"Я заклинанье знаю от чандала.
Он мне сказал, чего беречься надо:
"Не смей скрывать мое происхожденье!
Сокрыв, утратишь заклинанье тут же".
Ты, царь, спросил меня, кто мой учитель.
А я, кичась собой, сказал неправду,
Что-де от брахмана я знаю заклинанье.
И вот, забыв его, рыдаю горько".
"Какой дрянной человек! Не уберег подобное сокровище! – разгневался царь. – Что может значить чье-то происхождение в сравнении с бесценным заклинанием!
То растенье будет лучшим
Для пчелы, что жаждет меду,
Где она его добудет,
Будь оно хоть клещевиной.
Кшатрий, брахман или вайшья,
Пусть хоть шудра иль чандал он, –
У кого узнал ты дхарму,
Почитай того всемерно.
Дайте палок негодяю,
Прогоните его в шею!
Он, с таким трудом добившись,
Чтоб ему сказали тайну,
Сам ее теперь утратил
В непомерном самомненье".
Слуги исполнили приказ и велели брахману убираться вон из царства: "Ступай обратно к учителю. Сможешь умолить его, чтобы он опять научил тебя заклинанию, – тогда возвращайся. А не сможешь, не смей здесь и показываться!" Делать брахману было нечего. Рыдая, отправился он в слободу к учителю. "Кроме учителя, мне надеяться не на кого, – думал он. – Пойду к нему, попробую умолить его дать мне заклинание снова!" Великий заметил его издали и сразу сказал жене: "Смотри, милая, вон тот самый негодник! Потерял заклинание и идет за ним опять". Брахман подошел к Великому, приветствовал его и сел. "Зачем пришел?" – спросил тот. "Учитель, я солгал, отрекся от тебя и попал в великую беду", – повинился брахман в своем преступлении и попросил дать ему заклинание снова:
"Как падает неосмотрительный путник
В яму, в канаву, в расщелину, в пропасть,
Их принимая за ровное место;
Как наступают на черную кобру,
В сумерках видя в ней только веревку;
Как себе стопы слепец обжигает,
Неосторожно ступив на кострище, –
Так же и я оступился, о мудрый.
Смилуйся, дай мне опять заклинанье!"
"Напрасные слова, любезный, – ответил учитель. – Даже слепец не падает ни в яму, ни в расщелину, когда он предупрежден. Я ведь тебе все сказал заранее, так что нечего было трудиться приходить ко мне снова.
По правилам я рассказал заклинанье,
По правилам ты заклинанье воспринял.
Условие я изложил тебе ясно.
И если бы ты соблюдал его честно,
Тогда заклинания б ты не утратил.
Ты выслужился и получил заклинанье;
Оно в нашем мире – великая редкость;
Ты мукой обрел себе средства для жизни.
Безумный глупец! Ты по собственной воле
Неправду сказал и сгубил заклинанье.
Заблудшему, глупому, неблагодарному,
Лжецу, не сдержавшему данного слова, –
Мы вновь заклинанье доверить не можем.
Противен ты мне, убирайся отсюда!"
Так учитель прогнал его, и брахман решил, что жить теперь незачем. Ушел он в лес и умер там жалкой смертью".
Закончив это наставление, Учитель повторил: "Как видите, монахи, Девадатта не только теперь, но и прежде отрекся от учителя и попал в великую беду". И он отождествил перерождения: "Неблагодарным брахманским юношей был тогда Девадатта, царем был Ананда, а чандалом – я сам".
(А.В.Парибок, перевод, примечания, 2000.)
Джатака о царе Бхаллатии
Некогда в Варанаси правил царь Бхаллатия. Как-то раз ему захотелось отведать жареной на углях дичи, да так, что он оставил царство на советников, а сам в полном вооружении, со сворой хорошо натасканных породистых охотничьих собак ушел из города в Гималаи. Направился он вверх по течению Ганги. Добравшись до теснины, где дороги дальше не было, он свернуд в сторону и пошел верх по берегу притока; странствуя по лесам, стрелял он оленей, кабанов и другу. дичь,жарил их на костре, ел и незаметно для себя забрался в самые верховья. Река сузилась и превратилась в живописный ручей;воды в нем в паводок бывало по грудь, а сейчас – всего по колено. Водились в том ручье рыбы и черепахи; берега ручья плотным серебристо-белым слоем устилал песок, а над водой свисали ветви, обремененные всевозможными цветами и плодами. Между деревьями порхали стаи птиц и роились пчелы, слетавшиеся на аромат, а под их сенью бродили олени, антилопы и косули. А на берегу того ручья, что нес воду из-под ледника, стояла парочка кимпурушей. Они ласкадись и целовались, но, странное дело, о чем-то плакали и причитали. Поднимаясь вверх по ручью к подножию горы Гандхамаданы, царь заметил их и удивился: "Отчего это кимпуруши так горько плачут? – подумал он. – Спрошу-ка я их".
Жил в Каши царь по имени Бхаллатия;
Покинув город, он ушел охотиться.
Забрел к подножию вершины Гандхамаданы,
Где все цветет и где живут кимпуруши.
