Из всех мастеров бонпо Ринпоче был наиболее близок с Тертоном Цевангом Драгпой, от которого получил множество посвящений и передач. Тертон Цеванг Драгпа передал множество субстанций терма как предыдущему Кхьенце – Джамьянгу Кхьенце Вангпо, так и самому Ринпоче.
В биографии Шардзапы Таши Гьялцена – мастера, достигшего радужного тела, – сказано, что он встретил Чокьи Лодро и получил от него множество посвящений, передач и сущностных наставлений по практике дзогчен. Однако никто из учеников Кхьенце Чокьи Лодро ни разу о нём не упоминал. Бонтер Цеванг Драгпа, должно быть, передал Кхьенце Вангпо великое множество субстанций терма, поскольку Кхьенце Чокьи Лодро однажды попросил Шардзапу их каталогизировать. Благодаря этому все эти субстанции принесли Дхарме Будды огромную пользу.
Как-то раз Литанг Шогдруг Кьябгон, последователь школы гелуг, послал монастырю Дзонгсар письмо, в котором выразил желание посетить шедру Кхамдже с целью устроить дебаты с местными кхенпо и монахами. Он также упомянул, что хочет заехать в лабранг Кхьенце, чтобы провести дебаты с самим Кхьенце Ринпоче. Историю о его визите в монастырь Дзонгсар рассказал мне Кхенпо Ринчен.
Литанг Шогдруг Кьябгон был ламой, который имел что-то наподобие собственной армии и всегда путешествовал в сопровождении двух или трёх сотен телохранителей и огромной свиты, поэтому его бивуак был обычно похож на небольшой город. В один из дней, когда кхенпо шедры Кхамдже собирался начать обычные дополнительные учения, все услышали топот, который мог издавать только большой табун лошадей или мулов, и очень скоро вся кавалькада въехала во двор шедры. Человек в жёлтой парчовой чупе и шапке хо тук тук ворвался в класс и направился развязной походкой вдоль рядов монахов по направлению к трону, на который только что уселся кхенпо.
– Кор сум [формальный вызов на дебаты], – выкрикнул вновь вошедший и сходу вывалил на кхенпо, который как раз собирался приступить к учению, кучу провокационных логических аргументов.
Я полагаю, что при этом присутствовал Таши Намгьял, потому что именно он рассказывал позже, что ворвавшийся на учения лама отказался снимать свою шапку – хотя в подобной ситуации этого требовали традиции, – заявив, что шапка была возложена на его чело правительством Тибета (возможно, это было уже прокитайское правительство) и потому он ни за что её не снимет ни при каких обстоятельствах.
В те времена шедра Кхамдже ещё не завоевала себе академический авторитет в Тибете и потому не обладала никаким политическим влиянием. Поэтому заносчивый лама школы гелуг, который при этом был ещё и политиком, решил воспользоваться возможностью и повысить свой авторитет, приехав сюда из Толунга, специально чтобы разгромить в дебатах местных кхенпо и монахов. Мне рассказывали, что он сделал подношение шедре Кхамдже, но этим никакого расположения местных так и не снискал. Он, впрочем, снизошёл до того, чтобы выпить предложенный чай, но всем стало сразу очевидно, что это заносчивый и вздорный человек. Говорят, что Ринпоче отзывался о нём как о «человеке, который действительно обладает некими знаниями», но когда ему стало известно, что тот собирается заехать в лабранг, просто уехал в Кармо Тагцанг, чтобы этой встречи избежать.
Цеджор как-то раз рассказал мне, что Гатон Нгаванг Легпа заезжал в монастырь Дзонгсар и оставался там в течение трёх месяцев. В то утро, когда он собирался отбыть в Га, они с Ринпоче обменялись хадаками, коснулись головами и пожелали друг другу всего самого лучшего. Прошло всего несколько минут после того, как Нгаванг Легпа ушёл в свою комнату, как Ринпоче воскликнул:
– Эх! Об этом-то я и забыл! Я ведь хотел попросить Нгаванга Легпу обменяться чашами для подношений!
