Тогда шибийцы, придя в бешенство, сказали царю:
«Кто стал бы одобрять казнь смертную, иль наказанье заточеньем, иль порку сына твоего, о повелитель? Однако ж он, весь погруженный в исполнение святого долга, не подходит — по мягкости и состраданью своему — нести столь тяжкий груз — правленье царством.
Ведь троном царским те владеют, кто доблестью своей прославились, искусные в служении трём целям,— а царевич добродетели столь предан, что забывает о житейской мудрости; он более подходит для жительства в лесу.
Известно нам, ведь недостатки дурного управления царей их подданным свои плоды приносят; для подданных они терпимы, как это наблюдалося не раз,— но для царей губительны и подрывают корни власти.
Зачем тут много говорить? Вот твёрдое решение шибийцев — ведь вынести они бы не смогли погибели твоей: уйти царевич должен на гору Банка, в область сиддхов, чтоб в подвигах высоких преуспеть».
Народ так грубо обратился к царю вследствие привязанности, любви и доверия к нему, опасаясь гибельных последствий дурного управления и радея о его же благе, и царь, смущённый гневом подданных, опустил глаза долу и с сердцем, полным мыслей о разлуке с сыном, тяжело вздохнув, сказал шибийцам:
«Если вы настаиваете на этом, то благоволите дать ему времени хоть одни сутки: завтра на рассвете Вишвантара исполнит вам угодное».-
«Да будет так!» — ответили с удовлетворением шибийцы. И царь обратился к слуге:
«Пойди, поведай обо всем Вишвантаре». Тот ответил почтительным поклоном и, обливая лицо скорбными слезами, явился к Вишвантаре, который находился в своём дворце. Громко рыдая в порыве печали и страдания, он упал к его ногам.
«Здорова ли царская семья?» — в волнении обратился к нему с вопросом Вишвантара, и слуга, в отчаянии, с трудом произнося слова и даже слоги, сказал:
«В царском семействе все благополучно».-
«Так почему же ты в таком волненье?» — снова спросил Вишвантара слугу. Тот, заикаясь, так как подступивший ком слез сдавил ему горло, и лепеча слова медленно из-за прерывающегося дыхания, промолвил так:
«Не слушаясь царёва приказания, которое им выражено было в ласковых словах, шибийцы недостойные в жестоком гневе тебя из царства изгоняют, царь».
Вишвантара сказал: «Меня шибийцы изгоняют, прогневавшись? Что это значит?
Не испытал я наслажденья, отклонившись от пути смиренья, беспечность к долгу ненавижу я: за что ж прогневались шибийцы? Не помню, чтобы я свершил дурной поступок!». Слуга сказал: «За твоё необычайное благородство. Меж тем как удовлетворение твоё всегда блистало бескорыстием, в сердцах просителей оно корыстью загрязнилось, и вот, когда тобой, высокий повелитель, был отдан царь слонов, то гнев спокойствие и мудрость у шибийцев отнял.
Итак, шибийцы наглые, забывшись, велят тебе идти путём, которым все изгнанники уходят».
И вот Бодхисаттва обратился к слуге со словами, в которых раскрывалась его глубокая любовь к просящим, возвышенная состраданием, а также его неистощимая стойкость:
«О, как непостоянны шибийцы по своей природе, и как же мало известен им мой характер!
Как можно говорить о внешних нам вещах? Готов отдать я голову свою и очи. Для блага мира лишь ношу и это тело, что ж говорить тут об одежде и животных?
Того, кто жаждет даже своим телом почтить слова просящих, решили запутать они, чтоб не давал даров. Как ярко в этом видно ребяческое легкомыслие шибийцев!
О, пусть меня шибийцы все отсюда изгоняют или убивают, я все же буду продолжать творить даянья и с этой мыслью в лес отшельников иду».
Тогда Бодхисаттва обратился к своей супруге, лицо которой выражало сильнейший испуг от тяжёлой вести: «Слышала ли ты решение шибийцев?». Мадри сказала: «Да, я слыхала, государь».
Вишвантара сказал:
«Все, сколько есть у нас имущества, полученного ли тобою от меня, иль родового твоего, все то имущество ты собери, о безупречноокая».
Мадри спросила: «Куда его сложить мне?». Вишвантара ответил:
«Всегда давай даянья благонравным, и ласковость пусть дар твой украшает. Так помещённое имущество не гибнет и следует за нами. Приятное твори свекрови, свёкру и за обоими смотри детьми, блюди ты праведность, не забывай о долге и не скорби со мной в разлуке».
Услышав это, Мадри, хоть и горело её сердце от страданий, чтоб не нарушить душевную стойкость супруга, скрыла свою жестокую тоску и скорбь и так сказала ему:
«Несправедливо то, великий государь, что в лес один уйти ты хочешь: каким путём ты, царь, пойдёшь, таким путём и я пойду с тобою.
Когда я около тебя, мне даже смерть, как праздник, и хуже смерти жить здесь без тебя.
К тому ж, о государь, мне жизнь в лесу не кажется несчастьем. Подумать только:
В лесной глуши, вдали от злых людей, где речки чистые струятся меж деревьев, полно газелей, слышно пенье птиц, земля покрыта прекраснейшим ковром травы, как изумруд, зеленой,— насколько ж там приятнее, чем в наших пригородных рощах!
