С этими словами Вариан отступил назад и широко развел руками, призывая сошедшихся в порт выразить всем названным благодарность. Его собственная при всем желании не могла бы быть более искренней. Еще никогда в жизни Вариан так не радовался истинным друзьям и их хладнокровию.
Долгое время в порту не было слышно ни звука, кроме ликующих криков благодарных штормградцев. Наконец Вариан вновь выступил вперед.
– Как всем вам известно, сегодня я тоже отбываю в поход с нашей бравой морской пехотой. И оставляю дома того, кто достоин в случае надобности повести вас за собой. Того, кто уже правил вами однажды.
Повинуясь кивку Вариана, вперед вышел Андуин, ждавший сигнала в сторонке, за одной из огромных пушек. Принц был одет в синее с желтым – в цвета Альянса, его золотистые волосы украшал простой серебряный венец, а сопровождали его два паладина-дренея в великолепных сияющих латах. Конечно, оба были куда выше и шире в плечах, однако все взгляды устремились не к ним, а к Андуину. Встреченный овациями и криками «ура», принц слегка покраснел: к подобным появлениям перед народом он еще не привык.
Андуин поднял руки, призывая толпу к тишине, и заговорил.
– Боюсь, я никогда не смогу посылать воинов на бой с радостью, – сказал он, – пусть даже более справедливого повода и не вообразить. Орда выступила против нас в манере слишком жестокой, чтоб оставить это без внимания. Всякий, кто верит в справедливость и порядочность, должен – обязан – восстать против ужасов Терамора!
Внимательно слушая речь сына, Вариан вспомнил и описание последствий взрыва, и сострадательную, рациональную, миролюбивую Джайну, внезапно возжелавшую – да что там, возжаждавшую! – крови и мщения.
– Если мы не возьмемся за дело немедля, если эти отважные солдаты и моряки сегодня не отправятся в плавание, значит, мы потакаем злодейству. Поощряем… нет, даже подталкиваем Орду к новому кровопролитию, к новым убийствам невинных. Гаррош Адский Крик откровенно заявил, что хочет очистить от Альянса весь Калимдор. Безропотно смириться с этим мы не можем. Бывают времена, когда даже самые кроткие духом должны заявить: «Довольно!» – и вот такой час настал. – Принц поднял руки и прикрыл глаза. – А чтобы доказать праведность нашего дела, непорочность цели, ради которой наш флот снимается с якоря… взываю к тебе, Свет всеблагой: коснись всех тех, кто готов жертвовать собой, защищая невинных!
Поднятые руки Андуина окутались нежным мерцающим ореолом. Охватив все его тело, сияние поднялось ввысь и повисло над толпой, озаряя и тех, кто готовился к бою, и тех, кто с любовью провожал их в сражение.
– Молю Свет о том, чтоб все вы бились с честью, с достоинством и с отвагой! Пусть же направит ваше оружие справедливость ваших помыслов и дел! Призываю всех даже в самом разгаре сражения не забывать: злобе и ненависти в ваших сердцах места нет. Пусть они станут храмами памяти трагически погибших. Даже на краткий миг не забывайте: вы бьетесь за справедливость, но не ради истребления. Ради победы, но не ради мести. Я знаю, я всей душой чувствую: если вы пойдете на бой, помня все это так твердо, что ни гнев, ни боль не поколеблет ваших сердец, победа будет за нами. Благослови вас Свет, воины Альянса!
Казалось, Вариан чувствует прикосновение Света всем телом. Казалось, Свет овевает его, будто нежный бриз, проникает в самое сердце, как и сказал Андуин. В душе воцарился мир и спокойствие, мускулы налились силой.
Он видел: сын говорит от всей души, видел, как быстро, охотно Свет снизошел к нему и благословил его. Видел, как любит Андуина народ.
«Ах, сын мой, да ты уже превзошел всех нас! Каким же ты станешь королем!»
Протрубил рог. Настало время подняться на борт. Повсюду вокруг родные прощались с солдатами: пожилые пары – с взрослыми детьми, розовощекие девушки – с возлюбленными. Услышав сигнал, толпа медленно двинулась к трапам. В воздухе зарябило от взмахов платков и посылаемых воздушных поцелуев.
Улыбнувшись сыну, сопровождаемому двумя паладинами, Вариан двинулся к флагманскому кораблю.
– Ты хорошо сказал, сын мой.
– Рад, что ты так считаешь, – отвечал Андуин. – Я говорил только то, что подсказывало сердце.
Рука Вариана легла на плечо юноши.
– И оно не ошиблось ни в одном слове. Я всегда гордился и горжусь тобой, Андуин.
Лицо принца озарилось озорной улыбкой.
– Так ты больше не считаешь меня бесхребетным пацифистом?
– О, это уже нечестно, – запротестовал Вариан. – Нет, не считаю. Я рад, что ты осознал: иногда войны необходимы.
Андуин разом посерьезнел.
– Да, осознал, – сказал он. – Хотелось бы мне, чтоб все было иначе, но это невозможно. Я… я просто рад, что ты не таков, как Джайна. Я ведь молился и за нее.
Ну да, а как же иначе…
– Андуин… эта война, в необходимости которой мы с тобой не сомневаемся… ты понимаешь: я могу с нее не вернуться.
– Понимаю, отец, – кивнул Андуин.
