В глазах становилось все темнее и темнее. В любую секунду мой внутренний экран мог стать черным, и это будет означать конец. С этим миром меня связывала тончайшая ниточка, и, когда она порвется, я проплыву сквозь стекло, меня подхватит вода, и я так и буду в ней лежать.
Внезапно слева что-то вспыхнуло. Все. Это был момент, когда свет окончательно погас. Один выстрел. И резкий звук разбивающегося стекла.
Ниточка порвалась, и я плыл по воздуху. Где-то вдалеке я слышал звук моцартовского кларнета и успел даже подумать, что, может, я смогу наконец разгадать его загадку.
Одна за другой все лампочки погасли, и я остался в кромешной темноте.
68
Я стоял у здания больницы, задрав голову к солнцу и наслаждаясь моментом. После того, как посмотришь в глаза смерти, некоторое время живешь с обостренными чувствами, тебе открывается магия окружающего мира. Звуки, запахи, виды, вкусы, прикосновения — все становится более живым и ярким, чем обычно.
Долго это не длится — пару дней или, максимум, неделю. Постепенно ты опускаешься на землю и понимаешь, что ты лишь один из семи миллиардов и, как и все, просто живешь день за днем.
Ничто не длится вечно — все течет и изменяется. Все мы знаем, что земля крутится, и я это принимаю тоже. Но сейчас я наслаждался прикосновением солнца к моей коже и звуками симфонии, состоящей из шума окружающего мира. Я с наслаждением вдыхал простые и понятные запахи горячего летнего дня.
Ведь я и правда подумал, что умер.
С того момента прошло двадцать четыре часа. У меня были целые сутки, чтобы понять, что произошло, взглянуть на ситуацию со стороны, и почти все уже было мне понятно.
Жизнь мне спасла Ханна. Это она была той вспышкой, которую я успел заметить перед тем, как потерял сознание. Она набросилась на Шеперда, сбила его с ног, открыв тем самым Смитсону линию видимости для выстрела. Пуля четко прошла сквозь череп Шеперда и разбила окно, через которое мы втроем вывалились прямо в озеро.
Когда меня, кашляющего и отплевывающегося, вытащили из воды, я уже пришел в сознание. Каким-то чудом на мне не было ни единой царапины. Только болело горло в том месте, где его сжимал Шеперд, и на виске был небольшой ожог от огненного дула «глока». Никаких других повреждений не было. Ханне повезло меньше. Она порезалась о разбитое стекло, и ей накладывали швы. Если бы я мог взять ее раны на себя, то с готовностью бы это сделал. Она была героиней. Тэйлор мог ею гордиться.
Я вошел в больницу. В заднем кармане джинсов у меня лежал чек на сто тысяч долларов на имя Ханны. К сожалению, мне пришлось выписывать его со своего собственного счета. Джаспер уже не мог подписать ничего, а Клейтон повел себя как подлец. Он обвинил меня в смерти отца и отказался платить.
Мне эти расходы по карману. У меня есть акции и облигации, зарабатываю я хорошо, а трачу очень мало. Ежедневные расходы — отель, обеды, виски — оплачивают те, на кого я работаю. Ипотека на дом выплачена, а поскольку в Вирджинии я не был уже давно, коммунальные платежи стремятся к нулю. Какая-то символическая сумма идет на оплату электричества, потому что в доме включены часы, дабы отпугнуть грабителей. И я плачу охранному агентству, которое время от времени приезжает, чтобы убедиться в сохранности моей собственности, и клининговой компании, которая раз в месяц приводит в порядок мою лужайку. Вот и все. Единственное, что я покупаю, — сигареты.
Лифт остановился на третьем этаже, и я вышел в ярко освещенный коридор, наполненный запахами и звуками больницы. Мне навстречу шла чернокожая пара. Им было около пятидесяти, они были высокими и стройными. Женщина, увидев меня, улыбнулась. На ней была яркая одежда в красно-желтых тонах и большой серебряный крест на шее. Она протянула руку для пожатия, а потом взяла мою руку в свои. Они были теплые и мягкие. От нее шел еле уловимый аромат лаванды.
— Очень приятно познакомиться с вами. Тэйлор столько о вас рассказывал. Меня зовут Роза. А это Малкольм, — улыбнулась она, повернув голову к мужу.
— Приятно с вами познакомиться. Как он?
— Лучше, — Роза все еще держала мою руку, словно не желая отпускать. — Спасибо вам за то, что спасли жизнь моему сыну.
Роза еще раз улыбнулась мне, прежде чем отпустить мою руку и передать ее Малкольму. Он был почти таких же размеров, как и сын, — может, на пару сантиметров ниже. В его лице я рассмотрел то, каким со временем станет Тэйлор. Приятное лицо, в котором отражалась сила, гордость, целостность. Моя рука утонула в его ладони — грубой и шершавой от десятилетий тяжелого ручного труда.
— Спасибо вам, — сказал он.
Я не знал, что сказать и куда смотреть. Я тяжело переношу похвалу, а эта похвала была еще и незаслуженной. Если бы я лучше разобрался в ситуации, Тэйлор сейчас не был бы в больнице. Его родители благодарили меня, вместо того чтобы гнать с глаз долой.
— Он не спит?
— Он просыпается и засыпает, — сказала Роза. — Но когда мы уходили, он не спал, и я уверена, что он будет очень рад вас видеть.
