С концом отпущенного ей срока Суджата вновь родилась на земле в семействе горшечника из Бенареса. Помыслив: "Кем же она теперь возродилась?" — Сакка силой своего всеведения тотчас обнаружил Суджату и явился на деревенскую площадь в облике старика с тележкой, наполненной золотыми огурцами. Сидя на земле возле тележки, старик зазывал покупателей:
"Купите огурцы! Купите огурцы!" Люди подходили и говорили:
"Продай нам огурцов, любезный", — но Сакка отвечал:
"Дам только тем, кто следует установлениям. Следуете вы установлениям?" -
"Что такое? — удивлялись крестьяне. — Не знаем мы никаких "установлений", продай нам огурцов".
"Нет, — говорил им Сакка, — за деньги я ничего не даю, но даром отдам их тому, кто следует установлениям".
"Вот глупец!" — восклицали с досадой люди и проходили мимо. Суджата же, прознав о том, помыслила:
"Не для меня ли доставлены сюда эти огурцы?" Она явилась к торговцу и попросила:
"Продай мне, любезный!"
"А ты следуешь установлениям?" — спросил её торговец.
"Следую", — отвечала Суджата.
"Что ж, для тебя я и принёс огурцы!" — вскричал торговец и, оставив тележку с золотыми огурцами у дверей дома Суджаты, исчез из виду.
Суджата до конца дней своих твёрдо следовала пяти установлениям и в новой жизни возродилась дочерью повелителя асуров Вепачитти, а за нравственную стойкость в прежних рождениях была ей дарована великая красота. Когда пришла пора выдавать её замуж, царь Вепачитти распорядился:
"Пусть моя дочь сама найдёт себе мужа по сердцу", — и он велел всем асурам собраться для брачного состязания. Сакка же как раз тогда помыслил:
"Где-то ныне возродилась Суджата?" — и силой всеведения тотчас её обнаружил.
"Уж если Суджате суждено самой выбрать себе мужа, пусть выберет меня", — решил он и, оборотясь асуром, явился в собрание. Ввели разряженную Суджату, усадили её на почётное место и сказали:
"Кто тебе по сердцу, того и выбирай в мужья!" Суджата вгляделась в собравшихся, приметила Сакку и, повинуясь силе любовного чувства, укрепившегося в ней ещё в прежних рождениях, воскликнула:
"Вот кого я хочу в мужья!" Взяв Суджату в жёны, Сакка перенёс её в небесную столицу и поставил старшей над двадцатью пятью коти небесных танцовщиц. И жил так Сакка до конца положенного ему срока, а по истечении срока перешёл в иное рождение в согласии с накопленными заслугами".
Заканчивая это наставление в дхамме, Учитель вновь выбранил монаха и сказал: "В былые времена, братия, мудрые, кои правили царством небесным, готовы были пожертвовать даже жизнью ради спасения живых тварей, ты же, бхиккху, посвятил себя столь справедливому вероучению, а пьёшь не-отцеженную воду, которая кишит живыми тварями". И, связав воедино стих и прозу, прошлое и настоящее, Учитель так истолковал джатаку: "Колесничим Матали в ту пору был Ананда, Саккой же я сам".
(Перевод Б.А. Захарьина)
Джатака о рыбе
Словами: "Сетей рыбацких не боюсь..." — Учитель — он жил тогда в Джетаване — начал рассказывать историю о том, как некий бхиккху продолжал пылать страстью к оставленной в миру жене. Ибо ведь, когда Учитель спросил его:
"Правда ли, брат мой, что ты мучим вожделением?" — тот ответил Учителю:
"Правда, Всеблагой". На вопрос же:
"К кому вожделеешь ты?" — монах отозвался:
"К оставшейся в миру жене, высокопочтенный! Пьянящи и сладостны, будто мёд, руки у жены моей, когда она ласкает меня, и нет у меня сил покинуть её".
"Бхиккху, эта женщина вынуждает тебя поступать недостойно, — молвил Учитель. — Ведь однажды ты уже чуть было не принял смерть из-за неё, только мой приход спас тебя". И Учитель поведал тогда о том, что было в прошлой жизни.
"Во времена минувшие, когда на бенаресском престоле восседал царь Брахмадатта, бодхисаттва был домашним жрецом царя. Как-то раз рыбаки забросили в реку невод. По реке в это время плыли две рыбы — муж и жена. Они резвились в избытке страсти и предавались любовной игре. Рыба-жена плыла впереди и, как только увидела ячейки невода, тотчас повернулась и успела спастись. Ослеплённый страстью муж продолжал резвиться и угодил прямо в ячейку невода. Рыбаки сразу почувствовали добычу, подняли невод из воды и вытащили рыбину из ячейки. Решив, что лучше всего зажарить рыбу-мужа на угольях и съесть на берегу, они не усыпили его, а швырнули в кучу песка, сами же стали разводить костёр и точить вертел. Рыба-муж думал: "Не мысль о предстоящем поджаривании на угольях или на остром вертеле страшит меня. И не пугает меня никакая другая боль, а мучаюсь я оттого, что жена моя станет терзаться подозрениями, будто я отправился к другой". И, сокрушаясь так, муж пропел гатху:
Сетей рыбацких не боюсь. Что мне жара и что мне зной?
Боюсь: подумает жена, что я услад ищу с иной.
