— Не волнуйся, — сказал он устало. — Это моему брату.
«Не подумай, не какая-нибудь жалкая попытка тебя вернуть».
— Положить его, я так понимаю, некуда. — Взгляд Джастина заскользил по галерее в поисках гардероба и по пути неизбежно столкнулся с двенадцатью громадными постерами, на которых возвышались его собственные изображения.
Он медленно перевел взгляд, чтобы посмотреть ей в глаза, по дороге избавившись от всякого выражения. А потом еще медленнее он оглядел ее саму с головы до ног: распущенный шарф с маленькими ручками, пришитыми к каждому концу; красные дырочки, стянутые хирургической нитью; изящные осколки стекла, позвякивающие на ее шляпе. Он охватил взглядом весь образ Агнес: наряд в стиле «жертва катастрофы эпохи постмодерна», а кругом портреты ее мрачного несчастного отвергнутого любовника, ее брошенного проблемного юного девственника, который вдобавок явился сюда собственной персоной, и как нарочно в руках у него (для большего драматического или скорее комического эффекта) огромная плюшевая игрушка в безвкусной обертке.
Иначе говоря, портреты его самого.
Агнес отобрала их с особой тщательностью, показав его то грустным, то смущенным, то отрешенным. Она изобразила его таким уязвимым, таким беспомощным. У него был безнадежно жалкий вид.
Обреченная юность, как же. Когда он размышлял о том, что обречен, он и не представлял себе, что развязка наступит здесь, в ярко освещенной комнате, битком набитой людьми. Боже мой, подумал он. Сколько еще несчастий он сможет пережить?
— Что скажете? — слишком уж радостно прощебетала Агнес.
Джастин стоял неподвижно. Он ничего не говорил. Боб всматривался в лицо Агнес. Доротея не дышала, а Питер отвернулся, чтобы не видеть, как боль сочится и собирается в лужу у ног его друга.
— Слушай, Джастин, — начала было она, но тут ее кто-то окликнул, и она убежала, не скрывая облегчения.
— Хочешь, уйдем? — прошептала Доротея.
Джастин по-прежнему молчал.
— Что ж, — сказал Питер, как истинный стойкий англичанин под обстрелом. — Раз уж мы тут, можем и посмотреть.
Когда они вошли в зал, Джастин краем глаза заметил платье, расшитое крошечными красными точками. Кровь, с ужасом подумалось ему. Оно залито кровью. Он вздрогнул, отвернулся и увидел льняную рубашку с зияющей дырой вместо рукава.
Джастин застыл на месте. По толпе прошел шепоток. Стоило кому-то заметить, что мальчик с фотографий в том же самом пальто стоит посреди комнаты, как его присутствие привлекло всеобщее внимание.
— А он симпатичный, — прошептал кто-то. — Только, похоже, не в себе.
«Напротив, — подумала Агнес, — он именно что в себе».
К ней подошел Питер:
— Надо было его предупредить.
Она скрестила на груди руки:
— И каким же образом?
Питер промолчал.
— Я его правда очень люблю, знаешь. — Она помолчала и оглядела комнату. — Просто не в том смысле, в каком он хотел бы. — В ее голосе послышалась жалобная нотка.
«Так вот как, — подумал Питер. — Джастин жаждет любви, а Агнес жаждет искупления вины».
Пусть и жестокие, фотографии Джастина были прекрасны. Агнес уловила трепетную растерянность, таившуюся под тонкой прозрачной кожей его друга. Снимки просвечивали его, как рентген, снимали слои плоти, обнажая душу настолько незащищенную, что она могла бы открыться только любви и доверию.
Он смотрел не в камеру — он смотрел на Агнес.
Питеру стало неловко, как будто он подглядел что-то личное, и он отошел.
Сцены крушения самолета, как ни странно, было рассматривать легче, так как то был очевидный и неоспоримый ужас. Такой вуайеризм казался приличнее. Можно было подумать, какой кошмар, как несправедливо, как больно, как трагично. И как выразительно, как храбро запечатлено. Спору нет, противопоставив трагедию и жертву, Агнес удалось показать что-то неожиданно трогательное.
Питер оглядел полную народу комнату в поисках знакомых лиц и увидел, что к нему через толпу пробирается Джастин.
У триптиха собрались люди, но Джастин, еще не видя всю работу целиком, уже восстановил недостающие кусочки по памяти. Медленно, но неизбежно продвигаясь все ближе к работе, охваченный то ли страхом, то ли негодованием, он уже знал, что увидит.
Эти фотографии. Она не имела права…
Что? Снимать? Печатать их? Выставлять?
Да.
Он огляделся в поисках Агнес. Продравшись к ней, он с силой схватил ее за руку и оттащил от кучки приспешников.
— О чем ты вообще думала, Агнес? Это чудовищно. — Глаза его горели. — Ты чудовище. Что ты наделала? Выставила меня как какого-то уродца. И даже меня не спросила.
Кровь в нем кипела от ярости. Он мог бы сейчас убить ее, себя и всех в этой комнате.
— Извини, Джастин. Надо было тебя предупредить, — попыталась оправдаться Агнес. — Просто мне хотелось что-то создать. Понимаешь?
— Создать? Из чего? Из трупов? Из меня?
Она посмотрела туда же, куда и он: на пиджак у нее за спиной, разрезанный на куски, а потом грубо сшитый коричневой бечевкой.
Джастин взял себя в руки.
