Она поднялась наверх и оставалась там, пока шла подготовку кудунга. Позже она заметила, что из одежды, в которую они наряжали кудунг, что-то выпало, и поинтересовалась у помощников, что это такое. «Хотя не важно! Чтобы это ни было, отдайте это мне!» – сразу же поправилась она. И прежде чем кто-либо успел что-то сделать, она схватила то, что выпало из одежды, и обнаружила, что это зуб, выпавший изо рта Ринпоче. С тех пор она хранила этот зуб, и говорят, что по прошествии многих лет на нём проступил слог А.
20. Дилго Кхьенце Ринпоче
Кхьенце Чокьи Лодро и Дилго Кхьенце были очень близки. Дилго Кхьенце рассказывал мне, что они частенько засиживались за разговорами после ужина, иногда до самой полуночи.
Кхьенце Чокьи Лодро отсутствовал на церемонии интронизации тогда ещё совсем маленького Дилго Кхьенце в монастыре Шечен, которую проводил Шечен Гьялцаб: в ту пору он давал учения в каком-то другом месте. К тому моменту, когда он наконец добрался до Шечена, Дилго Кхьенце уже научился читать. Поскольку Шечен Гьялцаб уже начал передавать молодому тулку учение по тексту «Сокровищница драгоценных наставлений», Ринпоче и Дилго Кхьенце часто проводили время за чтением этого текста.
Однажды за чаем Чокьи Лодро сказал Шечену Гьялцабу:
– Большое дело ты сделал, пока меня не было.
– Я тоже так думаю, – ответил Шечен Гьялцаб. – В тот год, когда я проводил много времени в доме семьи Дилго, я обычно спал в комнате, где хранились ящики с торма для статуи Ньингтиг Церингмы, которые сделал Онпо Тензин Намгьял, и однажды я увидел, как статуя обрела истинную форму божества. Я тогда сразу понял, что сын хозяев является проявлением Джамьянга Кхьенце Вангпо. Я потом поразмышлял как следует над этим видением и объявил малыша тулку Кхьенце, поскольку был уверен, что это принесёт всем огромную пользу.
– Когда я впервые его встретил, – начал рассказывать в свою очередь Ринпоче, – я тоже ощутил полную уверенность, что он является проявлением Кхьенце Вангпо, и Понлоп Лотер Вангпо с этим согласился. Ты хорошо сделал, что объявил его тулку Кхьенце, и я очень тебе за это благодарен!
Затем Чокьи Лодро поднёс Дилго Кхьенце традиционные символы тела, речи и ума, а также вручил список всех остальных подношений, предназначавшихся для молодого тулку. Затем он сказал Шечену Гьялцабу:
– Тебе следует даровать ему посвящения, устные передачи и наставления, пока ты ещё жив. Ты и теперь уже не молод, здоровье твоё пошатнулось, и это может стать препятствием для передачи тулку цикла «Драгоценность учений терма». Поэтому я сам это сделаю.
Шечен Гьялцаб сложил руки в жесте благодарности и сказал:
– Благодарю! Расцениваю это как проявление твоей доброты ко мне! Что тут ещё сказать? Эй, тулку, ты это слышал?! Это обещание дорогого стоит!
С этими словами он коснулся своей головой головы Чокьи Лодро и потом несколько раз этот жест повторил.
Каждый день около полудня Дилго Кхьенце шёл обедать в столовую. И каждый раз, когда он спускался по лестнице, ведущей вниз, он встречал там Ринпоче, комната которого располагалась прямо под комнатой Шечена Гьялцаба.
– Погода сегодня ужасная! Чего тебе идти в общую столовую, поешь лучше у меня.
Он всегда накрывал на стол для тулку сам, стараясь выбирать те блюда, которые тот любил больше всего, включая мясо. Дилго Кхьенце всегда с особой теплотой вспоминал, как добр был к нему Чокьи Лодро, и частенько во время этих рассказов на его глазах выступали слёзы.
Лишь после кончины Шечена Гьялцаба Дилго Кхьенце впервые посетил монастырь Дзонгсар.
– Этой ночью я видел во сне Джамьянга Кхьенце Вангпо в его истинной форме, – признался Чокьи Лодро на следующий день после прибытия Дилго Кхьенце в монастырь Дзонгсар. – Всё складывается исключительно благоприятно! Мы, должно быть, в предыдущих жизнях прочитали огромное количество молитв устремления и накопили множество заслуг.
Ринпоче любил играть в игры, а Дилго Кхьенце не особенно. Даже когда он был ещё совсем ребёнком, то во время игр просто тихонько сидел в стороне. Но в тот год, когда они устроили летний палаточный лагерь в Допу, Ринпоче часто увлекался играми – танцами Линг и другими. Как-то раз он начал настаивать, чтобы Дилго Кхьенце к нему присоединился.
– Давай поиграем! – сказал он ему, и из уважения к своему учителю Дилго Кхьенце согласился.
Он сделал несколько попыток вовлечься в игру, но было очевидно, что это занятие ему не по душе. Его иной раз могли развеселить прятки, но остальные игры вообще не вызывали у него никакого энтузиазма.
– Давай признавайся! – потребовал как-то раз от молодого тулку Шечен Рабджам. – Как часто в присутствии Ринпоче тебе на ум приходят мысли, которые не назовёшь «чистыми»?
– Изредка, но такое действительно случается, – признался Дилго Кхьенце.
– Мне кажется, что в его присутствии ни у тебя, ни у меня вообще не должно возникать подобных мыслей, – предложил Шечен Рабджам.
– Ла со, – сразу согласился Дилго Кхьенце.
