«В стародавние времена в Бенаресе правил царь Брахмадатта, Бодхисатта же был его домашним жрецом. Сведущий во всех трех Ведах и искушенный в восемнадцати других видах знания, царский жрец владел еще чудодейственным заклинанием. Заклинание это давало власть над всем в мире, однако требовало сосредоточенного размышления.
И вот однажды Бодхисатте пришло на ум, что надо бы повторить где-то это заклинание вслух. Отправился он тогда в уединенное место, сел на камень и принялся произносить слова заклинания, твердо зная, что никому из должно не наставленных передавать того заклинания не следует, — потому-то он и повторял его в тихом месте. Вышло, однако, так, что рядом лежал в своей норе некий шакал. Он услыхал слова заклинания и запомнил их. Случилось же такое оттого, что в прежнем рождении шакал тоже был брахманом и знал это могущественное заклинание.
И вот, когда Бодхисатта, собираясь уйти, поднялся со словами: «Ну, теперь-то я помню заклинание наизусть!» — шакал выскочил из своей норы и, крикнув: «Эй, брахман! Я заучил твое заклинание лучше, чем ты сам!» — помчался прочь. Бодхисатта некоторое время гнался за шакалом, взывая: «Эй, шакал, остановись — ты наделаешь много дурного! Держите его, хватайте!» — но все было напрасно — шакал скрылся в лесу. Там он встретил шакалиху и легонько куснул ее. «Ну, что тебе, господин?» — тявкнула шакалиха. «Знаешь ли ты меня?» — спросил шакал. «Не знаю!» — отвечала шакалиха. Шакал тогда прочел заклинание и силой его подчинил своей власти несколько сот шакалов, а также всех слонов, лошадей, львов, тигров, кабанов, оленей и прочих четвероногих тварей. И стал шакал царем всех зверей, взял себе имя Саббадаттха, Клыкастый, а шакалиху сделал своей старшей женой. Потом лев взобрался на спины двух слонов, ставших рядом, а на льва вместе с шакалихой взгромоздился шакал Саббадаттха, царь зверей, и четвероногие воздали ему великие почести.
Слава вскружила шакалу голову, гордыня обуяла его, и решил он завоевать царство бенаресское. И вот, сопровождаемый четвероногими тварями, подступил шакал к Бенаресу — и на целых двадцать йоджан растянулось его воинство. Став неподалеку от города, направил шакал царю послание: «Отдай царство или сражайся за него!» И объятые страхом жители Бенареса наглухо затворили городские ворота и заперлись в крепости. Бодхисатта же пришел тогда к царю и сказал: «Не бойся, великий царь! Биться с Саббадаттхой, царем шакалов, — мой удел, ибо, кроме меня, никто не сможет с ним сразиться!» Он успокоил царя и горожан и, сказав: «Пойду-ка спрошу шакала, как собирается он завоевать наше царство!», взошел на дозорную вышку над городскими воротами и крикнул: «Саббадаттха! Скажи, а как же ты завоюешь это царство?!» — «Очень просто, — отвечал шакал, — я прикажу львам рычать таким страшным рыком, что бенаресцы испугаются и крепость падет!»
«Только-то и всего!» — подумал тогда Бодхисатта. Он спустился с дозорной вышки и повелел бить в барабаны по всему городу Бенаресу, что протянулся на двенадцать йоджан, и оповестить жителей о том, чтобы они забили уши гороховой мукой. Горожане, повинуясь приказанию, затолкали в уши муку и закупорили их так, что не слышали друг друга. И мало того, что себе, — они заткнули также уши всем котам и прочим четвероногим, жившим в городе. Бодхисатта же, вновь взойдя на дозорную вышку, позвал: «Эй, Саббадаттха!» — «Чего тебе, брахман?!» — откликнулся шакал. «Так как же ты собираешься захватить эту крепость?» — снова спросил Бодхисатта. «Я же сказал: заставлю львов рычать и тем напугаю жителей, а после, растерзав их, займу город!» — ответил шакал. «Ну, так вот, — молвил на то Бодхисатта, — шакалу не заставить львов рычать: благородные львы, чьи лапы желты, а гривы — как у предводителя львов, не станут слушать такого старого шакала, как ты!» Тогда шакал, обуреваемый гордыней, вскричал: «И другие львы уподобятся тому, на спине которого я восседаю и которого тотчас же заставлю рычать!» — «Что ж, — молвил Бодхисатта, — заставь, если сможешь!»
И тогда шакал топнул ногой по спине льва, на котором сидел верхом, и повелел льву издать рык. И лев, склонив морду к уху одного из слонов под собой, выгнулся и трижды разразился оглушительным ревом, повергающим в трепет все живое. Перепуганные слоны сбросили шакала на землю себе под ноги, ненароком наступили ему на голову и раздавили всмятку. И тотчас на том самом месте шакалий царь Саббадаттха испустил дух. Другие же слоны, услыхав рычание льва и перепугавшись до смерти, бросились бежать и в суматохе передавили друг друга. И вышло так, что прочие четвероногие — от кабанов и оленей до зайцев и котов — все погибли, раздавленные. Только львы уцелели и, бежав оттуда, скрылись в лесах. Вся же земля в округе двенадцати йоджан являла собой вид огромной груды мяса.
