"Просто потому, что я — "Высокомудрый", — твердил Атипандит. И так они препирались всё ожесточённее, покуда совсем не рассорились.
"Ладно, — подумал Атипандит, — есть одно хорошее средство". Он решил поступить так: попросил своего отца спрятаться в большом дупле дерева, сказав ему: "Когда мы оба явимся сюда, крикни: "Атипандит должен получить две части!" Потом Атипандит отправился к бодхисаттве.
"Послушай, любезный, — сказал он ему, — о том, что мне по праву причитаются две части, наверняка знает божество, обитающее вон в том дереве. Пойдём же, спросим у него". Он подвёл бодхисаттву к дереву и воззвал к духу дерева:
"Сделай милость: рассуди нас!" Отец Атипандита ответил из дупла не своим голосом:
"Расскажите, в чём дело!"
"Да вот, почтенный, — стали объяснять оба, — одного из нас кличут Пандитом, а другого — Атипандитом; мы торговали вдвоём; как нам теперь поделить между собой прибыль?"
"Пандиту — одну часть, а Атипандиту — две части", — тотчас же отозвалось дерево. Услыхав такое решение, бодхисаттва сказал себе:
"Сейчас я узнаю, божество ли это говорило или кто-либо другой". С этой мыслью он притащил пук соломы, затолкал в дупло дерева и поджёг. Когда пламя добралось до отца Атипандита, тот выскочил обожжённый из дупла, ухватился за ближайший сук и повис на нём, а потом свалился на землю. Во время падения он успел пропеть такую гатху:
И впрямь премудр зовущийся "Премудрым",
Другой же не похож на мудреца:
Из-за сыночка, что "Мудрейшим" назван,
Живьём чуть не изжарили отца.
Двое торговцев после этого поделили прибыль на две равные части, и каждый, забрав свою долю, отправился восвояси.
И, повторяя: "Он и в прежние времена был таким же нечестным торговцем", — Учитель завершил рассказ о прошлом и так истолковал джатаку. "Нечестным торговцем, — молвил он, — был тогда тот же нечестный торговец, мудрым же торговцем — я сам".
(Перевод Б.А. Захарьина)
Джатака о трубке для стрельбы
Словами "Уменье истинное славим..." — Учитель — он жил тогда в Джетаване — начал рассказ о бхиккху, который подбил лебедя. Рассказывают, что был в почтенной саваттхийской семье некий отрок, умевший очень метко кидать камни. Услыхав однажды слово дхаммы, он воспринял всем сердцем истинное вероучение, вступил в монашество, однако в учении особенно не усердствовал, да и примерным поведением не отличался.
Как-то раз в сопровождении одного совсем юного монаха он отправился на реку Ачиравати, искупался и вышел на берег. В это время над рекой пролетала пара белых лебедей. Заметив их, монах сказал своему спутнику:
"Сейчас я свалю заднего лебедя, попаду ему камнем прямо в глаз". Юнец усомнился:
"Куда тебе? Ты не сумеешь подбить его камнем".
"Стой здесь, — воскликнул монах. — Сейчас я его подобью. Камень войдёт ему в тот глаз, что к нам ближе, а выйдет через другой".
"Ну, теперь ты и вовсе вздор понёс", — недоверчиво сказал юнец.
"Что ж, — обиделся монах, — гляди!" С этими словами он подобрал трёхгранный камешек, размахнулся и швырнул его вслед лебедю, державшемуся сзади.
"Вжж", — послышался звук летящего камня. Лебедь понял, что ему угрожает опасность, повернул голову и стал прислушиваться. В то же мгновение монах схватил обточенный водой голыш и, как только лебедь сел и стал озираться, запустил им в птицу. Голыш вошёл ей в глаз с одной стороны головы и вышел через глаз на противоположной стороне. С пронзительным криком лебедь упал бездыханный. Совещались другие монахи и принялись ругать негодника:
"Дурное ты содеял!" Затем они потащили его к Учителю и, воскликнув
"Ты только посмотри, почтенный, что натворил этот монах!" — рассказали обо всём наставнику. Выслушав их, Учитель выбранил хорошенько монаха и, молвив:
"Не только ведь ныне, братия, отличается он таким умением, но и в прежние времена тоже был весьма искусен в подобных занятиях", поведал о том, что было в прошлой жизни.
"Во времена стародавние, когда на бенаресском престоле восседал царь Брахмадатта, бодхисаттва был советником царя. А домашний жрец, служивший в ту пору у царя, был человеком совершенно несдержанным на язык, необыкновенно болтливым: если уж заведёт какой-нибудь разговор, никому и слова не вставить. Царь часто думал про себя: "Как бы мне сыскать кого-нибудь, кто сумел бы умерить его чрезмерную говорливость?"
Там же, в Бенаресе, жил один урод, который передвигался только ползком. Этот урод необыкновенно искусно швырял камни. Дети из предместья обычно сажали его на тележку и везли к городским воротам, близ которых рос огромный развесистый баньян. Там они, обступив калеку, давали ему несколько мелких монет и начинали упрашивать: "Выбей изображение слона!" — или: "Выбей изображение лошади!" — и тот, метко бросая камни, выбивал на потеху им разные изображения на листьях баньяна. И почти все листья на дереве были в дырках, пробитых камнями.