— Мне пора, я не собирался задерживаться.
Кто-то позвал Агнес, и она отвернулась, а Джастин медленно поплелся к выходу. Будто в замедленном падении, у него было полно времени, чтобы прочувствовать, как волна за волной накатывают гнев и отвращение.
— Джастин… — позвала Агнес, не особо настойчиво. Она не прибавила «подожди».
Он открыл дверь, и галерея выплюнула его на улицу.
45
Снаружи все заливал зеленоватый предгрозовой свет. Джастин опустил голову под порывом ледяного ветра. Айван с интересом наблюдал за ним из тени, покуривая сигарету.
Так значит, Агнес не сказала ему, кто звезда ее маленького шоу? Ай-ай-ай. Какое страшное упущение. Что ж, Джастин, мой мальчик, бесплатного секса не бывает. Заруби себе это на носу на будущее.
Джастин поднял голову и посмотрел сквозь стеклянную стену галереи. Куда ни глянь, отовсюду его дразнило его собственное изображение в два раза больше натуральной величины.
Ему хотелось крикнуть: «Это не я! Этот человек не я!» Ему так нужно было избавиться от человека на фотографиях, уничтожить жалкую мерзкую фигурку в красивом сером пальто, что в конце концов его целиком охватило бешенство. И потому, когда пошел дождь и большие ледяные капли превратили дорогу в грязевой каток, он стянул с себя дорогое пальто и зашвырнул его как можно дальше. Оно тяжело приземлилось на проезжую часть посреди беспрерывного потока машин и ледяного дождя.
— Пошли отсюда, — сказал он Бобу и побежал, склонив голову, прижав подарок брата к груди и подняв воротник рубашки от дождя. Если бы он задержался на несколько секунд, он увидел бы, как Айван, злобно выругавшись, нырнул в гущу машин за своим пальто. Услышал бы скрип колес и увидел бы, как безразличный мир сомкнулся последний раз над человеком, увидел бы, как мокрое пальто и его создатель превратились в кучу мяса на обочине.
Но было темно, и Джастин шел не поднимая головы. Только так он мог держаться на ногах и сопротивляться колючим иглам ледяного дождя. Поэтому-то он и врезался в немолодую женщину, которая шла ему навстречу по тротуару. У нее затекла шея, ломило в затылке, она торопилась поскорее оказаться дома в постели и потому шла быстро, низко опустив голову. Дождь обжигал лоб и стекал на глаза, где в крошечном соотношении смешивался с жидкостями на слизистой оболочке.
В ту самую секунду, когда тело Джастина налетело на нее, она моргнула, и по инерции капля жидкости со слизистой ее глаза пролетела несколько дюймов и попала в полуоткрытый рот Джастина. Такое случается тысячи раз на дню: в поездах, в лифтах, везде, где незнакомцы в непосредственной близости чихают, кашляют или жмут друг другу руки.
Все столкновение целиком длилось около двух секунд.
Вымокший до нитки и продрогший Джастин удержал равновесие, пробурчал под нос извинения и продолжил бежать. У Питера дома он вытер пса полотенцем, бросил на пол одеяло, положил подарок брата сушиться на батарею, стянул с себя одежду, влез в горячую ванну и лежал в ней, пока кости не оттаяли, кончики пальцев не покрылись беловатыми складками и вода не начала остывать. Тогда он вытерся и забрался в кровать под гору одеял, нагревая холодные простыни своим распаренным телом.
Спустя короткое время вернулись Питер и Доротея. Джастин слышал, как они шепчутся у двери в его спальню. Они ждали, чтобы он подал знак, на тот случай, если ему нужна компания, но он молчал, и в конце концов шепот затих.
Когда Джастин снова проснулся, Питер ровно дышал на другом конце комнаты. На часах высветилось два ночи. Он лежал без сна: его мучили образы оторванных конечностей, пронизанных осколками тел, ног без ступней, ладоней без пальцев.
Его тошнило от воспоминаний о фотографиях Агнес.
Утром он спустился на кухню с тяжелой головой и в угрюмом настроении. Доротея и Анна уже встали и кормили кошек, обсуждая Агнес. Он осторожно спросил у Доротеи, как ей понравилась выставка.
— В каком-то смысле очень удачно придумано, — сказала она равнодушно. — И твои снимки очень красивые, даже когда ты выглядишь хуже некуда. К тому же большинству людей плевать на все эти ужасы. Они просто решат, что это ново, необычно и весьма оригинально. — Взгляд Доротеи был ледяной. — От ее представлений о дружбе я не в восторге, если ты об этом спрашиваешь. Она обошлась с тобой по-свински.
Сказала как отрезала. В следующее мгновение она уже наливала ему чай и пересказывала документальный фильм о снежных барсах, который они с Анной смотрели по телевизору.
Доротея словно открыла ему глаза на Агнес. Она выразилась так просто и точно, что Джастин почувствовал, как постепенно рассасывается тяжкое ощущение стыда у него в груди. Власть Агнес не безгранична, и, больше того, она пошатнулась благодаря одиннадцатилетней девочке.
В кухню зашел Питер:
— Видели сегодняшнюю газету?
Вечером того же дня Джастин вспоминал их разговор и думал о том, что, пожалуй, нас убивают не только реальные аварии и взрывы, но и бомбы, заложенные внутри нас, тихо тикающие в кишках, или в печени, или в сердце, бомбы, которые мы сами же глотаем, впитываем и выращиваем в себе год за годом.