"Во времена стародавние, когда на бенаресском престоле восседал царь Брахмадатта, бодхисаттва жил на земле в облике торговца и обладал несметными богатствами. И был у него в услужении пастух. Когда хлеба начинали поспевать, пастух этот отгонял коров в лес и там, соорудив для них загон, жил, пас и охранял своё стадо. Время от времени он доставлял торговцу из лесу молоко, масло, сливки и прочее. Неподалёку от загона было логово льва, соседство со львом постоянно наводило на коров страх, они тощали и давали малые удои.
Однажды, когда пастух явился к торговцу с топлёным маслом, тот спросил его: "Послушай-ка, почтенный пастух, а что это масла так мало?" Пастух рассказал ему, в чём дело. "Вот что, почтенный, — сказал торговец, — а нет ли у этого льва особой привязанности к кому-нибудь?" "Конечно, есть, господин, — воскликнул пастух. — Этот лев питает особую привязанность к своей львице!" "А не можешь ли ты изловить эту львицу?" — вновь спросил торговец. "Могу, господин", — ответил пастух. "Тогда сделай так, — посоветовал торговец, — поймай самку и вотри ей в шкуру по всему телу, от морды и до кончика хвоста, яд; втирай яд несколько раз, с небольшими перерывами, чтобы шкура обсыхала. Подержи после этого у себя львицу дня два-три, а потом выпусти. В избытке нежных чувств лев оближет шкуру самки и погибнет. Сдери со льва шкуру, вырви у него клыки, обрежь когти, набери львиного жира и приходи со всем этим ко мне". С этим советом торговец дал пастуху сильного яда и простился с ним.
Пастух расставил сети, поймал львицу и проделал всё, что ему советовал торговец. Когда лев снова увиделся со львицей, он в порыве нежности принялся облизывать её с головы до ног и умер в мучениях. Пастух же забрал шкуру и всё остальное и явился к торговцу. Узнав о гибели льва, тот молвил: "Вот вам урок. Не следует питать нежных чувств к другим: даже такой могучий зверь, как лев, царь животных, погиб в страшных мучениях, потому что, обуянный страстью, стремился к близости со львицей и, облизывал её тело, отравился". И, желая наставить собравшихся в дхамме, бодхисаттва спел по этому случаю такую гатху:
Не доверяй тому, кому не верить,
И даже если веришь, верь едва!
Доверчивость весьма опасна:
Помни, любовь к подруге погубила льва.
Так, наставляя в дхамме всех, кто его окружал, щедро подавая милостыню и творя иные добрые дела, бодхисаттва жил до самой смерти, а с истечением отпущенного ему срока перешёл в другое рождение в согласии с накопленными заслугами". И, завершая свой урок дхаммы, Учитель истолковал джатаку. "В ту пору торговцем, — молвил он, — был я сам".
(Перевод Б.А. Захарьина.)
Джатака о высшей дхамме
Словами: "Лишь мудрецы, отбросившие скверну..." — Всеблагой — он жил тогда в роще Джетаване — начал свой рассказ об одном многоимущем бхиккху.
Некий саваттхийский мирянин, овдовев, решил стать монахом. Вступая на стезю монашества, бхиккху этот велел приготовить для себя отдельную келью и ещё одну потеплее, а также кладовую, распорядился наполнить эту кладовую топлёным маслом, рисом и прочими припасами и только после этого принял монашеский сан. Но и став бхиккху, сохранил он обыкновение посылать за слугами, дабы готовили они пищу для услаждения его чрева. И всё, чего у других монахов было мало, имелось у него в изобилии: спал он в одной одежде, днём надевал другую. И хоть был он простым бхиккху, жил он в некотором отдалении от всех. Однажды он разложил в своей келье для просушки одежды, покрывала и другие вещи. И зашла вдруг к нему толпа деревенских бхиккху, странствующих от обители к обители,
"Чьи это вещи?" — спросили они, увидев одежды.
"Мои, почтенные", — ответил им бхиккху.
"Как, почтенный, и это одеяние, и это исподнее, и покрывало — твои?" — удивились монахи.
"Мои, а то чьи же?" — ответил бхиккху.
"Но, почтенный, — вскричали они, — Всеблагой дозволяет иметь лишь три смены одежды. Как же ты, отринув мир ради вероучения Будды, столь скромного в своих желаниях, живёшь в таком изобилии?
"И, говоря между собой: "Надо отвести его к Наделённому десятью совершенствами", — повлекли монаха к Учителю.
"Зачем, о братия, вы привели ко мне силой этого бхиккху?" — спросил Учитель.
"Почтенный, этот бхиккху корыстолюбив и многоимущ", — ответили монахи.
"Правда ли, что ты многоимущ?" — спросил бхиккху Учитель.
"Правда, почтенный", — подтвердил монах.
"Отчего же ты, бхиккху, корыстолюбив? — молвил Учитель. — Не толковал ли я всем вам о том, как светла участь праведника, скромного в желаниях, довольствующегося малым, обладающего и всеми другими добродетелями, не я ли толковал вам о том, что необходимо жить в уединении и быть стойким в усердии?" При этих словах монах, обозлясь, вскричал -
"Всё стащу с себя", — сорвал верхние одежды и остался при всех в одном исподнем.
