«Постой! Не так! Сюда! Смотри! Куда теперь? Нет, от меня ты не уйдёшь! Рази! Конец тебе!» -с такими кликами они разили там друг друга.
Когда в пылу сражения такой поднялся страшный шум, визг, лязг оружия, от грома барабанов и от криков, казалось, треснул свод небес.
И, опьяняясь ароматом своей мады, слоны бросались злобно друг на друга, ужасные, как горы, швыряемые ветром при разрушенье мира.
Носились повсюду, зловещим облакам подобно, с резким громом колесницы; как молнии, вились на них знамёна.
Над ратями богов и данавов летали стрелы острые, которыми они друг друга поражали, в знамёна попадая и в царские зонты, в мечи и копья, в панцири, щиты и головы людей.
И вот, когда полки богов владыки, ужаснувшись стрел свирепых и мечей врагов, бежали, на поле брани он один лишь оставался, своею колесницей удерживая полчища врагов.
Тогда Матали, возница владыки богов, увидя надвигающееся войско демонов, которое в чрезвычайной радости, пронзительно крича, с гиканьем и победными кликами летело вперёд, в то время как войско богов думало только о бегстве, и решив, что настало время для отступления, поворотил колесницу владыки богов. И вот во время бегства Шакра, владыка богов, увидел на хлопковом дереве несколько гнёзд, которым грозило разрушение, так как они .были как раз против дышла колесницы. Когда он увидел это, сердце его охватило сострадание, и он обратился к Матали, своему вознице, с такими словами:
«На этом древе хлопковом есть птичьи гнезда, полные неоперившихся птенцов; так поверни же колесницу так, чтоб не упали на землю они, искромсанные дышлом колесницы».
Матали сказал: «Тем временем, о повелитель, нас настигнут полчища дайтьев!». И Шакра сказал: «Ну и что же? Побереги, как подобает, эти гнезда». Тогда Матали снова сказал ему:
«О лотосоокий! Единственное, что могло бы птиц спасти, то колесницы нашей поворот назад: но ведь давно уже, препятствий не встречая со стороны богов, на нас несётся вражеское войско!».
Тогда Шакра, владыка богов, движимый состраданием, обнаруживая свой возвышенный образ мыслей и свою несравненную истинно благую природу, молвил:
«Так поворачивай обратно колесницу: уж лучше умереть мне от ударов ужасных палиц слуг владыки дайтьев, чем жить бесславно, в поношенье, созданья эти погубив, охваченные ужасом и скорбью!».
И вот Матали, ответив: «Слушаю!»,— повернул обратно колесницу, запряжённую тысячью коней.
Тогда враги, видавшие в сраженье подвиги его, заметив колесницы поворот, охваченные ужасом, заколебались и подались назад, подобно чёрным облакам, гонимым ветром.
Хотя разбито было его войско, он, повернув обратно, путь преградив войскам врагов, сбил с них заносчивость и опьянение победой — хоть был один — своею неожиданной отвагой.
Когда же рать владыки небожителей увидела, что войско демонов заколебалось, то и она назад вернулась, а ненавистники богов бежали, охваченные ужасом, и в мыслях не было у них обратно повернуть.
Божественные десять троиц в смущении и радости почтили поздравленьями царя богов, затем торжественно он отбыл с поля брани, блистая чудным пламенем победы ореола. Затем отправился в свою столицу, где жители дворца его тоской томились.
Вот так была одержана победа в том сражении. Поэтому и говорят:
Презренный зло творит по бессердечью своему; а средний человек, хоть и доступный состраданью,— когда бедой застигнут; но добродетельный в опасности смертельной даже своим воззреньям не способен изменить, как не способен океан свои оставить берега.
[Таким образом, пренебрегая божественным царством и самой жизнью, наш владыка давно уже защищал живых тварей. Зная, что достоинству мудрого противно не только обидеть дышащую тварь, но даже и помыслить злое против неё, благородный должен всячески стремиться к состраданью. Это же следует приводить, говоря, что добродетель охраняет того, кто следует по её стезям, а также рассказывая о Татхагате и поучая благоговейно слушать святой закон.]
Джатака о Чуддабодхи
Гнева обузданием врагов смиряем мы и возбуждаем их — противным. Вот как об этом назидательно повествуется.
Однажды великосущный Бодхисаттва принял в сем мире рождение в одном великом брахманском роде, который широко прославился благодаря величию своих упражнений в добродетели, обладал значительным богатством, был уважаем царём и любим богами.
С течением времени он вырос, над ним были исполнены священные обряды, и вследствие постоянного упражнения в добродетели учения его имя скоро стало славно на собраниях учёных мужей.
Учёных слава на собраниях учёных расцветает, как сокровищ слава средь знатоков сокровищ, а героев слава — в битвах.
Благодаря знакомству с отречением от мира, проникновенному познанию закона, приобретённому в предшествовавших рождениях, и уму, просветлённому мудростью, эта великая душа не находила услады в доме.
