по озерам дикий рис и сносили его в пещеру. Этого рису им доставало на все четыре месяца. Когда с началом дождей они забирались в пещеру, живший у её входа паук по прозванию Шерстяной Пуп, ростом с тележное колесо, начинал ткать паутину. И за один месяц он успевал затянуть паутиной весь вход в пещеру. А нити той паутины были толщиной в воловью жилу. Лебеди загодя выбирали одного из своих, помоложе и посильнее, чтобы он прорвал паутину, когда дожди кончатся, и кормили они его вдвое против других.
Но в одно лето случилось так, что дожди шли подряд целых пять месяцев. Еда у лебедей кончилась. — Что же делать? — стали они совещаться и порешили есть свои яйца: «Живы будем — новых снесём». Съели яйца, принялись за птенцов, а потом и за больших лебедей. Через пять месяцев дожди прекратились, а паук к той поре соткать успел пять паутин. Лебеди же ослабели — ведь они ели мясо сородичей. Тот молодой лебедь, что должен был прорвать паутины и получал еды вдвое больше других, разлетелся, ударил, четыре паутины пробил, а в пятой завяз. Прибежал паук, откусил ему голову и выпил кровь. Пробовали и другие прорваться, да все застревали, и всех их паук пожирал. Так все лебединое племя и вымерло.
Калахастин заключил эту историю такими словами:
«Когда-то в прошлом лебеди,
Скитальцы поднебесные.
От пищи, им несвойственной,
Погибли целым племенем.
С тобою будет точно так,
Предупреждаю, государь:
Прогонят из страны
За трапезы запретные».
Царь хотел опять что-то рассказать себе в оправдание, но тут уж не стерпели горожане:
— Господин наш, военачальник! Какой толк уговаривать кровопийцу и людоеда? Гони его прочь из царства, коль не даёт зарока! Тут уж царь прикусил язык — ведь всех не переспоришь.
И военачальник спросил его ещё раз:
— Ну что, государь, дашь зарок?
— Нет, не могу.
Калахастин позвал всех царских наложниц, сыновей, дочерей и говорит царю:
— Государь, посмотри на своих родичей в их богатом убранстве, на советников, на царственную роскошь вокруг. Не губи ты себя, зарекись не есть человечину!
— Ради человечины всем поступлюсь.
— Раз так, государь, ступай прочь из города и из нашего царства!
— Хорошо, Калахастин, я уйду. Не нужно мне царство. Отпусти только со мной моего повара и оставь мне мой меч.
Отдали тут ему меч, дали с собою котёл, чтобы варить человечину, корзину его, совершили обряд низложения с трона и прогнали их с поваром прочь.
Царь ушёл из города и поселился вместе с поваром в густом лесу под баньяном. Он подстерегал людей на дорогах, убивал их и приносил трупы повару, а повар готовил ему еду из человеческого мяса. Так они оба и жили. Когда с криком «Стойте! Я разбойник-людоед!» выскакивал он из чащи, никто не мог устоять, и все люди тут же падали наземь. Он выбирал, кого пожелает, взваливал жертву на плечи как придётся — кого вниз головой, кого вниз ногами — и тащил её к повару.
Но вот однажды он никого в лесу не встретил и вернулся без добычи.
— Что, господин? — спросил повар.
— Ставь котёл на огонь.
— А мясо где, господин?
— Будет и мясо, не беспокойся.
— Вот мне и конец пришел! — понял повар.
Трясясь от страха, развёл он костёр и поставил котёл на огонь. Тут людоед его зарезал, освежевал, сварил и съел. С тех пор он остался один и готовил себе сам. По всей Джамбудвипе стало известно, что в этом лесу нападает на путников людоед.
Той порой один состоятельный брахман собрал обоз в пятьсот телег и поехал торговать из восточных областей в западные. Он слыхивал, что в лесу на его пути засел разбойник-людоед, подстерегающий путников, и решил не идти через лес без охраны. Как приехал в деревню у леса, стал просить жителей: «Помогите мне благополучно пройти через лес», заплатил им тысячу монет, и дальше они пошли с ним.
Обоз-то двигался впереди, а сам брахман, умытый и умастившийся благовониями, нарядно одетый, сверкающий драгоценностями, сидел в удобной повозке, запряжённой белыми волами, и ехал последним, а вокруг шла нанятая им стража. Людоед же засел на дереве и высматривал жертву среди проходивших. Сначала никто ему не приглянулся. «В этих людях и есть-то нечего», — думал он, но едва лишь увидел брахмана, у него потекли слюнки, и пробудился в нем голод.
Когда брахман поравнялся с деревом, он со своим кличем «Стойте! Я разбойник-людоед!» соскочил на землю, размахивая мечом. И никто против него не устоял — все так и повалились на землю ничком. Людоед ухватил брахмана за ноги, выдернул его из повозки, взвалил себе на спину вниз головою и побежал, а голова брахмана колотилась об его пятки. Тут охрана пришла в себя. — Ишь, как бежит, — заговорили меж собой люди. — Не зря же нам брахман тысячу заплатил, чтобы мы его охраняли. Что же мы, не мужчины? Поймаем — не поймаем, а попытаться догнать его надо. И они пустились в погоню.
