"Одни, нужды не ведая, творить греха не станут,
Другие не грешат, страшась позора.
А мог ведь ты, когда бы захотел, обогатиться.
Скажи, ты зла мне почему не сделал?"
На это бодхисаттва отвечал:
"Мудрые не совершают злодеяний
Ради благ, даруемых богатством.
Праведные и в годину бедствий от Закона
Ни из дружбы, ни со зла не отвратятся".
И, опять испытывая его, царь молвил, поминая мудрость кшатриев:
"Кто возвыситься сумеет
От убожества к богатству,
Будь то кротостью иль силой,
После праведником станет".
На это Великий прочёл такую гатху, сравнивающий человека с деревом:
"Дерева, которое нас тенью осеняет,
Ты ломать не должен, как злодей, предавший друга!"
"Махараджа, — продолжал он, — если сломать ветвь с дерева, под которым отдыхал, считается предательством, то что же сказать о том, кто убил человека? Ты даровал великое богатство моему отцу, мне оказал ты бесценные милости. Облагодетельствованный тобою, как мог бы я предать тебя?" Так высказав свою преданность, он произнёс с упрёком:
"Если один человек объяснит Закон другому или в чём-то сомненье его развеет, тот защитой станет его и опорой, и такую дружбу мудрый не разрушит". И ещё он сказал, увещевая:
"Нет хорошего в мирянине сластолюбивом, праздном, нет хорошего в отшельнике-невежде, и в царе, необдуманно свой приговор выносящем, хорошего мало, нет хорошего и в мудреце, поддающемся гневу.
Не опрометчиво кшатрий владетельный
К важным решеньям приходит;
Если обдуманно действует царь –
Свою славу он в мире умножит".
После того как Махосадха сказал это, царь возвёл его на свой трон, осенённый белым зонтом, а сам сел на низшее место и промолвил:
"О мудрый, богиня, обитающая в белом зонте, задала мне четыре вопроса. Я обратился к своим мудрецам, но из четырёх ни один не нашёл ответа. Ответь ты мне на эти вопросы, о сын мой!" –
"Махараджа, — отвечал мудрец, — будь это богиня, обитающая в зонте, или будь это четыре великих царя, или кто угодно, пусть задают мне любые вопросы, я отвечу. Скажи мне, махараджа, какие вопросы задала тебе богиня?" И царь, повторяя вопросы божества, произнёс первую гатху:
"Руками и ногами бьёт,
В лицо, пожалуй, попадёт,
И всё же дорог он, о царь.
Скажи: кто это может быть?"
Махосадхе смысл вопроса стал сразу же ясен, как месяц, взошедший на небе.
"Слушай, махараджа, — молвил он. — Когда дитя на руках у матери, играя, бьёт руками и ногами, дёргает её за волосы и тычет кулачком в лицо, она говорит ему:
"За что ты колотишь меня, плутишка?" — и в порыве любви прижимает его к груди и целует, и в этот миг оно ей дороже, чем его отец". Так он объяснил этот вопрос, словно возвёл солнце на небо. И, услышав его ответ, богиня вышла наполовину из просвета в зонте и произнесла сладкозвучным голосом:
"Хорошо решён вопрос". Великий получил от неё в дар драгоценную шкатулку, наполненную чудесными цветами и умащениями, она же исчезла. От царя он тоже получил цветы и другие дары, после чего тот попросил его разрешить другой вопрос.
"Говори, махараджа", — молвил мудрец, и царь произнёс вторую гатху:
"Она вовсю его бранит, но ждёт,
Когда же он придёт,
И всё же дорог он, о царь.
Скажи, кто это может быть?"
Великий объяснил: "Махараджа, когда семилетний ребёнок уже может выполнять поручения матери, она посылает его на поле или в лавку, а он отвечает:
"Дай мне того-то и того-то поесть или попить, тогда пойду", — она исполняет его просьбу, а он говорит:
"Сама, небось, прохлаждаешься дома, а я бегай по жаре по твоим поручениям!" — и корчит рожи и дразнит её, она же, рассердившись, хватается за палку и кричит:
"Поел, а теперь делать ничего не хочешь!" Он убегает, после того как она ему пригрозила, ей его не догнать, и она кричит:
"Убирайся, пусть тебя разбойники в куски изрубят!" — и тому подобное, и так бранит его вовсю и по-всякому, но что язык её произносит, того она нимало не желает и ждёт его возвращения. Он весь день где-нибудь играет, а вечером боится вернуться домой и идёт к какому-нибудь родственнику; мать же глаза проглядела, ожидая его возвращения. Она догадывается, что он боится идти домой, и сердце её исполняется печали, со слезами она ищет его по домам своих родных и, найдя сына, обнимает его и целует, крепко прижимает к себе и восклицает:
"Неужели ты обиделся на меня?" — и ещё больше любит его. Так, махараджа, когда мать сердится на сына, он ей ещё дороже". Так он ответил на второй вопрос, и богиня опять почтила его дарами; и царь почтил его тоже и попросил ответить на третий вопрос. "Говори, махараджа", — молвил тот, и царь прочёл ещё гатху:
"Его напрасно укорят
И без причины упрекнут,
И всё же дорог он, о царь.