В это время на берегу реки в сопровождении своей челяди появился домашний жрец царя, пожелавший совершить омовение. Ему были ведомы языки всех земных тварей. Услыхав стоны рыбы-мужа, он подумал:
"Эта рыба-муж терзается мучительной страстью. Если он встретит смерть в духовном ослеплении, то, вне всякого сомнения, окажется в чистилище. Буду его спасителем!" Рассуждая так сам с собой, жрец подошёл к рыбакам и сказал им:
"Люди добрые, вы ещё, помнится, ни разу не подносили мне рыбы в знак своего уважения".
"Господин, — вскричали рыбаки, — о чём тут толковать? Выбери и возьми любую рыбу, какую только пожелаешь".
"Ну, тогда, — сказал жрец, — дайте-ка вот эту: эта рыбина мне по сердцу, других не надобно".
"Возьми, господин", — сказали рыбаки.
Бодхисаттва ухватил рыбу-мужа обеими руками и, присев на берегу, наставительно молвил:
"Если бы нынче ты не попался мне на глаза, гибель твоя была бы неминуема. Плыви и не будь отныне рабом страсти". С этими словами бодхисаттва бросил рыбину в воду, а сам возвратился в город".
Завершая своё наставление в дхамме, Учитель объяснил монаху суть четырёх благородных истин, и терзаемый похотью монах обрёл плод праведного знания. Учитель же истолковал джатаку, так связав перерождения: "Рыбой-женой была оставшаяся в миру жена монаха, рыбой-мужем — сам терзавшийся вожделением монах, а жрецом был я".
(Перевод Б.А. Захарьина)
Джатака о Нанде
Словами: "Я полагаю: драгоценный клад сокрыт..." — Учитель — он жил тогда в Джетаване — приступил к рассказу о монахе, который делил келью с Сарипуттой.
Монах этот, рассказывают, был учтив и сдержан в речах и с великим тщанием исполнял всё, что требовал от него тхера. Но вот однажды с дозволения Учителя тхера вместе со своим соседом отправился в Страну южных гор, и когда они достигли цели своего паломничества, то прежде учтивый бхиккху столь возомнил о себе, что совсем перестал слушаться распоряжений тхеры, и всякий раз, когда тхера говорил: "Почтенный, исполни то-то и то-то", монах перечил ему и не подчинялся. Тхера никак не мог понять, что на того нашло. Когда их паломничество окончилось и оба они воротились в Джетавану, бхиккху опять сделался столь же кроток и послушен, как до странствия. Тхера отправился тогда к Татхагате и рассказал ему обо всём.
"Почтенный, — сказал тхера, — живёт со мной монах, который то ведёт себя будто раб, купленный за сотню монет, то, неожиданно возомнив о себе, начинает перечить на каждом шагу и не слушается никаких повелений". "Сарипутта, — ответил Учитель, — не только ведь ныне этот бхиккху поступает столь своенравно, и прежде уже случалось так, что в одном месте он держал себя будто раб, купленный за сотню монет, а стоило ему оказаться в другом месте, он начинал перечить и выказывать непослушание". И в пояснение сказанного Учитель по просьбе тхеры поведал ему о том, что случилось в прошлом.
"Во времена стародавние, когда на бенаресском престоле восседал царь Брахмадатта, бодхисаттва воплотился в облике землевладельца. По соседству с ним проживал его приятель, тоже землевладелец и тоже, как и он сам, пожилой человек. Жена у этого приятеля была молодая, и когда она родила супругу наследника, старый муж призадумался:
"Жена моя ещё молода и потому с моей кончиной сыщет себе кого-нибудь другого, да и пустит по ветру всё моё богатство. Сыну моему тогда ничего не достанется. Не лучше ли самому теперь же припрятать деньги?" Приняв такое решение, он призвал своего холопа Нанду, отправился вместе с ним в лес и, зарыв своё богатство в укромном месте, сказал:
"Нанда, дорогой, после моей кончины отдай этот клад сыну. И смотри не допусти, чтобы этот лес продали". Вскоре после этого старый землевладелец умер.
Прошло время, и его сын вырос. И тогда мать рассказала ему:
"Сыночек, твой отец зарыл свои сокровища в присутствии холопа Нанды, пусть Нанда укажет тебе место, где они спрятаны. Вот ты бы и зажил на славу". Как-то раз юноша и спросил Нанду:
"Дядюшка, верно ли, что вы вместе с моим отцом припрятали сокровища?"
"Верно, хозяин", — ответил Нанда.
"А где же вы зарыли их?" — снова спросил юноша.
"Да в лесу, хозяин", — ответствовал Нанда.
"Ну, так пойдём тогда в лес", — молвил юноша.
Взяли они заступ и корзину и пошли в лес, к тому месту, где были зарыты сокровища.
"Так где же клад-то, дядюшка?" — спросил юноша Нанду. А Нанда, лишь только очутился около денег, совсем потерял голову: исполнился такой гордыни, что ответил хозяину грубостью.
"Да в своём ли уме ты, прислужник холопского сына! — заорал он. — Откуда тут быть кладу?" Юноша в ответ на его грубые, оскорбительные речи только сказал:
"Ну что ж, тогда пошли домой", сделав вид, будто ничего не случилось.
Вернулись они вместе домой. Через два-три дня они снова отправились на то же место, и снова Нанда, как и в прошлый раз, нагрубил хозяину. Юноша опять ничего не ответил на оскорбления, а вернувшись домой, принялся рассуждать сам собой:
"Холоп этот говорит: "Пойдём, я покажу тебе, где зарыт клад", ведёт в лес, но там обрушивается на меня с бранью. Никак не пойму, в чём здесь дело. Живёт тут неподалёку старый приятель мое