ридору идет Осма. Она шла в вашу дальнюю раздевалку (с некоторых пор вы стали оставлять свои вещи только там). Болтая с новенькими, вы обратили внимание, что Осма долго не возвращается. И опять терпкий запах ореха начал кружить вам голову. Ну конечно, Осма ждет, чтобы сделать вид, будто вы столкнулись случайно. Она желает продолжить игру. Придумав наскоро какую-то отговорку, вы на цыпочках, чтобы не было слышно шагов в гулком коридоре, вошли в полумрак раздевалки. Сначала не было ничего. Потом глаза привыкли. Вы поняли, что это был за силуэт, а глаза различали все больше. Старшеклассник стоял к вам спиной. Вы знали, КТО ЭТО, и очень бы не хотели, чтобы он обернулся. Именно так в тот день было занято ваше место (и на мгновение ты вспомнил Ральфа, которому хотели помочь умереть). Старшеклассник стоял к вам спиной. Осма почему-то была в шубе, голова запрокинута назад. Наверное, она сидела на батарее отопления, потому что ее раскинутые и блеснувшие голой плотью ноги выглядывали из-за спины старшеклассника. Ноги были голые от колен и выше. И это было кошмарно в сочетании с темным мехом шубы и с тем, что это «выше» было теперь где-то внизу и ритмично двигалось вместе с темным пятном старшеклассниковых брюк. Вы действительно некоторое время не могли понять, что происходит. Потом поняли и стояли, боясь шелохнуться, боясь перевести дух. Вы поняШ, что это, и первым ощущением было удивленное разочарование — ведь это выглядело так некрасиво, так не похоже на восхитительный момент, ожидаемый вами. Неужели ваши прелестные девочки, небесные создания, облаченные в невесомость ваших стихов, тоже будут выглядеть так? Так глупо в тот момент, когда их стройные ноги станут вдруг толще, бледнее и короче и будут нелепо, враскорячку торчать. И это все?! Это предвкушаемое великое таинство на самом деле так некрасиво, так грубо и так смешно?.. Но в следующий момент что-то произошло. Раз и навсегда вы поняли: это не так, как на некоторых картинах, где изображены изящно переплетенные тела и каждое — верх грации, нежного совершенства. Это не так. Совсем по-другому. Грубее, беспощаднее, испорченнее, и это намного лучше.
Поэт — это не страшно, поэт — это проходит.
Вы стояли как зачарованные и отдали бы все на свете, чтобы оказаться на месте старшеклассника. А потом бесшумно вышли. Прошли по молчаливому коридору, вышли на мороз. На крыльцо школы, без верхней одежды, где вас ждали новенькие. И начали смеяться. Ржать как сумасшедшие.
Боже, сколько же всего вы пережили в тот момент.
Так что же все-таки ты имеешь в виду? Почему ты стоишь здесь, у стойки бара, за тысячи километров от Москвы, по другую сторону экватора, и вспоминаешь о вещах столь давних? И какое отношение Оля Осминкина, прозванная Осмой, ее смех, терпкий ореховый аромат, необузданное лоно и щедрое тепло имеют ко всему этому? К наблюдающему за тобой темнокожему человеку, к блеснувшему острым лучом напоминания перстню? Напоминания о предстоящем? Профессор Ким этого не знал. Пока… Сталинский ампир и запах больницы, Оля Осминкина, Орден Белых Рыцарей, Спиральная Башня и старый Ральф… Мгновение назад он видел все это. И еще он видел какое-то яркое крыло, повисшее в небе.
Что-то было не так, очень сильно не так. Это не просто воспоминание. Мгновение назад он снова проваливался туда и брел по Спиральной Башне, где аллеи поворачивали, а впереди ждала лужа, большая и хлюпающая, где картинки имели обыкновение оживать, что так сильно пугало окружающих, и где он сумел сделать шаг, отделяющий его дар от безумия. В Мире до начала Колдовства… Но что-то ОТТУДА опять было здесь, и оно очень не хотело, чтобы барометр показывал «ясно», что-то пробудилось, почувствовав его, и готовилось к столкновению.
Поэтому что он может сказать? Что он может сказать, чтобы сероглазый охотник, с таким удовольствием пьющий свой ироничный коктейль, Йорген Маклавски и сэр Урсуэл, живая легенда, английский аристократ с ухоженными руками (перстень!) и рафинированный интеллектуал, не приняли его за сумасшедшего? Ведь вполне возможно, что странный темнокожий человек, наблюдавший за ним, просто забавляющийся курортный повеса. Вот он уже шутит со стайкой симпатичных туристов в ярких сверкающих нарядах; вполне возможно, что завтра он отобьет чью-то жену под лиловыми горами в вечереющем золоте закончившегося сафари. А пока они пьют виски, и перстень он просто купил в ближайшей лавке. Но вот версия номер два: перстень принадлежал миру Спиральной Башни, и это точно. Там он его видел уже давно (МЫ КАК-ТО ВСТРЕЧАЛИСЬ), а сейчас узнал, воспоминание прожгло его, ничего не сказав о том, что же все это значит Вот так. Есть из чего выбрать. Поэтому что он может сказать?