Мы попрощались, и они пошли в сторону лифтов. Я прошел пару шагов и внезапно остановился. До меня только что дошло, что сказала Роза. Если бы я не был так взволнован, я бы обратил внимание сразу. Я побежал к лифтам и еле успел, потому что подошел лифт и как раз открывались двери.
— Роза, — крикнул я.
— Все в порядке? — обернулась она.
— Да, все хорошо. Вы только что назвали своего сына Тэйлором.
Она озадаченно посмотрела на меня.
— Так его зовут, как же еще мне его называть?
— Нет, вы не поняли. Вы его мать. Матери зовут детей не по фамилии, а по имени. И обычно без сокращений, всегда полным именем — Роберт, а не Роб, Майкл, а не Майк. Мне кажется, даже в Конституции это как-то отражено.
Она понимающе кивнула и улыбнулась.
— Его зовут Тэйлор.
Теперь уже я был озадачен.
— Лучше пусть Малкольм объяснит сам.
Малкольм покачал головой так, что стало понятно, сколько раз в жизни ему пришлось рассказывать эту историю.
— Двадцать два года прошло, а она все напоминает и напоминает мне о ней. Вы женаты?
— Нет.
— Если когда-нибудь женитесь, думайте над каждым словом, потому что ни одно из них не будет забыто, ни одно.
— Не понимаю.
— Когда я пошел зарегистрировать рождение Тэйлора, по дороге я зашел в бар пропустить стаканчик.
— Если бы один стаканчик, проблем бы не было, — фыркнула Роза. — Но одним ведь ты не ограничился, да?
— Ну и что! У меня сын родился, я что, не мог отпраздновать?
— Праздновать — это одно. А напиваться в стельку — совсем другое.
— В общем, в заявлении я ошибся и вписал имя Тэйлор и в графу «имя», и в графу «фамилия». Мы хотели это исправить, но с новорожденным было столько хлопот, что никак не могли вырваться. Мы так и звали его Тэйлором и стали даже шутить на эту тему. К тому времени, когда мы немного отошли от бессонных ночей и снова стали видеть белый свет, мы настолько привыкли к имени, что так и не стали его менять.
— Я хотела назвать его Дэвидом, — вмешалась Роза. — Но это имя не подходит. Он Тэйлор, и все.
— Да, он точно Тэйлор, — согласился я.
69
Попрощавшись с Розой и Малкольмом у лифтов, я пошел по коридору в реанимационное отделение, не переставая улыбаться. Я обожаю чувство, которое возникает, когда наконец находишь решение давней загадки. Тэйлор лежал на второй кровати от входа и спал. Он выглядел чуть лучше, чем в последний раз, когда я его видел. Он был весь забинтован от пояса до шеи, а лицо его было просто ужасно — глаза распухшие, в синяках, губы тоже распухли. Шеперд на нем оторвался от души.
Но дышал он самостоятельно, и, судя по медицинскому монитору, у него были нормальные давление и пульс. Ханна сидела рядом и держала его за руку — точно так же, как когда врачи «скорой» спасали его жизнь.
— Как он? — прошептал я.
Ханна повернулась и устало улыбнулась. На ней была футболка с группой «Чаща сорняков», про которую я опять же ничего не слышал. Руки у нее были перебинтованы, на лице и кистях виднелись царапины и порезы.
— Хорошо, — прошептала она. — Врачи говорят, что, если все будет нормально, они уже через пару дней переведут его в палату.
— Отлично! А как ты сама?
— Я хорошо.
— Ну да, конечно. Ты когда спала в последний раз?
— Ну как я могу спать?
— Твои мучения Тэйлору не помогут. Ты должна заботиться о себе.
— Да? — засмеялась Ханна. — Кто бы говорил.
— Ну а кто, как не я?
Мы замолчали и погрузились в звуки медицинских аппаратов жизнеобеспечения — через пару кроватей вдыхал и выдыхал прибор искусственного дыхания, где-то тихо шелестели вентиляторы. Нигде ничего не пикало — это выдумки. В реанимации что-то начинает пищать, только если есть проблема.
— Спасибо, что спасла мне жизнь.
— Не льсти себе, — засмеялась Ханна. — Я сделала это не чтобы тебе жизнь спасти, а чтобы убить того козла, который избил Тэйлора. Я воспользовалась ситуацией.
— Неважно. Все равно спасибо.
— Привет, Уинтер, это вы?
Тэйлор чуть приоткрыл глаза — ровно настолько, что я смог увидеть его зрачки.
— Хорошо выглядишь, Тэйлор.
— Нет, выгляжу я ужасно. Мне даже зеркало не приносят — настолько ужасно я выгляжу.
— Лучше лежать в больнице, чем в гробу.
Уголки губ Тэйлора поползли вверх. Улыбнуться более широко он сейчас не мог.
— Шеперд все-таки, да? Никогда бы не сказал.
— Да что ты.
Уголки губ снова направились вверх. С чувством юмора все было в порядке.
— Он попросил меня достать фонарь из его багажника. А очнулся я только в больнице.
— Не казни себя. Шеперд нас всех одурачил.
— Только не вас.
— Ну, я слишком долго его вычислял.
— Вы тоже не казните себя. Самое главное, что вычислили же.
Я улыбнулся такой же слабой улыбкой, что и Тэйлор, но это потому, что мне было не смешно. Тэйлор просто хотел успокоить меня. А учитывая обстоятельства, это было неправильно.