Он тут же послал Цеджора, вручив ему свою чашу, чтобы тот вернулся с чашей Нгаванга Легпы.
Цеджор нашёл Нгаванга Легпу у входа в его комнату, когда тот уже был полностью собран и готов отправиться в путь. Цеджор отдал ему чашу Ринпоче и передал его просьбу отправить взамен свою.
– Что ж, я не могу отказать Ваджрадхаре, – сказал Гатон Нгаванг Легпа. – Но у меня сейчас с собой лишь простая чаша из Цанга.
Эту чашу он в результате и попросил своего племянника отдать Цеджору, который передал её Ринпоче.
Когда Ринпоче расспросил Цеджора о подробностях, тот рассказал, что Нгаванг Легпа долго ходил по комнате взад-вперёд, размышляя вслух о том, как неудобно отдавать взамен такую простенькую «миску», в то время как сам Ринпоче прислал ему такую роскошную чашу китайской работы. Тогда Ринпоче объяснил всем присутствующим, что Нгаванг Легпа был настоящим святым и поэтому его чаша для подаяний несла чрезвычайное благословение вне зависимости от того, сколько она стоила. С того самого дня и до момента, когда у Ринпоче появилась духовная супруга, он использовал именно эту чашу, которую отдал ему взамен Нгаванг Легпа. В какой-то момент он поднёс её шедре Кхамдже как реликвию.
Прошло время, и уже в годы китайской «культурной революции» эта чаша досталась моему дяде Оргьену. Я заметил её, когда он приезжал в Нангчен, и попросил рассказать её историю.
Гатон Нгаванг Легпа в Миньяге, 1928 год. Фото предоставлено Мингьюром Ринпоче
– Эта чаша принадлежала когда-то Габу Балме, – начал свой рассказ дядя Оргьен.
– А кто такой этот Габ Балма? – тут же спросил я.
– Когда Гатон Нгаванг Легпа жил в лабранге с Кхьенце Вангпо, его называли Габ Балма. Он приехал в монастырь Дзонгсар, поскольку хотел получить учения и посвящения из цикла «Путь и плод». Он пытался трижды попасть на учения, но каждый раз Кхьенце Вангпо лично выставлял его за дверь гомпы, где проходили посвящения, да вдобавок гнал прочь, швыряя в него камнями.
Позже у Нгаванга Легпы кончились средства, и ему пришлось просить подаяние. Он был так беден, что приходилось носить совсем ветхие одеяния, и тогда монахи дали ему прозвище Габ Балма – «оборванец». Даже после того как он стал знаменитым, люди часто использовали это старое прозвище, когда упоминали его в разговоре.
После того как дядя Оргьен умер, я подарил эту простенькую чашу для подаяний, принадлежавшую Нгавангу Легпе, лабрангу Кхьенце, поведав заодно и её историю.
Монастырь Дзонгсар посещало множество мастеров, которые хотели встретиться с Кхьенце Чокьи Лодро. Бывали здесь также и ламы менее известные, чем те, о которых речь шла выше, например Шар Лама, Нуб Лама, Гьялцен Лама из монастыря Дзогчен и другие. Или ламы из монастыря Гончен, такого же статуса, как Певар Тулку и Донгтог Тулку. Тартанг Тулку совершил целое путешествие из Голога и провёл в Дзонгсаре в общей сложности почти два года, покидая стены монастыря лишь для того, чтобы собрать подношения. Кела Чоклинг и Нетен Чоклинг оба приезжали в Дзонгсар, и Чокьи Лодро передал каждому цикл «Новые терма» (не знаю, присутствовали ли на передаче другие ламы). Однако были и такие ламы, которые ни разу здесь не побывали, например Дуджом Джигдрел Еше Дордже.