— Вполне возможно, завтра мы начнем искать что-то очень необычное. — Профессор Ким улыбнулся. Уже все прошло, он чувствовал себя великолепно. — Это всего лишь ощущение, но вполне возможно, что завтра мы столкнемся с чем-то, выходящим за рамки рационального объяснения. — Он сделал глоток коктейля — действительно неплохо, по крайней мере любопытно, и продолжил: — У нас есть все, что необходимо для экспедиции по Африке, а благодаря стараниям Йоргена мы сможем отразить нападение целого каравана кочевников. Но может быть, мы не учли какую-то мелочь и в определенный момент она окажется решающей… А может, ради этой мелочи мы сейчас находимся здесь.
Сэр Урсуэл Льюис смотрел на него совершенно серьезно, и тогда Йорген Маклавски, веселый авантюрист и модный охотник, сказал то, что поразило обоих его ученых спутников:
— Я предполагал что-то в подобном роде, вамзее[4]. Поэтому по пути на север мы заедем в одну глухую деревушку. Прямо у экватора, на склонах горы Кения, живут люди банту, а мгангой там подвизается один мой знакомый. Кажется, именно это имеет в виду ваш русский друг?!
Профессор Ким посмотрел на него в растерянности:
— Кем подвизается? Что это значит?
— «Мганга» значит «колдун»…
На следующее утро три «лендровера», с полосками под зебру, покинули Найроби и по шоссе, уходящему на север, двинулись к эфиопской границе, где посреди засушливых земель рифтовых долин находилось великое озеро Рудольф. И где их ждало нечто, чему в течение ближайших нескольких лет так и не будет дано имя.
22. По Африке
Как и столица Найроби, гористая Центральная Кения оказалась меньше всего похожей на традиционные представления о тропической Африке. Оживленное шоссе с прекрасными развязками было проложено по плодородным вулканическим землям, застроенным богатыми фермами, плантациями, ухоженно-самодовольными городками-курортами и чистенькими фабриками.
Воинственная дробь барабанов неслась на первых порах лишь из дорогих ресторанов и респектабельных туристских клубов, черные танцоры в венках из страусовых перьев, трясущие грозными копьями с длинными плоскими наконечниками, оказывались подрабатывающими актерами, а маску железа банту, ритуальную маску суахили или масаев проще всего было найти во множестве магазинчиков, торгующих местной экзотикой.
— Прямо фермерско-туристский рай, — проговорил Профессор Ким. — Я представлял себе все несколько по-другому.
— Еще будет «по-другому», — заверил Йорген, глядя на Профессора Кима из-под модных солнечных очков. Он сидел за рулем «лендровера», возглавлявшего маленькую колонну, и на голове его была повязана яркая бандана с черепами и перекрестьем костей. Следом на такой же «зебре» двигался сэр Джонатан Урсуэл Льюис, за рулем находился один из трех нанятых в Найроби аскари[5]; и замыкал движение восседающий на заднем сиденье мистер Моррис Александер в пробковом шлеме колониальных времен.
— А здесь похозяйничал Британский Лев, — продолжал Йорген, — мы проезжаем самое сердце недавней колонизации. Эти ребята умеют вовремя спускать пар…
— Что вы имеете в виду?
— Они почти всегда уходили элегантно и не ждали прощальных пинков. Видимо, я говорю о распаде Британской империи. Как это называлось…
— Хорошая мина при плохой игре?
— Да нет, не совсем так… Почти все бывшие английские колонии процветают, и, по-моему, в пятидесяти странах пьют во здравие Ее Величества. Вот и здесь они, уходя, помогли с конституцией и с выборами в парламент. А знаете, какой официальный лозунг появился в первые годы независимости? ХАРАМБЕ! Что на суахили значит «Потянем вместе!». Это касалось и африканцев, и европейцев, и азиатов. Как видите — результат налицо. Ладно, Бог с ним со всем… Вон смотрите— слева, с вашей стороны, начинается национальный парк Абердэр.
Профессор Ким поглядел, куда указывал Йорген. Великая Восточно-Африканская саванна, простирающаяся от границ Судана до предгорий Килиманджаро, была перед ними. Сочная зелено-оранжевая трава, густые острова-заросли буша, красная, почти терракотовая земля у дороги и далекие цепи лиловых гор. Профессор Ким никогда не видел в природе таких красок. Через некоторое время на закате разлитое солнечное золото превратит саванну в пылающий огненный океан. А потом на Африку обрушится такая же пылающая ночь. Но это случится позже. А сейчас Профессор Ким подумал, что находится в стране своих детских грез. Потому что совсем недалеко от дороги, за деревьями, угрожавшими планете Маленького Принца, он увидел семью жирафов, спокойно общипывающих зеленые листья высокого раскидистого кустарника.
— Смотрите, Йорген, — семь, нет, восемь жирафов! — Профессор Ким с трудом сдержался, чтобы не закричать от восторга.
— Одиннадцать, — усмехнулся Йорген.
— Как — одиннадцать?!
— Приглядитесь, они сливаются с почвой и кустарником. Видите, еще три… Всего— одиннадцать. Вон, где бегают страусы.
— Страусы?!
— Ну вон же, они гоняются друг за дружкой. Сейчас проедем зеленый островок, и вы тоже увидите.
— Вижу!
— А вон ориксы, смотрите, больше дюжины зебр… Ну вот, держите бинокль и смотрите.
— Черт, вижу… Точно!
— А эти маленькие, правее и дальше, — это антилопы дик-дик. А детенышей видите?!