ару Аламбушу: лишь она одна изо всех них показалась ему способной совратить подвижника. Подозвал он её к себе и повелел ей отправиться к Ришьяшринге.
Тогда в горнем чертоге Судхарме
Вождь богов и отец победы,
Одолевший демона Вритру,
Слово молвил могучий Индра
Аламбуше, деве небесной:
"Все Тридцать Три небожителя
И сам Индра, богов предводитель,
Тебя, о прелестная, молят:
Ты, Аламбуша, неотразима –
Искуси Ришьяшрингу-аскета!
Его подвиги нам угрожают.
Целомудрен он, верен обетам
И давно устремлён к нирване.
Сбить с пути его постарайся!"
Отвечала Аламбуша Шакре:
"Что за речи, небесный владыка?
Почему ты меня отличаешь,
Искусить посылаешь аскета?
Здесь, в твоей ашоковой роще,
Предостаточно дев прелестных.
Есть подобные мне, есть и краше –
Дай одной из них порученье,
Пусть они соблазняют аскета!"
И промолвил могучий Индра:
"Ты сказала сущую правду.
Здесь, в моей ашоковой роще,
Предостаточно дев прелестных.
Есть такие, как ты, есть и краше.
Одного у них нет — уменья!
Ни одна не сравнится с тобою
В искусстве прельстить мужчину.
Ты, о женщина с дивным телом,
Бесподобна в этом искусстве.
А раз так, то иди, о благая,
Ты здесь лучшая среди женщин.
Своей прелестью ты, я знаю,
Победишь суровость аскета".
Отвечала ему Аламбуша:
"Я отказываться не смею –
Царь богов мне даёт порученье,
Но робею я пред Ришьяшрингой:
Опалит меня жар его духа.
Ведь уж многие в ад попали
Иль увязли в чреде рождений,
Искусить пытаясь подвижников.
Право, зябко мне стало от страха!"
И, сказавши так, в путь пустилась
Бесподобная обликом апсара.
Прельстить устремилась прелестная
Ришьяшрингу дева Аламбуша.
Добралась она до той рощи,
Где стоял шалаш Ришьяшринги.
Расцветали тогда повсюду
Бутоны красного бархатника.
Там из сумерек предрассветных
В раннюю пору завтрака
Вышла апсара к Ришьяшринге,
Когда он подметал у костра.
И сказал изумлённый подвижник:
"Ты явилась ко мне, как молния,
Блещешь, словно звезда падучая.
Крутобёдрая и лукавая,
Кто ты, дева, мой взор влекущая?
На запястьях твоих браслеты,
А в ушах драгоценные серьги.
Ты как солнце в полдень сияешь…
Твоя кожа благоухает
Превосходной сандаловой пудрой.
Ты стройна, нежна и пригожа,
Ноги ставишь изящно и ровно.
Ты идёшь и с собою уносишь,
О желанная, мою душу.
Твои бёдра сужаются книзу –
Я их хоботу уподоблю.
Умащённые лучшими мазями,
Они блещут, как ось колесницы.
Твой пупок, пушком окаймлённый,
Вид имеет цветущего лотоса,
Он лоснится, и издали кажется,
Что покрыт он блестящим лаком.
Твои груди пышны и выпуклы,
Налиты, крепки и упруги,
Очертаниями подобны
Половинкам маленькой тыквы.
Твоя шея длинна, как у лани,
И рисунок на ней мне напомнил
Своим рядом округлых линий
Завитки океанской раковины.
Твои яркие губы прелестны,
А меж ними двумя рядами,
Словно жемчуг, сверкают зубы.
И смотреть-то на них приятно.
Глаза у тебя — загляденье:
Длинны, широко раскрыты,
Зрачки чёрные, уголки красные –
Будто спелые плоды чёточника.
Не излишне длинны твои волосы,
Умащённые и опрятные,
Золотым гребешком расчёсаны,
Источают запах сандала.
Среди пастухов и пахарей
Иль между торговцев странствующих.
Среди мудрецов почитаемых,
Отшельников, преданных подвигам,
Я не встречал тебе равной
Во всей округе, известной мне.
Кто же ты родом, как звать тебя?
Тебя я хотел бы поближе знать".
Пока подвижник расхваливал красоту апсары, поднимая свой взор от её ног к голове, Аламбуша молчала. По речам его она поняла, что он в великом смущении, и промолвила:
"Благо тебе, о сын Кашьяпы!
Не время теперь для пустых речей.
Пойдём и друг другом утешимся,
Насладимся любовью в обители.
Подойди ко мне, дай обнять тебя,
Научить любовным утехам!"
"Пока я стою, он не решится подойти ко мне близко, — подумала затем Аламбуша. — Сделаю-ка я вид, будто ухожу от него". И тут эта апсара, искусная в обольщении и по-женски лукавая, распаляя подвижника, отвернулась от него и пошла в сторону.
И, сказавши так, в путь пустилась
Бесподобная обликом апсара,
Прельстить стремилась прелестная
Ришьяшрингу дева Аламбуша.
Позабыл он свою неловкость,
Устремился пылко за нею
И, нагнав, схватил её за косу.
Повернулась к нему красавица,
Заключила его в объятия.