Учитель, желая ободрить его и укрепить на избранном им пути, проговорил:
"Не ты ли, о бхиккху, в прежнем своём существовании жил в скромности и в страхе перед скверной? А ведь ты целых двенадцать лет был ракшасом, стерегущим воды, и даже, будучи ракшасом, оставался скромным и праведным. Так отчего же ныне, став на путь столь великого учения Будды, ты срываешь при людях одежды? Где же подобающая скромность и страх перед скверной?"
Вняв словам Учителя, монах утвердился в праведности. Он снова надел верхние одежды, почтительно склонился перед Учителем и сел поодаль. Все бхиккху подступили к Учителю, прося раскрыть смысл сказанного, и Достославный разъяснил им суть случившегося и открыл смысл события, происшедшего в прежней жизни и утраченного поэтому их памятью.
"Во времена минувшие на троне царства Каси, в его столице Бенаресе, восседал Брахмадатта, бодхисаттва же явился на свет из лона старшей жены царя и в день наречения назван был Махимсасой — "Учителем мира". К тому времени, когда ребёнок мог уже гулять и бегать, у царя родился ещё один сын, которого назвали Чандой — "Месяцем". Когда же и Чанда научился ходить, мать бодхисаттвы умерла. Царь взял себе другую старшую жену, которую полюбил всем сердцем. Жили они в любви и согласии, и в скором времени у них родился сын. Ему дали имя Сурья — "Солнце". На радостях царь сказал жене:
"Дорогая, скажи, чего ты хочешь, и я выполню любое твоё желание". Заручившись этим обещанием, царица решила не высказывать своего желания, пока не придёт время.
Дождавшись, когда царевич вырастет, она обратилась к царю с такими словами:
"О повелитель! В день рождения сына ты обещал исполнить любое моё желание — посади же моего сына на престол".
"Не могу я посадить твоего сына на престол, — ответил ей царь. — Есть у меня ещё два сына, сверкающие своими достоинствами, словно яркое пламя".
Немного погодя царица повторила свою просьбу. Видя её упорство, царь стал опасаться, как бы она не замыслила дурного против его детей. Он призвал к себе сыновей и сказал им:
"Дорогие мои! В день, когда родился царевич Сурья, я обещал его матери исполнить любое её желание. И вот она требует царство для своего сына. Я ей отказал, но, как известно, весь женский род исполнен зла, и она может замыслить против вас дурное. Ступайте, поживите в лесу. После моей кончины вы возвратитесь в город, искони принадлежащий нашему роду, и воссядете на царство". С горькими слезами царь облобызал сыновей, и они ушли.
Когда царевичи, простясь с отцом, покидали дворец, их увидел Сурья, игравший во дворе. Расспросив братьев, он решил пойти вместе с ними. И вот пришли они к горам Гималайским. Бодхисаттва уселся под придорожным деревом и попросил Сурью:
"Дорогой, тут рядом есть озеро. Сходи искупайся, напейся и принеси нам воды в лотосовых листьях". Озеро это, по велению Вессавана, стерёг некий ракшас, которому владыка богатств приказал:
"Пожирай всех, кто погрузится в озеро, за исключением людей, постигших высшую дхамму. Тех же, кто на берегу, не трогай!"
С тех пор каждого, кто вступал в подвластные ему воды, ракшас спрашивал: постигли ли они высшую дхамму, и пожирал всех, кто обнаруживал своё невежество. Едва Сурья вступил в озеро, ракшас тотчас же схватил его и спросил:
"Ведомо ли тебе высочайшее?"
"Чанда и Сурья — Луна и Солнце — вот высочайшее", — ответил царевич.
"Нет, не ведомо тебе высочайшее!" — вскричал ракшас и утащил его в своё подводное жилище.
Видя, что Сурья долго не возвращается, бодхисаттва послал на поиски Чанду. И того тоже схватил ракшас и стал спрашивать, ведомо ли ему высочайшее.
"Конечно же! — ответил Чанда. — Это четыре стороны света".
"Нет, не ведомо тебе высочайшее", — снова воскликнул ракшас и утащил его в свой подводный дом.
Видя, что и второй брат не возвращается, бодхисаттва заподозрил, что случилась беда, и отправился вслед за братьями. Увидев, что следы обоих уходят в воду, бодхисаттва догадался, что там обитает ракшас, обнажил меч, изготовил для боя лук и принялся терпеливо ждать. Ракшас, страж озера, понял, что бодхисаттва не собирается спускаться к воде, принял облик дровосека и подошёл к бодхисаттве.
"Прохожий, — заговорил он, — ты утомился в дороге, отчего же ты не спустишься к воде, не освежишь своё тело, не напьёшься? Как лёгок показался бы тебе дальнейший путь, если бы ты отведал нежных побегов и луковиц лотоса и украсил себе чело его цветами". Бодхисаттва с первого взгляда признал в дровосеке прислужника Вессаваны и спросил:
"Не ты ли похитил моих братьев?"
"Я", — ответил ракшас.
"За что?" — вновь спросил бодхисаттва.
"Каждый, кто заходит в озеро, — моя добыча", — сказал ракшас.
"Без всяких исключений?" — молвил бодхисаттва.
"За исключением тех, кто постиг высочайшее, остальные идут мне на пропитание", — ответил ракшас.
"А надобно ли тебе знать высочайшее?" — продолжал спрашивать бодхисаттва.
"Да, надобно", — подтвердил ракшас.
"Хорошо, — сказал бодхисаттва, — я поведаю тебе о высочайшем".
"Говори, я слушаю", — согласился ракшас.