– И если я не вернусь, ты вполне готов – более чем готов занять мое место. Я горжусь тобой. Я знаю, ты будешь править мудро и справедливо. Штормград останется в надежных руках. Надежнее не придумаешь.
Глаза Андуина подозрительно заблестели.
– Отец… я… спасибо тебе. Я постараюсь стать хорошим королем. Но… я бы хотел, чтоб это случилось как можно позже.
– Я тоже, – согласился Вариан.
Неуклюже, но крепко обняв сына, он прислонился лбом к Андуинову лбу, развернулся, легкой поступью сбежал на причал, смешался с толпой моряков и направился к флагманскому судну.
На войну.
Глава двадцать четвертая
С тяжестью на душе, со страхом в сердце Кейлек летел вперед. Выходит, Джайна… выходит, Киригоса была права? Разумеется, драконы не умеют читать мыслей, но поведение Джайны в тот момент, когда речь зашла о Радужном Средоточии, казалось более чем подозрительным. Теперь он был почти уверен: это не Орда, это сама Джайна похитила Радужное Средоточие из Терамора, замышляя, по примеру врагов, использовать его против них. В пользу сего неутешительного вывода говорил и тот факт, что Радужное Средоточие снова спрятано, и даже лучше, изобретательнее, чем прежде. Горькие мысли… Хотелось бы верить, что перемены в этой женщине, к которой он так небезразличен, лишь результат воздействия магической энергии бомбы… однако Кейлек понимал: если это и правда, то только отчасти. Воздействие взрыва объясняло далеко не все.
Размышляя над этим, он возвращался домой, в Нексус, чтоб вновь поговорить со стаей. И… осознавал, что его действительно тянет домой.
Приблизившись, он отметил, что никто из собратьев не кружит в небе, оберегая покой Нексуса, как водилось у синих драконов с незапамятных времен. Это зрелище опечалило его сильнее прежнего. Подумав, Кейлек решил подождать с возвращением к стае. Прежде он поговорит с той, у кого найдется целительный бальзам для его души, либо нелегкие слова, которые ему нужно услышать.
Киригосу он отыскал в ее «любимом месте для раздумий» – там же, где разговаривал с нею в тот день, когда впервые услышал о похищении Радужного Средоточия. Увидев его, она ничуть не удивилась. Как и прежде, приняв человеческий облик, Кири сидела, прислонившись спиной к стволу блестящего серебристо-белого дерева, и даже в легком синем платье без рукавов не чувствовала холода.
Приземлившись на край парящей в небе платформы, Калесгос тоже сменил драконье обличье на человекоподобное, сел рядом и стиснул в ладони протянутую руку Кири.
Оба долго молчали. Наконец Кейлек заговорил:
– Я не вижу никого в карауле.
Киригоса кивнула.
– Многие ушли, – пояснила она. – Дня не проходит, чтоб кто-нибудь не решил, что дом его больше не здесь.
Новый приступ душевной муки – и Кейлек бессильно прикрыл глаза.
– Такое чувство, будто я проиграл, Кири, – тихо сказал он. – Кругом проиграл, во всем. Проиграл, как вожак стаи, не сумел отыскать Радужное Средоточие, и Джайне помочь не сумел… Не смог даже понять, какую рану нанесло ей случившееся в Тераморе.
В синих глазах Киригосы не отразилось ни намека на радость или торжество.
– Значит, оно у нее?
– Не знаю. Я больше не чувствую, не различаю его. Но… думаю, это возможно.
Понимая, чего стоит ему это признание, Киригоса крепко стиснула его пальцы.
– Как бы там ни было, я не считаю, что ты совершил ошибку, полюбив ее. Даже если любишь ее до сих пор. Однако… как ни велико твое сердце, оно должно быть и мудрым.
– А знаешь, – сказал Кейлек, пытаясь свести разговор к чему-то более легкомысленному, – некоторые сказали бы, будто из нас выйдет хорошая пара. И это убережет меня от… ухлестываний за кем попало.
Рассмеявшись шутке, Кири склонила голову ему на плечо.
– Не стану отрицать, Калесгос, однажды ты станешь хорошим мужем… кому-нибудь, но не мне.
– Выходит, плакала моя последняя надежда стать обычным, нормальным драконом.
– Лично я только рада, что ты не таков, – заверила Кири.
Искренняя привязанность в ее взгляде исполнила душу нежности. Да, Кейлек любил ее… только не как будущую жену. При этой мысли из груди вырвался вздох, нежность вновь уступила место грусти.
– Ох, Кири, я совсем сбился с пути. Я просто не знаю, что делать.
– По-моему, ты прекрасно знаешь, что делать, и путь твой тебе известен, – возразила Киригоса. – Сейчас ты на распутье, друг мой, как и мы все. Нужно ли синим твое мудрое правление? Или им нужнее свобода, собственный путь, возможность самим управлять своей жизнью? Вправду ли есть у нас цели превыше долга перед самими собой? А может быть, юные расы тоже имеют право свободно распоряжаться собственной жизнью? Самостоятельно принимать решения… и отвечать за последствия?
«Как поступил Гаррош, – подумал Кейлек. – И как готовится поступить Джайна».
– Перемены, – пробормотал он, вспомнив, что некогда говорил Джайне: «Ничто на свете не остается неизменным – даже драконы, живущие несказанно долго и якобы наделенные невероятной мудростью».
Вроде бы.