Так достигла она своей цели –
Он лишился тогда целомудрия.
В этот миг воззвала в уме своём
К владыке Индре Аламбуша.
Пребывал он тогда в роще Нандане.
Царь богов, могучий и щедрый,
На призыв её тотчас откликнулся.
Ей прислал он ложе златое,
Тысячей покрывал устеленное,
С дорогим, высоким балдахином,
Драгоценными тканями покрытым
В пятьдесят слоёв, коли не больше.
И взошла на него красавица,
Заключила в объятья подвижника.
Будто час, три года промелькнуло –
Всё в объятиях она его держала.
Развеялся через три года морок,
Пробудился ото сна подвижник.
Смотрит апсара: чары проходят –
Тотчас же невидимою стала.
Вот очнулся брахман, оглянулся –
Видит зелень молодую на деревьях.
Там, где был очаг, — трава густая.
А вокруг него — весенний лес разросся,
Раздаётся пение кукушек.
Осмотрелся он в недоуменье
И заплакал горькими слезами:
"Я не жертвую и не читаю мантры,
Подношения огню забросил!
Кто же ввёл меня во искушенье,
От служенья отвратил мой разум?
Я и прежде жил в лесной пустыне,
Мой духовный пыл не изменял мне.
Кем-то, как корабль в открытом море,
Что наполнен множеством сокровищ,
Был ограблен я и благ лишился!"
"Если я немедленно не назовусь, — испугалась Аламбуша, — он меня проклянёт. Надо сознаваться!" Она вновь приняла зримый облик и сказала:
"Царь богов меня к тебе направил.
Я ввела тебя во искушенье,
Своим духом дух твой победила!
Омрачён ты был, проспал три года".
Слыша её речи, Ришьяшринга вспомнил о наказе, что давал ему отец, и стал горько каяться: "В какую же беду попал я оттого, что ослушался родителя!
Говорил мне отец мой Кашьяпа,
Упреждал меня он заранее:
"Ты запомни, о юноша: женщины
Красотою цветам подобятся.
На груди у них по две выпуклости,
Ты по ним узнаешь их, юноша".
Так родной отец наставлял меня,
От опасности уберечь хотел.
Но увы, я его не послушался,
Отцовский наказ запамятовал.
Ничего теперь не осталось мне,
Как в лесу горевать в одиночестве.
Будь же проклята моя оплошность!
Либо вновь я обращусь к созерцанию,
Либо тут же с жизнью распрощаюсь".
Сказавши так, он отринул чувственные влечения и вернул себе способность созерцать. И Аламбуша поняла, что отшельническая мощь и созерцание в нём возродились. Полная страха, она стала просить прощения.
Видит апсара — к отшельнику вернулись
Пыл духовный, мужество и стойкость.
Головой Аламбуша припала
К стопам Ришьяшринги, повинилась:
"Не сердись на меня, о великий муж,
Не сердись, подвижник достославный!
Я великую услугу оказала
Небожителям и Шакре, их владыке, –
Ведь от жара твоих подвигов суровых
Содрогнулась горняя обитель".
"Я прощаю тебя, милая, — сказал ей Ришьяшринга.
Пусть тридцать три небожителя
И Васава, их предводитель,
И ты сама, милая апсара, –
Пусть все вы будете счастливы.
Ступай куда хочешь, красавица".
И Аламбуша покинула его.
Поклонилась она в ноги подвижнику,
Обошла три раза с почтением,
Попрощалась с ним, сложив ладони,
И отправилась восвояси:
Вновь воссела на ложе золотое,
Тысячей покрывал устеленное,
С дорогим, высоким балдахином,
Драгоценными тканями покрытым
В пятьдесят слоёв, коли не больше, –
И на нём в мир богов воротилась.
Воссияла она, словно факел,
И блистала, подобно молнии.
Царь богов был рад и доволен
И промолвил: "Ты мне угодила,
Попроси чего хочешь в награду!" –
"О господин всех созданий,
Вот что прошу я в награду:
Не посылай меня, Шакра,
Впредь соблазнять подвижников!"
Закончив это наставление в дхарме для монаха, Учитель изъяснил арийские положения, а затем отождествил перерождения: "Аламбушей тогда была бывшая мирская жена монаха, Ришьяшрингой — сам затосковавший монах, а я был отцом его, великим подвижником". Монах, услышав изъяснение, обрёл плод прорезавшегося слуха.
Джатака о почтении к шраманам
"Благообразный, безобразному…" — это произнёс Учитель, пребывая в роще Джеты, о том, как действовать на благо людям. Повод к этому был такой же, как в истории о большом чёрном псе. На этот раз Татхагата произнёс: "Не только теперь, о монахи, но и прежде Татхагата стремился принести людям благо" — и рассказал о былом.
"Некогда в Варанаси правил царь Брахмадатта. Бодхисаттва тогда был Шакрой. В ту пору некий колдун повадился по ночам блудить: ведовским заклинанием он открывал себе за полночь путь на женскую половину дворца варанасийского царя и прелюбодействовал с его главной супругой. Прислужницы о том дознались, да и сама она пришла к царю и повинилась:
"Государь, за полночь является ко мне в опочивальню неизвестный мужчина и силою берёт меня". –