Однажды на охоте туда забрёл какой-то житель Варанаси. Он узнал Великого:
— Господин, ты не царевич ли великий Падма?
— Да, это я, приятель.
Тот поклонился Бодхисаттве, пожил у него некоторое время, а когда вернулся в Варанаси, доложил царю:
— Государь, твой сын живёт по древнему обычаю отшельником в Гималаях, там у него шалаш. Я сам с ним прожил не один день.
— Своими ли глазами ты его видел? — спросил царь. — Да, господин.
Царь отправился туда с большим отрядом воинов. На опушке леса он поставил лагерь, а дальше пошёл сам с советниками и увидел наконец Великого, сиявшего как золотое изваяние. Тот сидел у входа в свой шалаш. Царь поздоровался и сел с ним рядом, а за царём и советники учтиво приветствовали Бодхисаттву и тоже расселись. Бодхисаттва заговорил с отцом, предложил ему плодов.
— Сынок, тебя ведь на моих глазах швырнули в пропасть. Как ты уцелел? — спросил царь.
— Ведь ты же в пропасть сброшен был,
Что глубиной во много пальм.
В отвесный, гибельный провал.
Скажи, как смог ты уцелеть?
— Меня тогда могучий наг,
Что обитает под горой
На сгибы тела подхватил –
Вот почему я уцелел.
— Царевич, я сюда пришел,
Чтобы вернуть тебя домой.
Я царство отдаю тебе.
К чему тебе лесная жизнь?
— Попав однажды на крючок,
Я с кровью выдернул его
И, выдернув, безмерно рад.
Теперь к покою я стремлюсь.
— Что называешь ты крючком?
И что ты кровью здесь зовёшь?
И как ты выдернул его?
Ответь мне, я прошу тебя.
— Утехи были мне крючком,
имущество при них — как кровь.
Я, выдернув, отринул их.
Так это надо понимать.
— Нет, государь, власть мне не нужна. А ты не отступай от десяти обязанностей царских, не сворачивай на неверные пути, правь в согласии с дхармой. Так наставил Великий отца. Царь поплакал, погоревал и отправился домой.
В дороге он спросил советников:
— Объясните мне, кто толкнул меня расстаться с таким добродетельным сыном?
— Ваша главная супруга, государь. И царь велел сбросить её в пропасть вниз головой. Вступил он в город и начал править праведно.
Рассказав эту историю, Учитель повторил: — Как видите, монахи, не только ныне, но и прежде она возвела на меня поклёп и оттого погибла. И он отождествил перерождения:
— Здесь Чинча мачехой была,
А Девадатта был отцом,
Ананда — мудрым нагом был,
А Шарипутра — духом гор.
Я ж был тогда царевичем,
Так это и запомните.
Джатака о чрезмерном горе
"Нарядно одетый, в серьгах блестящих…" — это Учитель произнёс в роще Джеты по поводу одного отца семейства из Шравасти, у которого внезапно умер его любимый сын. Этот отец семейства был мирским последователем Пробуждённого. Он был так подавлен скорбью о сыне, что перестал есть, мыться, забросил свои повседневные дела и не появлялся у Пробуждённого, чтобы послушать беседы о дхарме, только то и делал, что жалобно причитал: "Ах, сынок ты мой милый! Что ж ты меня одного оставил, первым из жизни ушёл?" Учитель же обозревал на утренней заре своим внутренним оком мир людей и увидел, что этот человек созрел для того, чтобы обрести плод прорезавшегося слуха.
На следующий день он вместе с монахами общины собрал в Шравасти подаяние и поел, а затем отослал всех монахов назад и с одним только тхерой Анандой, сопровождавшим его, как обычно, пришёл в дом к мирянину.
"Пришёл Учитель", — передали хозяину. Домочадцы вынесли сиденье, предложили Учителю сесть, а хозяина под руки вывели к нему. Хозяин приветствовал его, сел.
"Что, мирянин, о своём единственном сыне горюешь?" — спросил его Учитель мягким, исполненным милосердия голосом. –
"Да, почтенный". –
"А знаешь ли, мирянин, как бывало в прошлом? Когда-то один умный человек тоже был подавлен горем об умершем сыне — всё горевал и горевал; а потом он внял разумным словам, смирился с тем, что умершего не воротишь, — и тут же вся его печаль прошла". И по просьбе мирянина Учитель рассказал о былом.
"Давным-давно в Варанаси правил царь Брахмадатта. В ту пору у одного богатого брахмана внезапно тяжело заболел и умер сын в возрасте пятнадцати-шестнадцати лет. Родился он после смерти на небесах. Брахман же с самого дня его смерти только и делал, что сидел у погребальных кострищ, рядом с кучей пепла, и причитал. Все свои дела он забросил и целиком отдался горю. А сын его, ставший небожителем, странствовал по поднебесью, заметил на земле отца и решил: "Надо как-то исцелить его от печали". Когда брахман опять пришёл поплакать к погребальным кострищам, сын его принял свой прежний облик и, нарядно одетый, в уборе из драгоценностей, перенёсся туда же. Там он схватился руками за голову и громко зарыдал. Брахман оглянулся на голос, увидел юношу, и в нём проснулись отцовские чувства. Он подошёл к нему и спросил: "О чём ты, милый юноша, плачешь здесь, среди погребальных кострищ?
