– Наверное, столько рабочих в одном месте я в жизни еще нигде не видал – даже в Стальгорне, – сказал Андуин.
По его собственной просьбе он оставался дома до отплытия флота, а после этого собирался вернуться к дренеям и возобновить учебу. Обрадованный его решением, Вариан улыбнулся сыну. Нежданная встреча с Джайной не на шутку удивила и расстроила их обоих. Особенно Андуина: увидев миролюбивую «тетушку Джайну» исполненной такой ненависти, он был потрясен до глубины души. В тот вечер они – человек, некогда искренне симпатизировавший новым убеждениям Джайны, и мальчик, ужасавшийся им – допоздна говорили о том, что творят с людьми скорбь и горечь утраты, и как калечат людские души война и кровопролитие.
С грустью и непреклонной решимостью взглянул Андуин на отца.
– Я знаю, все это ужасно, – сказал он. – Но… но понимаю: с Ордой придется воевать. Они показали, на что готовы пойти, и мы должны помешать им губить ни в чем не повинных людей. Но вот таким, как Джайна, я становиться не хочу. Только не это. Мы можем защищать свой народ, но зачем защищать его с ненавистью в сердце?
Тут и собственное сердце Вариана затрепетало от гордости. От Андуина он подобного одобрения – пусть сдержанного, но все же – не ожидал. Мало этого, он искренне удивлялся тому, что сам не разделяет чувств Джайны. Подумать только, сколь далеко вперед ушел он от человека, которым был прежде! В былые времена его разум и душу переполняли ярость и гнев, его собственное «я» разорвалось на части, воюющие меж собой. Одно время Вариан, в буквальном смысле этих слов, был не одним, а двумя людьми, но слияние их тел воедино оказалось лишь частью победы. Только благословение Голдринна, могучего волка из Древних, и помогло, научило, как соединить разорванную надвое душу… Воистину, с тех пор он многого достиг!
Возможно, когда-нибудь он даже сумеет сравниться мудростью с сыном.
Бролл покинул Тельдрассил при помощи магии – возможность, доступная далеко не всем его соотечественникам. Новости о блокаде внушали тревогу, но неожиданностью вовсе не были.
– Приятно видеть столь крупное строительство, – сказал друид, присоединяясь к общему разговору. – Но не думай, друг Вариан, что пойдешь в битву один. Да, много наших кораблей оказались в кольце блокады, но немало осталось и за его пределами. Малфурион и Тиранда с великой охотой помогут тебе всем, что в их силах. Можешь не сомневаться: в не слишком далеком будущем твой флот украсят несколько дюжин наших линкоров.
Андуин повернулся к друиду. Чтобы взглянуть в лицо отцовского друга, мальчику пришлось запрокинуть голову. Андуин знал: когда-то и Броллу довелось, столкнувшись с утратой, поддаться гневу и ненависти. «Должно быть, – подумал Вариан, – при виде двух отставных гладиаторов, обсуждающих то, что должно быть сделано, не с радостью, а с сожалением, принц воспрянет духом». Свет свидетель: все это воодушевляло и его самого.
– Вы даже не попытаетесь прорвать блокаду? – спросил Андуин.
– Нет, – отвечал Бролл. – Сейчас все наши силы лучше обратить на общее дело. Жизнями, которыми неизбежно придется пожертвовать, нужно дорожить, Андуин. А если объединить силы, то и шансы на победу выше.
Встряхнув золотистой челкой, принц вновь устремил взгляд на корабли в гавани.
– Зачем Орда это сделала? Они же не знали, что мы эвакуировали мирных жителей. Значит, они просто…
Голос мальчика дрогнул и Андуин умолк, не в силах продолжать. Вариан мягко привлек сына к себе.
– Проще всего ответить: потому, что Орда – чудовища. Действительно, то, что они сотворили – чудовищно. И о Гарроше с его кор’кронцами я бы сказал кое-что, да только слова эти – не для детских ушей.
Андуин едва заметно улыбнулся.
– Зачем? Я не знаю, сынок, – посерьезнев, продолжал Вариан. – Хотелось бы мне самому понимать, зачем некоторые творят подобные вещи. И никакая уверенность в том, что многие, не принадлежащие к Альянсу, потихоньку ропщут на Гарроша, не остановит моей руки.
– Но… мы ведь не станем биться, как Гаррош?
– Нет, – отвечал Вариан. – Не станем.
– Но если он готов сделать такое, на что мы не пойдем… разве это не значит, что победа останется за ним?
– Нет, пока во мне остаются силы дышать, – откликнулся Бролл.
– И во мне, – присоединился к нему Вариан. – Наш мир… такое чувство, будто весь мир свихнулся. Да, на арене я насмотрелся жестокости, безумия и крови. Но вот того, что довелось повидать Джайне, не ожидал увидеть никогда.
– А как ты… как ты думаешь, она сумеет оправиться? От ран, нанесенных ее душе этим зрелищем?
– Надеюсь, сынок, – только и смог сказать Вариан. – Надеюсь.
Глава двадцать вторая
Войдя в аванзал, Джайна медленно поднялась по ступеням наверх. В Аметистовой цитадели царило траурное безмолвие. Казалось, боль источают сами стены. Прежде Даларан – изящество зданий и улиц, и, мало этого, магия, насквозь пронизывающая все вокруг – неизменно создавал у нее впечатление необычайной легкости. Теперь же город отяжелел, словно свинцом налился. Гнет собственного горя обострял чувство родства, чувство общности с теми, кто тоже потерял если не все, то очень и очень многое.
