, а потом брякнул:
– Халид Хасаев больше не соглашается отпустить заложников. Он снова требует независимости Чечни. В противном случае он угрожает отравить город сероводородом, произведенным на заводских установках за последние сорок восемь часов.