Нарядно одетый, в серьгах блестящих,
В венке, умащённый жёлтым сандалом, –
О чём ты стонешь, ломая руки?
Что мучит тебя средь мёртвого пепла?"
Юноша ответил ему:
"Есть у меня златой, блестящий,
Готовый кузов колесницы –
Колёс к нему не подберу я,
И горе вынести не в силах!"
Брахман предложил ему помощь:
"Какую колесницу хочешь?
Из золота иль самоцветов?
Из серебра или из бронзы?
Я дам и кузов, и колёса!"
А юноша ему ответил:
"К златому кузову подходят
Луна и солнце — два светила.
Вот это были бы колёса!
Я на другие не согласен".
Брахман сказал:
"Недостижимого желая,
Ты, юноша, безумен, право.
Светил ты так и не получишь.
Зато умрёшь, пожалуй, скоро".
А юноша тотчас же возразил:
"Они восходят и заходят,
Их свет и путь по небу видны,
А умерших не видно вовсе, –
Так кто ж из нас двоих безумней?"
И брахман признал его правоту:
"Ты правду, юноша, промолвил,
Безумней я из нас обоих –
Как маленький ребёнок плачет,
Чтоб ему сняли месяц с неба, –
Так я горюю об умершем".
Слова юноши избавили брахмана от великой печали, и он благодарно сказал:
"Я как на жертвенном костре,
В который подливают масло,
Горел в огне своей печали.
Ты ж излечил меня от горя,
Словно залил костёр водою.
Я так скорбел о смерти сына
И был подавлен этой скорбью,
А ты извлёк из сердца жало.
Теперь меня не мучит горе,
Я не скорблю и не рыдаю,
Печаль прошла, и я очищен,
Я внял твоей разумной речи".
"Брахман, а ведь я тот, о ком ты горюешь, — сказал ему юноша. — Я родился небожителем. Больше обо мне не печалься. Будь щедр, не нарушай обетов добронравия, блюди обряды упосатхи". И, дав отцу такое наставление, он вернулся на небеса. Брахман же последовал его совету: он приносил дары, совершал иные добрые дела и после смерти тоже родился небожителем".
Закончив эту историю, Учитель изъяснил арийские положения, а затем отождествил перерождения: "Небожителем, преподавшим отцу дхарму, был тогда я сам". Отец семейства, внимая изъяснению, обрёл плод прорезавшегося слуха.
Джатака о шакале Саббадаттхаке
Словами: "Как некогда шакал..." Учитель — он жил в ту пору в роще Велувана — начал свой рассказ о Девадатте, и вот как это случилось. Хотя Девадатта и возвысил себя в глазах царя Аджатасатту, его уже не почитали, как прежде, и не одаривали богатыми подношениями. С той поры как был укрощён насланный на Просветлённого слон Налагири, слава Девадатты пошла на убыль и подношения ему оскудели. И вот раз бхиккху, сойдясь в зале собраний, толковали о Девадатте, говоря: "Этот Девадатта, братия, вкусил великой славы и щедрых даров, да только ненадолго!" Вошедший в залу Учитель спросил их, о чём они беседуют, и монахи ответили ему. Учитель, заметив на то: "И в прежней жизни, братия, всё происходило в точности так же — и тогда почести, воздаваемые Девадатте, и подношения ему день ото дня скудели!" — поведал им историю о днях минувших.
"В стародавние времена в Бенаресе правил царь Брахмадатта, бодхисатта же был его домашним жрецом. Сведущий во всех трёх Ведах и искушённый в восемнадцати других видах знания, царский жрец владел ещё чудодейственным заклинанием. Заклинание это давало власть над всем в мире, однако требовало сосредоточенного размышления .
И вот однажды бодхисаттве пришло на ум, что надо бы повторить где-то это заклинание вслух. Отправился он тогда в уединённое место, сел на камень и принялся произносить слова заклинания, твёрдо зная, что никому из должно не наставленных передавать того заклинания не следует, — потому-то он и повторял его в тихом месте. Вышло, однако, так, что рядом лежал в своей норе некий шакал. Он услыхал слова заклинания и запомнил их. Случилось же такое оттого, что в прежнем рождении шакал тоже был брахманом и знал это могущественное заклинание.
И вот, когда бодхисатта, собираясь уйти, поднялся со словами:
"Ну, теперь-то я помню заклинание наизусть!" — шакал выскочил из своей норы и, крикнув:
"Эй, брахман! Я заучил твоё заклинание лучше, чем ты сам!" — помчался прочь.
Бодхисатта некоторое время гнался за шакалом, взывая:
"Эй, шакал, остановись — ты наделаешь много дурного! Держите его, хватайте!" — но всё было напрасно — шакал скрылся в лесу.
Там он встретил шакалиху и легонько куснул её.
"Ну, что тебе, господин?" — тявкнула шакалиха.
"Знаешь ли ты меня?" — спросил шакал.
"Не знаю!" — отвечала шакалиха.
Шакал