Кроме того, государь,
Взирая на своих малюток, украшенных одеждой и венками, играющих в кустах лесных, не будешь вспоминать о царстве.
Увеселять тебя в лесу там будут заросли растений, что свесились беседками над ручейками с чистою водой; лесная их краса, что обновляется весною каждою, всегда нова, юна.
И пенье стройное там раздаётся хора разноголосых птиц, тоскующих по наслаждениям любви; павлинов танцы можно видеть, обученных учителем великим — сладострастьем.
Там нежное, которого наслушаться не можешь, жужжанье пчёл, сок сладкий пьющих; согласное их пенье будет твоё сердце веселить в лесу.
А ночью скалы там, одетые сияньем месяца, сверкают, словно в платьях из дукулы; там веет нежный ветерок лесной, забравший ароматы у деревьев и цветов.
А нежное журчанье речек, бегущих, спотыкаясь, по беспокойным камешкам! Их звуки так похожи на женских украшений звон и будут радовать твоё там сердце!».
Так, ободрённый милою женой царевич, стремясь скорее уйти в лес, заботясь о бедняках, приступил к богатой и щедрой раздаче даров. Когда весть об изгнании Вишвантары дошла до царской семьи, там поднялась тревога, вопли и рыданья. И, словно вне себя от скорби, горя и волненья, толпа бедняков, как пьяная или безумная, в смятенье испускала вопли различных жалоб:
«О, если мать-земля не устыдится топоров, которым дали позволение срубить тенистое то древо, дающее столь сладкие плоды, то ясно будет, что она лишилася рассудка.
Ведь если нет того, кто б мог остановить стремящихся разрушить водоём с водой холодной, чистою, приятной, увы, тогда ведь зря богов-мирохранителей так называют! Тогда их нет иль это слово — один лишь звук пустой!
Несправедливость бодрствует, а справедливость спит иль умерла, когда царевича Вишвантару из царства изгоняют!
О, кто способен столь искусно ввергнуть нас в несчастие, невинных, в мольбах влачащих жалкое существованье? Жестокий, кто стремится погубить нас?».
Тогда Бодхисаттва роздал нуждающимся все своё имущество, все, что было в его полной сокровищнице: драгоценные камни, золото, серебро, ценностью в несколько сот тысяч, горы разных вещей, все, что было в амбарах и житницах,— различное добро, зерно, а также рабынь, рабов, колесницы, упряжных животных, утварь и прочее,— все это распределил он соответственно потребностям каждого и, с глубочайшим почтением поклонившись отцу с матерью, душевная твёрдость которых была глубоко потрясена скорбью и мукой, вместе с женой и детьми сев на прекрасную колесницу, сопровождаемый пожеланиями счастья, покинул столицу при громких воплях большой толпы народа. С большим трудом ему удалось убедить вернуться обратно глубоко преданных и следовавших за ним людей, опечаленные лица которых были мокры от слез; после этого он сам взял вожжи и поехал дорогою, ведущею на гору Ванка. В ясном спокойствии духа миновал он окрестности столицы, увенчанные прекрасными увеселительными садами и рощами; постепенно ему стали попадаться отдельные тенистый деревья; люди стали встречаться все реже и реже; вот уже можно было видеть большие стада антилоп, бродящих в отдалении; наконец, он достиг леса, который весь был наполнен громким стрекотанием цикад. Там неожиданно приблизились к нему брахманы и стали просить коней, запряжённых в колесницу.
Хотя ему и долгий путь во много йоджан предстоял, к тому ж с супругой и с детьми, без всякой помощи, он все ж от радости даянье сотворить, не думая о будущем, отдал дважды рождённым четырёх коней.
И между тем как Бодхисаттва хотел уже сам запрячься в колесницу и покрепче затягивал свой пояс, появились четверо юношей-якшей под видом чудных красноватых антилоп и, словно прекрасно выезженные лошади, сами подставили свои плечи под ярмо колесницы. Увидев их, Бодхисаттва обратился к Мадри, глаза которой были широко раскрыты от изумления и радости:
«Взгляни, каков избыток сил святых в лесах, украшенных подвижников великих жительством, где их сердечное радушие к пришельцам пустило корни даже и среди чудеснейших животных диких».
Мадри сказала:
«Я думаю, что это лишь твоя сверхчеловеческая сила: ведь и у праведных, поднявшихся высоко в добродетелях своих, не одинакова бывает степень высоты их.
Ведь если ночью лотоса улыбка прекраснее, чем отраженье дивных звёзд в воде, тому причина — месяца лучи, протянутые, словно пальцы в любопытстве».
Меж тем как они продвигались вперёд, проникнутые взаимною любовью, и вели такую приятную беседу, к ним приблизился другой брахман и попросил у Бодхисаттвы его прекрасную колесницу.
Тогда царевич, равнодушный к личным наслажденьям, но родственник заботливый для тех, кто с просьбой обращается к нему, желанье брахмана исполнив, отдал колесницу.
И вот Бодхисаттва, с сердечной радостью сойдя с прекрасной колесницы и высадив своих близких, передал её брахману, а сам с сыном Джалином на руках пошёл дальше по дороге пешком; и Мадри, тоже ничуть не пав духом, с дочерью Кришнаджиной на руках шла за ним следом.
И, наклоняя кончики ветвей с прекрасными плодами, деревья, казалось, приглашали его к себе, как будто во внимание к великой силе его заслуг склонялись перед ним в почтении ученики.