Тогда Шечен Рабджам рассказал, что утром встретил Ринпоче, который был очень голоден и хотел поесть какого-нибудь мяса. Он достал из буфета большую корзину с мясом, отрезал кусок себе и предложил мяса Шечену Рабджаму. Пока они ели, Шечен Рабджам обратил внимание на нож Ринпоче. Это был довольно старый нож с рукоятью из рога, лезвие которого стало очень тонким от постоянного затачивания. Шечен Рабджам не пользовался этим ножом, поскольку у него был свой, но в какой-то момент в его уме возникла мысль о том, что ему совершенно непонятно, почему такой великий лама пользуется таким дрянным, изношенным ножом. Стоило ему об этом подумать, как Ринпоче тут же вперил в него пронзительный взгляд.
Шестой Шечен Рабджам Ринпоче. Фото предоставлено лабрангом Кхьенце
– А ты что, не видишь? – спросил он, указывая на свою миску. – Это же миска Джамьянга Кхьенце Вангпо. Понимаешь? Этот нож также принадлежал ему. Эти вещи хранились в кладовой лабранга, когда я впервые приехал в монастырь Дзонгсар. Они были такими уже тогда, и я не стал ничего в них исправлять.
– С тех пор, – сказал Шечен Рабджам. – Я решил больше никогда не допускать критику в отношении Ринпоче, даже в мыслях.
Дилго Кхьенце направлялся в Пхума Цанг, чтобы совершить ритуал устранения препятствий и провести обряд изгнания вредоносных духов. Перед тем как отправиться в дорогу, он попросил Ринпоче одолжить ему чёрный хадак. Ринпоче тут же отдал ему тот, что лежал у него на столе, привязанный к ваджре.
Пока Дилго Кхьенце был в отъезде, Ринпоче даровал несколько посвящений. Старший брат Дилго Кхьенце присутствовал на всех посвящениях и рассказывал, что во время соответствующих церемоний, связанных с гневной активностью, Ринпоче попросил чёрный хадак. Чопон начал искать его, но так и не нашёл. Тогда Ринпоче вспомнил, что одолжил хадак Тулку Салге, который пока ещё не вернулся.
– Поскольку нет лучше чёрного хадака, чем зен, – сказал Ринпоче, – я вполне могу использовать сегодня свой зен.
И, распевая молитву устранения препятствий, он взмахнул семь раз зеном.
Когда Дилго Кхьенце вернулся, старший брат начал его отчитывать:
– Ты что, не мог попросить хадак у кого-нибудь ещё? – выговаривал он брату. – Зачем тревожить этим Ринпоче? Может, тебе пока не сказали, но в результате ему пришлось потом на посвящении заменить хадак зеном. Только ты способен на подобное!
Монахи монастыря Дзонгсар обычно называли Дилго Кхьенце «Наг Ралма» (тот, у кого длинные чёрные волосы), поскольку, когда он приходил к Ринпоче, то обычно садился у окна, и всё, что было видно снаружи, – это были длинные, спускающиеся с плеч волнами чёрные волосы. Все знали, что если окно «занавешено» чёрными волосами Дилго Кхьенце, то Ринпоче никого другого уже принимать не будет. Однако подобное прозвище никак нельзя было считать знаком уважения.
Как-то раз в Лхасе помощник Ньошула Кхенпо Ринпоче, Цултрим Намгьял, сказал Досибу Тхубтену, настоятелю шедры Кхамдже, что хотел бы встретиться с Кхьенце Ринпоче.
– А! – воскликнул Кхенпо Досиб Тхубтен. – Ты, должно быть, имеешь в виду Наг Ралму, так он пока не носит имя Кхьенце!
Я не знаю, были ли у кхенпо, который также бежал в Гангток, какие-либо предубеждения по поводу школы, к которой принадлежал Дилго Кхьенце, но пока тот жил в монастыре Дзонгсар, он называл его не иначе как Наг Ралма.
Один из помощников Гонгна Тулку был родом из Ривоче. До него доходили слухи о Дилго Кхьенце, причём настолько неприятные, что он, даже несмотря на то что жил в Калимпонге всего несколько месяцев, так ни разу и не зашёл к тому, чтобы выразить своё почтение, поскольку не был уверен, каким ламой был на самом деле Дилго Кхьенце.
В начале шестидесятых годов прошлого века Дилго Кхьенце совершил путешествие из Бутана в Калимпонг, чтобы получить учения у Дуджома Ринпоче. Кхенпо Дасэр, Кхенпо Тхубтен Ньендраг из монастыря Пангаон, Кхенпо Мева Тхубтен, учитель нынешнего тулку Дзогчена Ринпоче, и Рахор Тхубтен тоже приехали на эти учения. В действительности они следовали за Дилго Кхьенце днём, а ночью разбили свой лагерь чуть выше его лагеря. Однако всё это время они не особенно обращали на него внимание.
Специально для этих учений было построено здание из оцинкованных панелей. Оно было достаточно большим и могло вместить всех участников. Дилго Кхьенце, члены его семьи и все их помощники остановились в одной из комнат этого здания, а кхенпо разместились в комнате напротив.
Из своей комнаты кхенпо могли слышать, как Дилго Кхьенце Ринпоче даёт учения по «Гухьягарбха-тантре», но все они делали вид, что ничего не слышат. Так продолжалось до того самого дня, когда Кхенпо Тхубтен вдруг выскочил из-за стола и пошёл к двери в комнату Дилго Кхьенце, чтобы подслушать, о чём тот говорил. Следующие два дня эта история повторялась снова и снова, пока наконец Кхенпо Тхубтен во всеуслышание не объявил, что с завтрашнего же дня собирается получать это учение от Наг Ралмы открыто. Оказалось, что тот давал необычайно ясные объяснения.