Тогда Бодхисатта сошел с дозорной вышки, приказал распахнуть городские ворота и под барабанный бой оповестил бенаресцев: «Пусть все высыпят муку из ушей, а жаждущие мяса пусть наберут его сколько захотят!» И жители города, наевшись вволю свежатины, оставшееся мясо насушили и навялили про запас. С того самого времени, говорят, люди и научились вялить мясо впрок».
И, заканчивая свое наставление в дхамме, Учитель истолковал джатаку и связал перерождения, спев такие исполненные высшей мудрости стихи:
«Как некогда шакал в гордыне ненасытной
Царем клыкастых стать под небом возмечтал, —
Таков и человек, что окружился свитой:
Не боле он велик, чем среди львов шакал!»
«Шакалом в те времена был Девадатта, царем бенаресским — Сарипутта, домашним же жрецом царя был я сам», — добавил к тому Учитель.
Джатака о пустыне
Словами: «Пустыни плоть усердно рассекая...» – Всеблагой – он жил тогда в Саваттхи – начал свое наставление в дхамме. Заговорил же он об одном непочтительном бхиккху.
Когда Татхагата жил в Саваттхи, в рощу Джетавану явился некий юноша из почтенного семейства. Внимая урокам Учителя, толковавшего дхамму, он очистился сердцем, постиг, что скверна – источник всех страстей, и стал монахом. За пять лет монашества, перед посвящением в высший сан, юноша глубоко изучил оба свода Законов и преуспел в созерцании. С помощью Учителя он вступил на избранный им самим путь сосредоточенного размышления. Отправясь в лес, юноша провел там три месяца, время дождей, однако так и не сумел ни обрести мгновенного озарения, ни достичь необходимой силы сосредоточения. И подумал тогда он:
«Учитель говорил о четырех разрядах людей. Я, следует полагать, отношусь к последнему, к тем, кому открыта лишь сторона внешняя. Оттого, видимо, в этом моем существовании нет мне Пути и нет Плода. Какой же толк в моем отшельничестве? Не лучше ли мне отправиться к Учителю? Будучи подле него, я смогу радовать свой взор зримой красотой тела Пробужденного и услаждать слух его наставлениями в дхамме». Порешив так, юноша воротился в Джетавану, и сказали ему тогда другие ученики: «О достойный! Учитель благословил тебя на путь сосредоточенного размышления, однако, повинуясь правилам скитальческой жизни, ты покинул обитель. Ныне же, воротясь, ты наслаждаешься общением с ним. Неужто же ты преуспел в своем подвиге и стал арахатом, избавившимся от перерождений?» Юноша ответил им: «О достойные! Нет мне в этом существовании ни Пути, ни Плода. Отчаявшись достигнуть вершины подвижничества, я ослабел в усердии своем и поэтому воротился к вам». «Неподобающее ты содеял, о почтенный, – сказали ему монахи. – Выслушал поучения стойкого во всех своих помыслах и деяниях Учителя, а сам явил недостаточное усердие». И они решили отвести его к Татхагате.
Все вместе они отправились к Учителю, который спросил их: «Чем провинился этот бхиккху, братия? Ведь вы привели его сюда против его воли». «Почтенный, этот бхиккху принял обет монашества, следуя справедливейшему из всех учений, – ответили монахи, – но, вкусив от праведной скитальческой жизни, ослаб в усердии и воротился в обитель». Учитель обратился к юноше: «Верно ли, что ты, бхиккху, оказался недостаточно усерден?» «Верно, почтенный», – подтвердил монах. «Как же ты, бхиккху, – молвил тогда Учитель, – стал монахом, преданным столь замечательному учению, а сам не выказал умения довольствоваться малым, черпать удовлетворение и радость в скитальческой жизни и к тому же еще явил недостаток усердия? А ведь прежде ты был тверд в мыслях и деяниях своих. Не единственно ли твоими усилиями была добыта влага в пустыне и напоены скот и люди? Отчего же ты ослаб в усердии?»
От этих слов Учителя бхиккху приободрился и воспрянул духом. Все монахи принялись тогда упрашивать Достославного: «Почтенный, нам известно только, что этот бхиккху явил недостаточное усердие, но что в прежнем его существовании единственно благодаря его усилиям напоены были люди и скот в пустыне – это ведомо одному лишь тебе, о Всезнающий. Приобщи же и нас к тому, что тебе известно». «Хорошо, братья, слушайте», – сказал им Учитель и, поведав монахам о случившемся, открыл смысл события, происшедшего в прежней жизни и поэтому утраченного их памятью.
«Во времена былые, когда на престоле царства Каси, в его столице Бенаресе, восседал Брахмадатта, Бодхисатта родился в семье старшины торговцев. Когда он вырос, то и сам стал старшиной торгового обоза и начал ездить по стране с пятью сотнями повозок. Однажды судьба завела их обоз в пустыню протяжением в целых шестьдесят йоджан. Песок в этой пустыне был столь мелок, что его невозможно было удержать в горсти, с восходом же солнца он раскалялся и, подобно пылающим углям, обжигал ступни путников. Поэтому обозы, которые везли топливо, масло, рис и прочие припасы, обычно передвигались только по ночам. На рассвете же повозки ставили в круг, торговцы и их слуги сооружали навес и, наспех перекусив, проводили остаток дня в тени. На закате они ужинали и, дождавшись, пока земля остынет, закладывали повозки и снова выступали в путь. Передвижение их было подобно странствию по морским волнам. Среди них был человек, которого называли «кормчим пустыни». Зная расположение планет, он выбирал путь для обоза. Таким же способом решил переправиться через пустыню и сын торгового старшины.