Однажды, по пути в свои царские сады, к городским воротам подъехал государь. Испугавшись шумной царской свиты, все дети разбежались, остался только калека. Подъехав к баньяну, царь сошёл со своей колесницы и увидел на земле причудливый узор, образованный тенью от продырявленных листьев. Подняв голову, царь увидел, что листья все в дырках, покрыты изображениями, и спросил у приближённых, чьих рук это дело.
"Всё это сделал калека, государь!" — ответили ему.
"Быть может, этот калека поможет мне заткнуть рот болтливому брахману? — подумал царь и осведомился: — А где этот калека?" Приближённые после продолжительных поисков обнаружили калеку, который притаился у корней дерева, и указали на него царю:
"Вот он, государь". Царь велел поднести его поближе и, отослав приближённых, спросил:
"Есть у меня один, непомерно говорливый брахман; не сумеешь ли ты как-нибудь заткнуть ему рот?"
"Если мне дадут трубочку для стрельбы, из которой можно стрелять, продувая через неё воздух, да принесут сухого козьего помёта, то я выполню твою волю, государь", — ответил калека. Царь повелел отвезти его во дворец и усадить в углу комнаты за занавесью, а в занавеси этой прямо перед ртом болтуна проделать дыру; перед занавесью же он приказал поставить сиденье, а укрывшегося калеку снабдить трубкой для стрельбы и высушенными шариками козьего помёта.
И вот болтливый брахман явился но дворец на приём, уселся на предложенное ему сиденье и, подстрекаемый государем, принялся болтать, не давая никому другому вставить и слова. Через дыру в занавеси калека стал стрелять катышками сухого помёта в рот жрецу: по одному, будто мухи, вылетали шарики из-за занавеси и попадали прямо в глотку брахману, который сглатывал их с такою же лёгкостью, с какой высасывают жидкое масло из сосуда через опущенную в него тростинку. Вскоре все, сколько их ни было, шарики оказались в желудке у брахмана — по крайности, полмеры козьего помёта. Увидев, что запас шариков израсходован, царь сказал:
"О наставник! В великом своём словонедержании ты даже не заметил, как проглотил чуть ли не целую меру козьего помёта. Чуть больше — и ты уже не сумеешь всего этого переварить. Ступай-ка домой, выпей воды с просяными зёрнами и, вызвав у себя рвоту, очисти как следует желудок. Когда исцелишься, приходи обратно". С тех пор брахман держал язык за зубами и всегда хранил молчание, даже среди болтунов.
В благодарность за блаженное спокойствие, которое наконец обрели его уши, царь пожаловал уроду четыре деревни, расположенные к востоку, югу, западу и северу от столицы, с общим доходом в сто тысяч. Бодхисаттва подошёл тогда к царю и промолвил: "Утверждается, государь, что в этом мире совершенство — удел мудрых, однако же вот перед нами урод, который благодаря всего-навсего умению метко стрелять из трубки обрёл огромное богатство". И бодхисаттва спел такую гатху:
Уменье истинное славим,
А не пустую похвальбу.
Смотрите: награждён деревней
Урод за меткую стрельбу".
Завершая своё наставление в дхамме, Учитель истолковал джатаку, сказав: "В ту пору уродом был бхиккху, швырявший камни, царём — Ананда, мудрым же советником — я сам".
(Перевод Б.А. Захарьина)
Джатака о деревенской женщине
С восклицания: "Всему, в чём польза есть, учитесь..." — начал свой рассказ о царе Личчхави Учитель, который в ту пору жил в Махаване, близ Весалы, в доме с двускатной остроконечной крышей. Рассказывают, что этот царь Личчхави, будучи человеком благочестивым и добродетельным, зазвал к себе во дворец всю общину во главе с самим Пробуждённым и осыпал монахов великими милостями. Его супруга оказалась женщиной очень дородной, с толстыми руками и ногами. Она прямо-таки лопалась от жира. К тому же одежда её отличалась безвкусием. Поблагодарив владыку за гостеприимство, Учитель в сопровождении бхиккху направился в монастырь; там он наставил монахов в дхамме, а затем удалился в свою благоухающую келью. Сойдясь в зале собраний, монахи стали говорить между собой:
"Подумайте только, почтенные: у царя столь совершенной красоты, как Личчхави, и вдруг такая жена — жирная, с толстыми руками и ногами и к тому же ещё дурно одетая! Что он в ней нашёл?" Тут в залу вошёл Учитель и спросил монахов:
"О чём это вы беседуете, братия?" И, когда бхиккху рассказали ему, он молвил:
"Не только ведь ныне, братия, но и в прежние времена этот царь питал слабость к пухлым женщинам". И, уступая просьбам собравшихся, он поведал о том, что было в прошлой жизни.
"Во времена стародавние, когда на бенаресском престоле восседал царь Брахмадатта, бодхисаттва был советником царя. Однажды площадь перед дворцом пересекала некая толстая, скверно одетая деревенская женщина, которая пришла в город на приработки. Внезапно она почувствовала непреодолимое желание справить нужду. Не в силах противиться позыву, она присела, прикрылась полой одежды, сделала своё дело и тотчас выпрямилась.
Как раз в это самое время бенаресский владыка любовался из окна на дворцовую площадь и всё видел. И подумал тогда царь: "Облегчаясь на дворцовой площади, эта женщина не утратила стыда и совести. Она прикрыла полой срам и, как только кончила своё дело, поспешила встать. Наверняка она отменного здоровья и опрятна, ею всё будет содержаться в чистоте.