Скажи, кто это может быть?"
Великий объяснил: "Махараджа, когда влюблённые, уединившись, предаются любовным утехам и она ему говорит:
"Ты меня совсем не любишь, ведь сердце твоё влечётся к другой!" — и так они корят и упрекают друг друга напрасно и без причины, они в то время друг другу ещё дороже. Знай, в этом смысл вопроса". И богиня почтила его, и царь почтил его тоже и попросил ответить ещё на один вопрос.
"Спрашивай, махараджа", — молвил тот, и царь прочёл ещё гатху:
"Они едят у нас и пьют,
Одежду просят и приют,
Но дороги они, о царь.
Скажи, кто это может быть?"
Тот объяснил:
"Махараджа, это вопрос о праведных брахманах-странниках. В домах благочестивых людей, верующих в этот и иной мир, им подают с радостью, и когда те брахманы-странники приходят просить подаяние, они получают и вкушают его, а хозяева думают, глядя на них: "Это у нас они просят, нами данную еду вкушают", — и от этого они их ещё больше любят. Странники получают дары и уносят их на своих плечах — и оттого они становятся только дороже хозяевам".
И когда найден был ответ и на этот вопрос, богиня его одобрила и опять почтила мудреца, положив к его ногам шкатулку с семью драгоценностями: "Прими, о мудрый". Царь же, обрадованный, пожаловал ему звание полководца. С той поры ещё больше возросла слава Махосадхи. И опять четверо пандитов держали совет:
"Ещё больше возвысился сын простолюдина, что нам теперь делать?" Сенака сказал:
"Ладно, я придумал. Мы пойдём к купеческому сыну и спросим его, кому можно доверить тайну. Он скажет: "Никому", — тогда мы пойдём к государю и обвиним его в предательстве и настроим царя против сына простолюдина".
Вчетвером они пришли в дом мудреца, приветствовали его и сказали:
"О мудрый, мы хотим задать тебе вопрос". –
"Спрашивайте", — молвил он, и Сенака спросил:
"О мудрый, в чём должно утвердиться человеку?" –
"В истине". –
"Утвердившись в истине, что должен он делать дальше?" –
"Обрести имущество". –
"Обретя его, что делать дальше?" –
"Принять совет". –
"Приняв совет, что дальше?" –
"Не выдавать своих тайн другому". –
"Хорошо, о мудрый", — обрадовались они, а сами подумали: "Теперь-то мы посмотрим, как у сына простолюдина пятки засверкают!"
И они пошли к царю и сказали:
"Махараджа, сын простолюдина замыслил измену!" Царь сказал:
"Я вам не верю, никогда он мне не изменит". –
"Поверь, махараджа, это правда. Если не веришь, спроси у него самого, кому можно доверить тайну. Не будь он предатель, он ответит кому, а если предатель, то скажет, что никому нельзя, мол, довериться, пока не исполнишь своё желание. Тогда ты нам поверишь и перестанешь в нас сомневаться". Царь согласился, и однажды, когда все собрались и сели на свои места, он прочёл первый стих из Вопроса о мудреце в Двадцатой книге:
"Вот пятеро собрались мудрецов,
И мне вопрос пришёл на ум, внемлите:
В похвальных ли, в недобрых ли делах
Кому открыть спокойно тайну можно?"
Когда он это произнёс, Сенака, думая о том, привлечь его на свою сторону, молвил:
"Откройся нам, о властелин земли!
Ты — благодетель наш, ты — нам опора!
И мы твои желания поймём,
Все пятеро, своё мы скажем слово".
Тогда покорствующий страстям царь произнёс такую гатху:
"Уж если добродетельна жена
И воле мужа следует послушно –
В похвальных ли, в недобрых ли делах
Открыть жене спокойно тайну можно".
"Царь теперь на нашей стороне", — подумал обрадованный Сенака и прочёл гатху, раскрывающую его намерения:
"Кто выручит попавшего в беду,
Кто для тебя опорой верной будет –
В похвальных ли, в недобрых ли делах
Открыть такому другу тайну можно".
Тогда царь спросил Пуккусу: "Как ты считаешь, Пуккуса, кому можно доверить тайну?" — и тот прочёл такую гатху:
"Когда твой старший или младший брат
Отменно добродетелен, надёжен –
В похвальных ли, в недобрых ли делах
Открыть спокойно брату тайну можно".
Потом царь спросил Кавинду, и тот прочёл такую гатху:
"Когда душевно близок сын отцу,
Умён, всегда готов повиноваться –
В похвальных ли, в недобрых ли делах
Открыть спокойно сыну тайну можно".
Потом царь спросил Девинду, и тот прочёл такую гатху:
"Нас мать, о лучший из земных владык,
Воспитывает с нежностью, с любовью.
В похвальных ли, в недобрых ли делах
Доверить ей спокойно тайну можно".
Расспросив их, царь обратился к мудрецу: "Как ты считаешь, о мудрый?" — и тот произнёс:
"Тайну лучше в тайне и хранить,
Открывать её — едва ль похвально.
Умный тайну выдать не спешит.