Людоед обернулся, но поначалу никого позади не увидел и замедлил шаг; тут-то его и догнал какой-то смельчак, опередивший других. Людоед, заметив его, перемахнул через лежащее дерево, да не рассчитал и угодил ногой на ветку акации. Её длинный шип вонзился ему в подошву, и людоед захромал, оставляя кровавый след. Преследователь закричал: — Смотрите, я его ранил! Вы только не отставайте, сейчас я его схвачу! Остальные увидели, что людоед стал слабеть, и поднажали. Тут уж он понял, что теперь от него не отстанут, и бросил брахмана — лишь бы спастись самому. Охрана же, выручив брахмана, не захотела дальше преследовать людоеда и вернулась назад.
А людоед добрался до своего баньяна, заполз в самую чащу ветвей и там, помолившись духу дерева, дал обет: — О дух дерева! Если ты сделаешь так, чтобы рана моя зажила за неделю, я соберу сто кшатриев со всей Джамбудвипы и принесу их тебе в жертву. Кровью из их глоток я омою ствол дерева, где ты живёшь, его ветви обвешу их потрохами и поднесу тебе пять сортов сочного мяса. Есть и пить ему было нечего, а потому тело у него стало ссыхаться, и рана зажила даже быстрее, чем через неделю; но сам он решил, что ему и впрямь помог могущественный дух. Поправившись, он несколько дней отъедался человечиной, а после сказал себе: «Я многим обязан этому духу. Пора исполнять обещание». И, перепоясавшись мечом, отправился он на охоту за кшатриями.
Тут повстречался ему один яккха — приятель по той прошлой жизни, когда и он сам был таким же пожирателем человеческой плоти. Яккха его сразу узнал: «Да это же мой бывший приятель в новой личине!» — и окликнул:
— Эй, друг, ты меня узнаешь?
— Нет, не узнаю.
Яккха напомнил ему кое-что из прошлого; царь узнал его и разговорился.
— Ты кем нынче родился? — спросил яккха.
Царь-людоед все ему рассказал: и кем он родился, и как его изгнали из царства, и где он теперь живёт. Рассказал, как распорол колючкою ногу, какое духу дерева дал обещание, и заключил, что теперь идёт его исполнять.
— Надо бы, чтобы ты мне в этом деле помог. Пойдём вместе, друг.
— Я бы, друг, и пошёл, да занят, теперь не могу. Зато я знаю один заговор, «бесценное слово» его можно назвать — он дарует силу, проворство, боевой дух. Хочешь, я тебя ему научу?
— Отлично, — сказал царь. Яккха научил его заговору, и они разошлись.
А людоед, зная заговор, стал с той поры стремительным, словно вихрь, и безмерно дерзким. За семь дней он пленил сто кшатриев — всех тех прежних царевичей, с которыми вместе учился. Подстерёг кого в парке, кого в ином месте — на каждого налетал вихрем со своим кличем, прыгал, вопил, хватал их, испуганных, за ноги и закидывал себе за спину вниз головою. Как ветер мчался обратно, и головы пленников колотились об его пятки. Он подвешивал их на свой баньян на верёвках, продёрнутых через раны в ладонях. Они висели, едва касаясь земли пальцами ног, и порывы ветра качали их, словно гирлянды или корзинки увядших цветов. А на Сутасому людоед не пошёл, помнил, что тот был когда-то его учителем, да и не хотел, чтобы Джамбудвипа совсем оскудела царями. И вот стал он готовиться к жертвоприношению: развёл костёр и начал тесать жертвенный кол.
«Видно, это он готовит мне жертву, — подумал дух дерева, глядя на это. — А ведь я не лечил его рану. Что же мне делать? Кто поможет мне предотвратить великое смертоубийство? Самому ведь мне с ним не сладить». И дух отправился к богам — властителям сторон света. Он поведал им о своей беде и просил:
«Удержите его!» — Да нет, мы тоже не можем, — сказали они. Пошёл он дальше, к самому Шакре. Рассказал все опять и попросил: «Удержи его!»
— Сам я удержать не смогу, — ответил Шакра.
— Зато я скажу тебе, кто это сможет.
— Ну и кто же? — Сутасома, сын царя Кауравы, что правит царством Куру в городе Индрапаттане. Никто кроме него, будь то человек или бог, не способен на это. Он и жизнь царям спасёт, и укротит людоеда — возьмёт с него зарок не есть больше человечины. Он всю Джамбудвипу словно бы оросит нектаром бессмертия. Если ты хочешь спасти царям жизнь, вели людоеду поймать Сутасому и принести его тебе в жертву.
— Отлично, — отвечал дух.
Он быстро воротился к себе и, приняв облик лесного отшельника, подошёл к людоеду. Заслышав шаги, тот обернулся: уж не царь ли какой сбежал? И, заметив отшельника, погнался за ним с мечом. «Подвижники тоже ведь кшатрии, — рассуждал он. — С ним и будет сотня, можно будет приступать к жертвоприношению». Три йоджаны гнался людоед за подвижником, взмок весь, а не догнал. Тут ему подумалось: «Что за диво? Я ведь раньше и слона, и коня, и колесницу на бегу нагонял, а сейчас подвижник вроде и не торопится, я бегу со всех ног, а догнать его не могу! Попробую-ка пронять его словом. Вот крикну ему:«Стой!» — он остановится, и тут-то я его и схвачу». И он крикнул: «Стой, шраман!»
— Я-то стою, — отвечал тот. — Ты сам попробуй остановиться!
— Ты за чем говоришь неправду? Подвижники и под страхом смерти не лгут, — сказал людоед с укоризной:
«Я «стой» сказал тебе, а ты идёшь упрямо,