И нишадец, хотя его сердце очерствело от постоянного проявления жестокости, был поражён в самое сердце этими его словами, свидетельствовавшими о пренебрежении к жизни, сиявшими любовью к господину, сильными своей высокой благородностью, украшенными твёрдостью и приятностью. Проникнутый изумлением и глубоким почтением, он, почтительно сложив свои руки, сказал Сумукхе:
«Хорошо, хорошо, о высокоблаженный!
И для людей и для богов такая добродетель чудо, которую ты проявил сейчас, для господина жизнью жертвуя!
Поэтому я твоего царя с почтением великим отпускаю; ему, который для тебя приятней жизни, кто неприятное бы сделать мог?»
Промолвив так, нишадец, невзирая на повеление царя, проявляя высокое почтение к владыке лебедей и проникнувшись состраданием, выпустил его из сети. Тогда Сумукха, военачальник, сердце которого было исполнено величайшего ликования вследствие освобождения царя лебедей, с радостью и любовью взирая на нишадца, сказал ему:
«О утешение друзей! Как я тобой утешен был сегодня освобожденьем лебедей царя, так много тысяч лет тебя пусть утешает толпа друзей, родных, о друг мой!
Так пусть бесплодным же не будет труд твой этот! Ты, взяв меня и лебедей владыку, здоровых и несвязанных, обоих во дворец представь царю.
И, несомненно, царь твой, владыку лебедей с советником его увидев, в великой радости пожалует тебе, мечты все превзойдя твои, премного денег, которые твою умножат радость».
И нишадец подумал: «По его неотступному желанию пусть же увидит царь эту поразительно прекрасную пару лебедей» — и, освободив чудесных этих птиц из силка, он представил их обоих, невредимых и несвязанных, царю, произнеся:
«Подарок дивный этот осмотреть благоволи, великий государь: с военачальником своим сюда мной приведён царь лебедей прекрасный».
И царь, с сердцем, преисполненным великой радостью и удивленьем, посмотрев на тех лебедей, прекрасных, как два больших слитка золота, чарующе блиставших своею красотой, сказал нишадцу:
«Мне расскажи подробно: каким путём к тебе попали в руки птицы эти, неповреждённые, несвязанные обе, хотя лишь по земле ходить способен ты?»
Услышав это, нишадец, поклонившись царю, сказал: «Расставил много крепких я сетей для птиц повсюду, где они играют, в озерах и прудах.
Тогда доверчиво, без опасении, прекрасный этот лебедь, бродя по берегу, ногой попался в сеть, которая была там скрыта мною.
А этот лебедь, несвязанный, подсев к тому, меня просить принялся его освободить и самого себя как выкуп предлагал за жизнь владыки лебедей.
Своею жизнью жертвуя охотно, с настойчивою просьбой обратился он ко мне словами человечьими, в которых ясен и приятен каждый слог.
Его тем словом дивным и твёрдым поведением его на благо господина так умилен я был, что выпустил его владыку с жестокостью моею вместе.
И птиц царя освобожденьем обрадован был он глубоко! Различными приятными словами меня он побуждал к тебе с собой явиться, чтобы мой труд из-за бесплодности его тяжёлым не был.
Таким-то образом, закону правды преданный глубоко, носящий облик птицы, кто б ни был он, в мгновение одно в моей душе он даже мягкость пробудил. Птиц повелителя освобожденье помня и обо мне радея, с владыкой лебедей явился сам сюда он во дворец».
Услышав это, царь, обрадованный и поражённый всем сердцем, предложил царю лебедей золотое сидение, достойное быть троном царя; его ножки, дивно прекрасные, сверкали блеском различных драгоценных камней; оно было покрыто дивным покрывалом; роскошные покойные подушки пышно лежали на нем; внизу у него было удобное подножие для ног. Достойное служить первому советнику тростниковое сидение было предложено Сумукхе. И Бодхисаттва, помыслив: «Теперь время обратиться с дружеским приветствием», своим приятным, как звон колец на ногах у женщин, голосом обратился к царю:
«Сияния и прелести вместилище твоё есть тело! Все ли в нем здорово, скажи, о здравия достойный? Здорово ли и тело добродетелей твоих, и дышит ли оно, как должно, вздохами могучими речей, деяний?
И посвятил ли ты себя защите подданных своих, во благовременье им расточая милости и наказанья? Преумножаешь ли ты этим славы блеск, любовь всего живого и добро?
С советниками, не причастными к обману по чистоте своей, искусными в делах и преданными долгу, ты размышляешь ли о благе подданных твоих, и от сего не отвращён ли ум твой?
Когда твоим правленьем мудрым и доблестью твоей лишённые величия соседние цари к тебе с мольбами обращаются, являешь ли ты состраданья красоту, а не пренебрежение к доверью?
Твои поступки, с благим, приятным и полезным не стоящие в противоречье, высокомужественный муж, всем добродетельным любезны ль? Распространяются ль они повсюду успехом славы? Врагами воздыхающими им наносится ли вред?»
И царь, в своей радости проявляя чистоту своих чувств, сказал ему в ответ на это:
«Сегодня у меня благополучье полное, о лебедь, и так всегда и будет: ведь встретился я с добродетельным, чего давно желал!