Он своре гончих псов залечь велел,
А лук с колчаном положил под деревом,
И осторожно подошел к кимпурушам.
"Ответьте мне, не бойтесь: вы живете здесь –
На горном склоне, у реки Химаваты?
Вы так похожи на людей! Скажите мне,
Как называют вас на вашем языке?"
Кимпуруша ничего не ответил царю, а жена его заговорила:
"Здесь гора: Малла, Белая, Трехглавая;
По горным речкам между ними бродим мы,
И на людей, и на зверей похожие,
А люди называют нас кимпуруши".
Ц а р ь
Друг друга обнимаете вы с нежностью
И безутешно оба причитаете.
Как вы похожи на людей! Скажите мне:
О чем вы плачее, горюете, печалитесь?
О н а
Однажды мы всю ночь в разлуке провели,
И каждый думал о другом и тосковал.
Об этой ночи до сих пор горюем мы,
Нам так печально, что ее не возвратить.
Ц а р ь
Вы о ночной разлуке так печалитесь,
Как о потерянном добре иль смерти родича.
Вы так похожи на людей! Скажите мне,
Из-за чего вы ночь в разлуке провели?
О н а
Ты видишь эту речку быстроструйную,
Под сенью множества дерев текущую,
Бешущую из ледяной расселины?
Тогда была пора дождей. Любимый мой
Решил через нее вброд переправиться.
Он думал, что и я за ним последую.
А я бродила и цветы искала:
Кураваку, уддалаку, анколу;
Хотелось мне убрать себя цветами
И подарить любимому гирлянду.
Потом метелки риса собирала,
Раскладывала их пушистый ворох,
Готовила обоим нам подстилку:
"На ней сегодня мы переночуем".
Потом между камнями растирала
Кусочки благовонного сандала:
Хотелось мне получше умаститься
И мужу приготовить притиранья.
Но с гор сбежад внезапно быстрый паводок,
Он все цветы унес, что были собраны.
А речка вздулась вдруг, водой наполнившись,
И стала для меня непроходимою.
Остались мы тогда на разных берегах,
Друг друга видим, жа не можем сблизиться,
То засмемся оба, то заплачем вдруг –
Нам очень нелегко та ночь далась.
К восходу солнца спало наводненье,
Мой муж пришел ко мне по мелководью.
Мы обнялись, и снова, как и ночью,
То засмеемся обв, то заплачем.
Семь сотен лет без трех годов минуло
С тех пор, как ночь мы проведи в разлуке.
Твоя жизнь, государь, короче нашей.
Как можешь ты вдали жить от любимой?
Ц а р ь
Скажи по правде, странное созданье, –
Тебе, быть может, старшие сказали
И знаешь ты об этом понаслышке –
Ваш век земной сколько столетий длится?
О н а
Живем мы на земле столетий десять.
Болезни раньше срока нас не мучат.
Приятна жизнь у нас, несчастья редки.
Мы с сожаленьем расстаемся с жизнью.
И понял царь, ее словам внимая,
Что быстротечна жизнь, недолго длится,
Из леса возвратился он в столицу,
Стал одарять нуждающихся щедро
И пользоваться благами земными.
И вы словам кимпурушей внемлите,
В согласии живите и не ссорьтесь,
Чтоб горевать потом вам не пришлось,
Как им, о ночи, проведенной врозь.
(Перевод с пали А.Парибка, В.Алихановой)
Джатака об Аламбуше
Древле в горнем дворце Судхарме
Вождь богов и отец победы,
Одолевший демона Вритру,
Слово молвил могучий Индра
Аламбуше, деве небесной:
"Все Тридцать Три небожителя
И сам Индра, богов предводитель,
Тебя, о прелестная, молят:
Ты, Аламбуша, неотразима –
Искуси Ришьяшрингу-аскета!
Его подвиги нам угрожают.
Целомудрен он, верен обетам
И давно устремлен к нирване.
Сбить с пути его постарайся!"
Отвечала Аламбуша Шакре:
"Что за речи, небесный владыка?
Почему ты меня отличаешь,
Искусить посылаешь аскета?
Здесь, в твоей ашоковой роще,
Предостаточно дев прелестных.
Есть подобные мне, есть и краше –
Дай одной из них порученье,
Пусть они соблазняют аскета!"
И промолвил могучий Индра:
"Ты сказала сущую правду.
Здесь, в моей ашоковой роще,
Предостаточно дев прелестных.
Есть такие, как ты, есть и краше.
Одного у них нет – уменья!
Ни одна не сравнится с тобою
В искусстве прельстить мужчину.
Ты, о женщина с дивным телом,
Бесподобна в этом искусстве.
А раз так, то иди, о благая,
Ты здесь лучшая среди женщин.
Своей прелестью ты, я знаю,
Победищь суровость аскета."
Отвечала ему Аламбуша:
"Я отказываться не смею –
Царь богов мне дает порученье,
Но робею я пред Ришьяшрингой:
Опалит меня жар его духа.
Ведь уж многие в ад попали
Иль увязли в чреде рождений,
Искусит пытаясь подвижников.
Право, зябко мне стало от страха!"