Десяток крайне сильных магов, включая сюда самого главу Кирин-Тора… и одного изменника, что, пусть отчасти, но тоже виновен в этой горькой утрате. Понятно, отчего даже в воздухе словно бы веет печалью!
– Леди Праудмур?
Этот голос едва не звенел от сдерживаемой муки. Стоило обернуться на оклик – сердце Джайны наполнилось состраданием.
Среди огромного безлюдного зала стояла Вериса Ветрокрылая. Серебристо-синие латы сверкают чистотой, полученные в сражении раны исцелены либо заживают… Все, кроме одной – той, что, видимо, не заживет никогда.
Вдова Ронина выглядела бы безмятежной, словно ожившая статуя, если бы не огонь ярости в синих глазах. Вот только на кого направлена эта ярость? На Орду, погубившую ее мужа, на Джайну, а может, на саму себя, оставшуюся в живых?
– Предводитель следопытов… Вериса, – заговорила Джайна. – Я… у меня просто нет слов.
– Слова здесь ни к чему, – без околичностей ответила Вериса, покачав головой. – Время не говорить, а действовать. Я ждала вас с тех самых пор, как услышала, что вы живы. Я знала: вы непременно придете. Умоляю, помогите мне добиться от Кирин-Тора необходимых действий. Вы уцелели, мой возлюбленный – нет. Вы, я да горстка Стражей ночных эльфов – вот и все, кто может рассказать миру о бойне в Тераморе. Очевидно, вы здесь затем, чтоб обратиться к Кирин-Тору. Могу я узнать, о чем вы намерены говорить с ними?
Джайна знала: Вериса возглавляет Серебряный Союз, созданный ею самой, дабы предотвратить возможную измену со стороны Похитителей Солнца – эльфов крови, коим дано позволение примкнуть к Кирин-Тору. Как таковая, Вериса пользовалась немалой популярностью и убеждений своих отнюдь не скрывала, но официального права голоса в Кирин-Торе не имела. Официально такого права не имела и сама Джайна, однако к ней – единственному живому свидетелю бедствия, да вдобавок той, кого сам Ронин решил переправить в безопасное место, притягивая мана-бомбу к себе – непременно должны были прислушаться.
При мысли об ушедшем Ронине Джайне невольно вспомнился один разговор. Тот самый, когда Ронин сказал ей, что многие в Кирин-Торе жалеют о решении Джайны и предпочли бы видеть ее в своих рядах.
Что ж, возможно, Джайна не принадлежит к Кирин-Тору, но, тем не менее, ее выслушают.
Тем временем Вериса молча ждала ответа. Лицо ее застыло, точно каменное, однако под этой неподвижной маской, несомненно, бушевал вихрь муки и ярости. Тронутая ее чувствами, Джайна шагнула к ней и выпалила:
– В минуту гибели Ронин заботился только о двух вещах. Он хотел спасти вас и постарался переправить меня подальше от опасности. Обе мы обязаны ему жизнью.
– Что?!
– Бомба взорвалась там, где взорвалась, оттого, что Ронин вызвал огонь на себя. Прибегнув к магии, он направил бомбу в мою башню, надежно защищенную всевозможными охранными чарами, чтобы взрыв причинил как можно меньше вреда.
Неподвижная маска дала трещину. Слушая Джайну, Вериса поднесла дрожащую руку к губам.
– Он… он сказал мне, что я должна уцелеть. Будто бы я – будущее Кирин-Тора, и если не войду в портал, который он с великим трудом удерживает открытым, мы оба погибнем, и все его старания пойдут прахом. Я отказалась уходить, и тогда он втолкнул меня в портал силой. Вериса, я… я не понимаю, отчего он так поступил. Терамор – мой город, мне за него и умирать. Однако за Терамор погиб он. Этого я не забуду до самой смерти, и сделаю все, чтоб оказаться достойной его самопожертвования. Вериса, я была там. Я видела, что они сотворили. И буду убеждать совет сделать все возможное, чтобы Орда больше никогда не сумела набрать такой силы. Чтоб впредь никому не пришлось страдать, как пострадали мы.
Не в силах сдерживать дрожь в губах, Вериса улыбнулась. А в следующий же миг обе крепко обнялись, и щеку Джайны обожгли горячие слезы.
И вот Джайна вновь – во второй раз за какую-то неделю с небольшим – здесь, в Воздушных Покоях. С тех пор здесь ничего не изменилось, если, конечно, это выражение уместно в отношении зала, где все вокруг меняется каждый миг. Те же простые плиты серого камня под ногами, то же небо, где день то и дело переходит в ночь, а звезды застилают грозовые тучи. Все это было знакомым… однако на сей раз Джайна чувствовала себя совершенно иначе. Ее больше не волновал ни великолепный вид, ни высокая честь выступать перед Советом Шести (правда, ныне их стало пятеро). Равнодушная ко всему этому, Джайна обвела взглядом лица оставшихся членов совета.
Рядом с остальными, но официально не принадлежавшая к ним, стояла и Вериса. Лицо ее вновь превратилось в бесстрастную каменную маску. Тому, что к разговору допустили и эльфийку, Джайна была рада. Кто-кто, а Вериса, потерявшая в Тераморе самого дорогого, самого любимого человека на свете, имела на это полное право.