И вот он покинул земные блага за тьму вражды, раздоров, тщеславия и мерзости, за их зависимость от царя, воров, воды, огня и неприятных родственников, за то, что они вызывали в нем неудовлетворённость и были преисполнены многочисленных грехов, отбросил их из любви к душе своей, как пищу, к которой примешан яд. Отказавшись от красоты волос своих и бороды и облачившись в выцветшее жёлтое платье, он отбросил обольщение домашней одежды и обратился к свету обетов и установлений отшельнической жизни. Из преданной любви к нему его супруга обрезала волосы и без всяких украшений на теле, украшенная только сиянием естественной прелести и добродетелей своих, облёкшись в жёлтое платье, собралась отправиться за ним в пустынь. И Бодхисаттва, видя её намерение — последовать за ним для отшельнической жизни и зная несоответствие нежности женщины с пребыванием в лесной пустыни, сказал ей:
«Милая, ты преданности глубину уж проявила, поэтому оставь своё намерение последовать за мной. Тебе приличествует жить там, где обитают отшельницы другие. Ведь жительство в лесу сопряжено с трудом великим. Смотри:
На кладбищах, в заброшенных домах, в горах, в лесах, зверями дикими кишащих, отшельники, лишённые приюта, после захода солнца где придётся на ночь остаются.
И, к созерцанию стремясь, обычно в одиночестве они живут; даже от вида женщин их сердца отвращены; поэтому ты помыслы направь на возвращенье. Что пользы для тебя от сих скитаний?»
Она, принявшая твёрдое решение последовать за ним, со слезами, выступившими на глазах, сказала ему приблизительно следующее:
«О, если б мысль возникла у меня, что я устану от счастия тебя сопровождать, то разве я тогда б себе страданья причиняла и неприятное тебе, скажи?
Но так как я не в состоянье жить, тебя лишившись, ты должен мне простить, что не исполню повеление твоё».
Дважды, трижды он обращался к ней с такими речами, и, когда она все же не захотела возвратиться, Бодхисаттва молчаливо допустил её следовать за собой.
Сопровождаемый ею, как чакравака своей чакравакой, он проходил деревни, города, селения. Однажды в какой-то уединённой восхитительной лесной местности, украшенной чудными зарослями различных деревьев с густою тенью, как бы ласкаемой проглядывавшими кое-где лучами солнца, нежными, как лучи луны, и где поверхность земли была покрыта пыльцою различных цветов, он после полудня предавался созерцанью. Вечером, выйдя из глубокого сосредоточения мысли, он стал сшивать лохмотья одежды. И отшельница невдалеке от него, украшая собою подножие дерева, словно божество, блистая своей красотой, предавалась созерцанию, сосредоточивая внимание, как он её учил.
И тамошний царь, посещая рощи, украшенные пышно разросшимися побегами, рождёнными весною, наполненные жужжаньем пчёл, роями носившихся в воздухе, оглашавшиеся радостными криками кукушек, изобиловавшие чарующими водоёмами, украшенными смеющимися цветами лотосов и водяных лилий, освежавшиеся приятным ветерком, напоенным ароматом и благоуханием различных цветов, прибыл в эту местность.
Леса там доставляли радость сердцу. Они чудеснейшим ковром цветов блистали, что выткала для них красавица-весна, там раздавались крики громкие павлинов и самцов кукушек, поверхность водоёмов цветами лотосов усыпана была, и на лужайках пробивалась нежная трава, и слышалось жужжанье опьянённых пчёл в местах весёлых игр любовных.
И царь, почтительно приблизившись к Бодхисаттве, после взаимных приветствий сел возле него в стороне. Увидев ту прелестную отшельницу, он, с сердцем, поражённым её дивной красотой, подумал: «Это, должно быть, последовательница его во святом законе» — и по своей легкомысленной натуре стал размышлять о способе похитить её.
Он слышал о могуществе подвижников, в пламени гнева сжигающих проклятьями, и потому, хоть страсть ослабила в нем твёрдые устои, он не осмелился неуваженье проявить.
У царя явилась мысль: «Нужно узнать могущество его подвижничества, тогда и можно поступить надлежащим образом, но не иначе. Если его сердце доступно для страсти к этой женщине, то, очевидно, в нем нет силы подвигов, а если он свободен от страсти и мало внимателен к ней, то в нем должна быть эта великая сила подвигов». Поразмыслив так, царь, стремясь узнать силу подвигов Бодхисаттвы, словно желая ему добра, обратился к нему с такими словами:
«Послушай-ка, отшельник, в этом мире немало есть коварных насильников; не следует тебе жить в этих глухих лесах с этой твоей прекрасной последовательницею во святом законе. Если кто-нибудь забудется по отношению к ней, то, несомненно, и тебя будут осуждать. Подумай:
Ведь если кто-нибудь в такой пустыне, презрев святой закон, а вместе с ним тебя, столь обессиленного подвигами, насильно бы её увёл, что оставалось бы тебе, кроме печали?
Предавшись гневу и терзаясь сердцем, поправ святой закон, ты погубил бы славу. Так лучше пусть она живёт среди людей; к чему подвижникам соседство женщин?»
Бодхисаттва сказал:
«Правду сказал государь! Однако же следует тебе услышать, что я сделал бы при таких обстоятельствах.