Чарли смотрел на мать и не мог расшифровать ее выражение лица. Он шлепал за братом по квартире, пытаясь его разговорить. Но Джастин смотрел сквозь него и в конце концов спрятался в ванной и запер дверь. Чарли прижался к ней, признав поражение.
Его мать тихонько постучала, не получила ответа, попрощалась, попросила его не забывать есть и потом, тихонько напевая, усадила Чарли в коляску и ушла.
32
Джастин остался жить у Агнес.
Он к ней не переехал — просто не собирался съезжать, а она совсем на такое не рассчитывала. Но ему же всего пятнадцать. Он нездоров. Ее мучала совесть.
Джастин не спрашивал, почему его изгнали из спальни Агнес, но большую часть времени он сидел, сгорбившись, на диване и провожал ее тоскливым, полным любви взглядом.
Если раньше Агнес не давали покоя его бессонница и ночные скитания, то теперь ей приходилось утром и вечером проверять, не впал ли он в кому. Он беспрерывно спал и не проявлял никакого интереса к еде, хотя послушно, как ребенок, съедал все, что она ему предлагала.
Но она не жестокий человек (твердила себе Агнес) и не собирается выбрасывать его на улицу. Так что каждое утро она с немалой долей решительности уходила к себе в мастерскую, оставляя Джастина спать на диване.
Прошло два-три дня. Как-то раз она вернулась домой и застала его за просмотром «МастерШефа»[9] по телику. И у нее появилась идея.
— Джастин, я так много работаю, что уже и не помню, когда нормально ела. Давай я тебе оставлю денег и поваренную книгу, а ты попробуй приготовь нам, что сумеешь.
Он растерялся. «Что сумею? Я умею паниковать от одной мысли, что мне придется выйти на улицу. Или готовить. Почему она не задает вопросов, на которые я знаю ответ, например, хочешь еще раз со мной переспать?»
А потом до него дошло, что это шанс сделать что-то полезное, облегчить ей жизнь и таким образом отблагодарить за доброту. Завоевать ее любовь. Да, для этого понадобится одеваться, выходить на улицу, делать выбор, считать сдачу, следовать указаниям. Но он перед ней в долгу. Надо с чего-то начинать.
Он обещал ей попробовать.
На следующий день, в субботу, она оставила на кухонном столе немного денег, кулинарную книгу и ушла в мастерскую.
Он добрался аж до мясной лавки на углу. Это была старая семейная мясная лавка, одна из последних в городе. В витрине вверх ногами висел наполовину освежеванный кролик. Джастин посмотрел ему в глаза, и тот подмигнул. Он в ужасе отшатнулся.
И тут услышал тот самый жуткий шепот, только на этот раз голосок был писклявый, пронзительный, как у кролика. Когда Джастин снова осмелился посмотреть на витрину, он увидел, что это и поет кролик, открывая и закрывая мертвый рот:
Раз, два, три, четыре, пять, вышел зайчик погулять.
Где его пес теперь, когда он так нужен? Он пытался игнорировать это жуткое порождение своего воображения, надеясь, что оно исчезнет, но кролик продолжал петь:
Раз, два, три, четыре, пять, надо зайке убегать.
Джастин заставил себя подойти к прилавку, где мясник как ни в чем не бывало болтал с какой-то женщиной и ее дочкой — девочкой с каштановыми волосами и ясными бесстрашными глазами. Все трое оставались на удивление безразличны к пению кролика, но, когда Джастин подошел, обернулись к нему.
Он представлял собой странное зрелище. По его лицу катились слезы, он кричал, чтобы перекрыть голос поющего кролика. Он попросил помочь ему, указал на курицу, протянул деньги, схватил свой сверток и в панике выскочил за дверь.
«Мальчишка», — подумал мясник.
«Наркоман», — подумала женщина.
«Джастин Кейс, — подумала Доротея. — Вот мы и встретились снова».
Вдогонку ему несся зловещий голос кролика:
Тут охотник выбегает, прямо в зайчика стреляет, пиф-паф, ой-ой-ой, УБЕГАЙ же, зайчик мой!
Он бежал, трясясь от страха. Он не мог смотреть на курицу, ее дряблая желтая кожа слишком напоминала его собственную. У нее был жалкий, голый, мертвый вид. Он не мог до нее дотронуться и заплакал, подумав, как беззащитны куры, как плохо с ними обращаются, как коротка и трагична их жизнь.
Он скучал по брату. По псу. По бывшему себе.
Когда Агнес вернулась домой, Джастин спал на диване в позе зародыша, а с курицы, все еще завернутой в бумагу, на выключатель плиты капала кровь.
«М-да, — подумала она, — не сказать чтобы опыт удался».
Она убралась, натерла курицу солью и маслом, нашпиговала лимоном и поставила в горячую духовку, обложив замшелыми картофелинами и бобами, которые нашлись на дне холодильника.
Час спустя запах разбудил Джастина, и одно восторженное мгновение он думал, что ему удалось самому приготовить ужин. Агнес будет удивлена и благодарна; она снова пригласит его к себе в кровать. Действительность разочаровала, но не удивила его.
Тем вечером они ужинали вместе.