Когда ты в сеть попался, то в легкомыслии своём и в буйной радости не причинил ли своей суровой властью этот птицелов тебе мучений?
Случается ведь так, что этих подлых ум, великой радостью смущённый, впадает даже в грех, когда постигнет птиц несчастье».
Бодхисаттва сказал: «Благополучие меня не оставляло, великий: царь, и в час постигнувшей меня беды; и этот птицелов ни в чем не проявил себя по отношенью к нам как враг.
Свободного, но связанного будто любовию ко мне Сумукху увидав, к нему он с ласковою речью обратился, удивления и любопытства полный.
От ласковых Сумукхи слов его смягчилось сердце, меня он выпустил из сети, с учтивостью воздав почтенье мне.
И потому Сумукха, добра ему желая, склонился к мысли, что сюда отправиться нам должно и что ему на счастье это будет».
Царь сказал: «Желали страстно мы прибытья вашего. Привет вам здесь! Я в высочайшей степени обрадован сим праздником — вас видеть!
А этот птицелов-нишадец великую награду сегодня от меня получит: добро вам сотворив обоим, он сам добра достоин!»
Так промолвив, царь, пожаловав нишадцу великий денежный дар, снова сказал царю лебедей:
«В сей вам принадлежащий дом прибыв, оставьте здесь при мне стесненья всякие; чем угодить могу я вам и как, сказать благоволите: ведь с вами общие богатства у меня!
Лишённою боязни речью и откровенными словами богатому друг доставляет удовлетворенье, подобного которому тот не достигнет богатствами своими; великое благодеянье — откровенность среди друзей!»
И царь, любопытствуя всем сердцем побеседовать с Сумукхой и с удивлением устремив свой взор на него, сказал:
«Не приобретя короткости в знакомстве новом, люди, конечно, к смелой откровенности ещё не прибегают, но речи их учтивостью проникнуты, и говорят они с любезностью, чарующей сердца.
Беседою своею посему благоволи ты сделать так, о господин, чтоб не бесплодным было возрастанье в нашем сердце на откровенность радостной надежды!»
В ответ на эти слова Сумукха, военачальник лебедей, учтиво поклонившись царю, сказал:
«С тобой, царём, Махендре равным, беседа — праздник, мыслю я! И чьи желания не превзойдёшь ты, проявляя дружелюбие своё?
Когда беседуют столь дружелюбно и приятно два государя — царь людей и повелитель птиц, то в их беседу вмешиваться дерзко слуге — не будет разве непристойно?
И этот образ действий разве добрым воспитаньем не рождён? То зная, как бы мог в беседу я вмешаться? Я и хранил молчание, великий государь, по сей причине; и если следует просить прощенья мне, то ты меня прости!»
В ответ на это царь с великой радостью и удивлением на лице, выражая своё одобрение Сумукхе, сказал:
«По справедливости молва о добродетелях твоих пленяет мир! По справедливости ты назван другом царя пернатых! Подобную ведь скромность и совершенство повеленья несовершенный дух и сердце не проявят!
Поэтому начавшаяся дружба между нами уж больше не расстроится теперь, я в то глубоко верю; приязнь — то благородных единенье!»
И Бодхисаттва, видя глубокое желанье дружбы со стороны того царя и прославляя его наклонность к проявлению любви, сказал:
«Что сделать может только близкий друг, то сделал ты для нас, о государь, хотя приязнь меж нами и нова: своей души великой указаниям ты следовал!
И кто б, о царь, к тебе не привязался сердцем от обращения такого твоего, проникнутого уваженьем и любовью, как то, которое здесь к нам ты проявил?
Какую пользу от меня, высокий повелитель, ожидаешь? Как велика та польза? Царь, твёрдый в добродетели! Ты проявленьем этой добродетели гостеприимству положил начало несомненно!
Не чудо ль это, что в тебе, и душу собственную победившем, на благо подданных столь твердо преданном царёву долгу, и в подвиги и в созерцанье погруженном, как отшельник, в согласии с своей природой все добродетели живут?
Своею славой добродетели приятны, и не в греховных дебрях обитает благодать; то зная, качество греха и добродетели познав, кто, коли он разумен, от собственного блага станет отклоняться?
И положения такого не достигает царь ни доблестью, ни силою богатства, ни счастьем в управленье мудром, какого, добродетель соблюдая, он достигает без усилий и затрат.
Ведь к добродетелям богов владыки счастье взоры обращает; возвысившихся добродетелью смирение сопровождает; из добродетелей проистекает слава так же, как и величие высокое на добродетелях покоится всегда.
И злобою, тщеславием, высокомерием ожесточённые, всегда великою враждою опьянённые сердца врагов и те смягчают добродетели, превосходящие своею прелестью сияние луны.
По сей причине, о земли хранитель, ты, охраняя землю с её склонившимися пред твоим величием высокомерными царями, великой красотою скромности и добродетелей других во всем живущем к добродетели влеченье пробуждай.
Достойнейшая цель царя — народа благо, ведь это путь к благополучию обоих, и будет так оно, когда закону предан царь: ведь поведению царя народ весь следует!