Я спросил Цеджора, каких именно лам Чокьи Лодро называл общими именами «Ринпоче», «Дордже Чанг», «Лама Цанг», «Другпа Цанг» и «Гьялцаб Ринпоче». Он ответил, что титулом «Ринпоче» он называл лишь Кхатога Ситу и больше никого; Дордже Чанг – это Лотер Вангпо; Лама Цанг – это Додруб Тенпей Ньима; Другпа Цанг – это Адзом Другпа; Гьялцаб Ринпоче – это Шечен Гьялцаб.
Однажды я спросил Цеджора: «Что за человек был Кхенпо Нгагчунг? Ты вообще встречался с ним лично?».
«Да, я с ним встречался, – ответил он. – Это был человек довольно плотного телосложения со смуглой кожей и весьма свирепым видом, как будто жилы его пылали огнём».
«А какой у него был характер?» – задал я наводящий вопрос.
«Он постоянно что-то бубнил себе под нос, да так тихо, что было невозможно разобрать, что он говорит. Но стоило его переспросить – он тут же начинал злиться: „Человеческую речь не понимаешь?! Ты ракшас, что ли?!“. Каждый раз, когда он приходил на аудиенцию к Ринпоче, они закрывали дверь в комнату, и никто из нас не знал, о чём они там говорили».
Цеджор не знал, какие учения давал Кхенпо Нгагчунг. Он лишь сказал: «Большинство людей воспринимали Кхенпо Нгагчунга как Вималамитру во плоти». И, немого подумав, добавил: «Но, говоря начистоту, сам я не испытывал к нему особой симпатии».
Однажды Ринпоче сообщил Дилго Кхьенце, что хочет попросить у Кхенпо Нудена посвящение «Сердечная сущность Вималамитры», или «Глубочайшая внутренняя сущность», из цикла «Четыре раздела внутренней сущности», и поинтересовался, не хочет ли тот присоединиться к просьбе. Дилго Кхьенце с радостью согласился. Тогда Ринпоче дал распоряжение Чогдену установить алтарь с мандалой перед статуей Кхьенце Вангпо в своей комнате. Дилго Кхьенце сел на высокую квадратную подушку позади Ринпоче, а кхенпо Нуден сел на трон из трёх высоких подушек лицом к ним.
Кхенпо Нгагчунг. Фото предоставлено архивом монастыря Шечен
Для проведения церемонии посвящения Кхенпо Нуден надел специально предназначенную для таких случаев парчовую церемониальную накидку, декорированную узорами из свастик [благоприятных символов]. Он действительно выглядел весьма внушительно, но при этом совершенно не знал, что от него требуется, поэтому Ринпоче пришлось направлять его всю церемонию посвящения – от начала до самого конца.
– Ваджрачарье следует надеть церемониальную шапку, – прочитал в тексте Кхенпо и вопросительно посмотрел на Ринпоче, а тот в свою очередь указал на шапку пандиты.
Кхенпо надел её и, сдвинув очки на нос и смущённо вздохнув, сказал:
– Я ведь предупреждал, что не умею давать посвящения. Теперь тебе придётся всё мне показывать и объяснять.
Кхенпо начал читать дальше:
– Возьми в руки ваджру и колокольчик.
Тут он снова посмотрел на Ринпоче в ожидании указаний. Ринпоче продемонстрировал, что следует делать, и посвящение продолжилось. «Ваджрному мастеру следует объединить ваджру и колокольчик». Ринпоче показал, как это делать. Когда Кхенпо дошёл до места, где говорилось «ачарья должен встать», то снова вопросительно посмотрел на Ринпоче, и тот объяснил, что во время длинного ритуала в этом месте необходимо встать, но, впрочем, и во время сокращённого от этого хуже не будет. Поэтому Кхенпо встал, заметив, что и по его собственным ощущениям это именно то, что следует сейчас сделать.