Он не рассказал ей про поющего кролика, а просто сидел и слушал, как она рассказывает про свой день, про фотографии, про предстоящую выставку. С ходом повествования он перестал различать отдельные слова и вместо этого слушал сладкие переливы ее речи. Звук ее голоса успокаивал, и он обернулся им, словно пледом.
«Я буду кормить Агнес, и за это она снова примет меня».
Итак, он решил направлять каждый грамм страха, тревоги, нервной энергии и любви — особенно любви — в готовку.
В понедельник утром он нашел рецепт фрикаделек, разгладил купюры, оставшиеся от субботней курицы, запихнул их в карман и двинулся наружу. От яркого дневного света глазам сделалось больно, но мир приятно холодил кожу. Он осторожно подошел к витрине мясной лавки. Кролика не было. Может, он его выдумал.
Он вошел, попросил пятьсот граммов фарша, протянул деньги, забрал сверток и сдачу и вышел.
Снова проходя мимо витрины, он внутренне ликовал. Набравшись мужества, он рискнул косо глянуть вбок. Кролика нет. Превосходно.
Джастин делал фрикадельки так, будто в них был смысл его жизни, кропотливо формируя каждый шарик в такую идеальную сферу, что его глаза наполнялись слезами при мысли о плоти благородной коровы, о совершенстве трехмерных геометрических форм природы, о неумолимом вселенском обеденном времени.
Он попытался объяснить все это Агнес, и она засмеялась, но осеклась, увидев выражение его лица. Он отвернулся, чтобы она не заметила его слез.
«Боже мой, — подумала она. — Так и не выкарабкался. До сих пор».
Она надеялась, что готовка поможет ему вылезти из кокона, вернуться в реальный мир. Но не вышло. На кухне он был как ученик чародея: он не мог остановиться. Строгий ритм рецептов успокаивал его взвинченные нервы, они не требовали моральных оценок и приблизительных значений. Ему не нравились щепотки и пригоршни, он предпочитал точные меры и средние (не большие и не маленькие) яйца. Его успокаивал процесс выбора ингредиентов и приготовление каждого в соответствии с его природой. Ему приятно было касаться сырых продуктов и смотреть, как они шкварчат на сковородке.
Приятнее всего было кормить Агнес.
— Очень вкусно, Джастин, у тебя талант, — сказала Агнес, подкладывая себе еще фрикаделек.
Да уж, талант. Талант сходить с ума. Но ему нравилось занимать ум простыми задачами, нравилась ее похвала, нравилось, с каким удовольствием она наконец ела что-то кроме бутербродов. Теперь он чувствовал себя ближе к человеку, которого потерял, человеку, которым он был еще недавно, до того как его мозг увяз в катастрофе.
И он чувствовал себя ближе, пусть капельку, к своему заветному желанию.
33
Чтобы отметить круглую дату — две недели у Агнес, — Джастин решил приготовить особенный ужин. Только он собрался убавить огонь до нужной температуры под ребрышками ягненка, как в дверь постучали.
Питер Принс, в толстом зимнем пальто, такой же нелепый и невозмутимый, как всегда, казался осколком прежней, почти забытой жизни. Рядом с ним стояла его сестра.
— Помнишь Доротею? — спросил Питер.
— Привет, — сказала она, примечая темные круги у него под глазами.
Знакомое лицо, но он не помнил, чтобы они прежде встречались.
Повисла неловкая пауза. Джастину хотелось, чтобы они ушли. Он зажмурился, но, когда снова открыл глаза, брат с сестрой никуда не делись.
Питер улыбнулся своей робкой улыбкой.
— Твоя мать сказала, ты теперь тут живешь.
— Да.
— Пахнет чем-то вкусным.
— Ягненком.
Доротея наблюдала за Джастином, не говоря ни слова. Джастин, не раз дивившийся способности Питера подолгу хранить неловкое молчание, подумал, что это у них, должно быть, семейное.
Наконец он сдался со вздохом:
— Хотите зайти?
Питер просветлел:
— Спасибо, с радостью.
Он вошел прежде, чем Джастин успел передумать, и, оказавшись внутри, сразу внимательно осмотрел маленькую квартиру. Он заметил скомканное одеяло на диване, тарелки, оставшиеся на столе после завтрака, полную воды раковину с горой немытых кружек.
— Ты больше не ходишь в школу, — сказал он.
Джастин кивнул.
— И на бег тоже. Тренер спрашивал, куда ты делся.
— Волнуется, что ли?
— Не то чтобы волнуется. Бесится скорее. Кажется, у тебя ягненок горит.
Джастин бросился к плите, схватил сковородку и шмякнул ее на стол. Он обжег ладонь о ручку, потянулся выключить плиту другой рукой, а ту сунул в раковину, полную грязной холодной воды. Дым так и валил от горящей сковороды. Он глядел на обугленное мясо, и тут запищала пожарная сигнализация.
Питер увидел кухонное полотенце и неистово замахал им под датчиком, а Доротея не спеша пошла и открыла окно. Наконец шум утих и дым рассеялся.
— Я видел фотографии авиакатастрофы… — После суеты наступила особенно напряженная тишина. — И… — Питер замялся, — мне показалось, я видел там тебя.
Джастин глядел на него исподлобья.
— Господи, ну и везучий же ты.
— Везучий? — медленно процедил Джастин сквозь зубы, оцепенев от возмущения. Доротея вытащила его обожженную руку из раковины и принялась осматривать.