— Есть ли на двери следы взлома?
— Нет, — покачал головой Лоу.
— Хорошо, входим внутрь. Идите по коридору в гостиную. Что вы видите? Что слышите? Какой запах ощущаете?
— Тело Лестера лежит рядом с обеденным столом. Мелани — у камина. Запах — как в комнате для казни. На месте убийства.
— Что-нибудь бросается в глаза?
Уинтер очень старался говорить мягко, чтобы не выдернуть Лоу из воспоминаний. Это давалось тяжело. Они были так близко к чему-то очень важному, и был большой соблазн ускориться.
— Стол накрыт очень празднично — бокалы для вина, свечи. Скатерть. Накрыт на четверых, по одному человеку с каждой стороны.
— Расскажите о свечах. Они зажжены?
— Нет, они потушены, — покачал головой Лоу.
— Какого они цвета?
Брови дрогнули и вернулись в расслабленное положение.
— Красные. По крайней мере, так мне кажется. Точно не помню, слишком давно это было.
Уинтер почувствовал, что Лоу удаляется из момента.
— Хорошо, сделайте несколько глубоких вдохов и представьте, что свечи горят. Пламя сверкает и танцует.
Он снова сфокусировался на грудной клетке Лоу и подождал, пока дыхание не успокоится. Мендоза подалась вперед, облокотившись на стол и подперев голову ладонями. Уинтер старался не обращать на нее внимания.
— Подойдите к Лестеру и скажите, что видите.
— Он лежит на животе, руки в таком положении, будто он пытался ползти. Он потерял очень много крови. Вокруг него — целая лужа, и струйка крови утекла на противоположную сторону стола. Кровь размазана в том месте, где он полз через эту лужу.
— Теперь расскажите о Мелани.
— Она лежит, свернувшись калачиком, руки на животе. Не знаю, сколько ударов ножом было, но очень много.
Согласно отчету Розалии, ударов было сорок семь. Это даже больше, чем очень много. У бедной девушки не было никаких шансов выжить.
— В чем она?
— К сожалению, не помню, — покачав головой, сказал он.
— Ничего. Пока ничего не говорите. Посмотрите на камин. В нем горит огонь или погас?
— Погас.
— Тогда представьте, что огонь горит. Кивните, когда представите.
До того как Лоу кивнул, Уинтер успел медленно досчитать до четырех.
— Хорошо. Теперь сфокусируйтесь на огне. Посмотрите, как играют языки пламени, какого они цвета, как трещит и взрывается дерево. Почувствуйте тепло и ощутите запах дыма.
Уинтер помедлил, чтобы Лоу смог погрузиться в нужное состояние.
— Теперь посмотрите на Мелани и скажите, во что она одета.
— Спортивные штаны и свободная футболка.
— А Лестер?
— Джинсы. Сверху на нем футболка либо рубашка.
— Спасибо. Можете открыть глаза.
Лоу открыл глаза, морщась от яркого света. Затем он потер их руками несколько раз и потянулся к своей чашке кофе.
— Как, по вашему мнению, все случилось? — спросила Мендоза.
Лоу задумался. Его взгляд был направлен вдаль, на свадебную фотографию, стоявшую у камина. На ней Лоу и его жена были примерно в том же возрасте, что и Риды, когда их убили.
— Хотите знать, что я думаю? Я думаю, что Нельсон Прайс постучал к ним в дверь, и Лестер впустил его, впустил в свою жизнь ураган горя и боли. А еще я думаю, и у меня нет в этом сомнений, что Нельсон Прайс все сделал один. Я знаю, что вы хотели бы услышать от меня не это, но как есть, так есть.
25
Когда они в третий раз миновали въезд в Хартвуд и проехали по живописному мосту, было уже почти пять вечера. Уинтер вытащил из кармана листок бумаги с инструкциями Грэнвилла Кларка, как добраться до дома Прайсов. Через несколько минут они уже тряслись по узкой и грязной колее, окруженной с обеих сторон густыми лесами. Ехать было практически невозможно, и Мендозе пришлось снизить скорость до пятнадцати километров в час.
— А почему тебе было так интересно, во что были одеты Риды? — спросила она.
— Просто расставляю точки над i. Я был уверен на девяносто девять процентов, что они ничего не праздновали, но ответы Лоу превратили мои достаточно уверенные предположения в окончательное «нет». Если уж ты накрыл стол для особого случая, то в трениках за него ты не сядешь.
— Что в очередной раз подтверждает, что Нельсон Прайс накрыл стол после того, как совершил убийство.
— Да, только не сходится.
— Что не сходится?
— Ты видела протокол вскрытия и слышала, что сказал Джеремайя Лоу. Нельсон был в состоянии аффекта на момент убийства Мелани. Он не смог бы сделать то, что сделал с Мелани, а потом преспокойно накрыть праздничный стол.
— Понимаю, к чему ты клонишь, Уинтер, но ведь твои соображения не доказывают причастность таинственной незнакомки. Даже на косвенные доказательства не тянут.
Уинтер очертил рукой круг по воздуху.
— Оглянись, Мендоза. Мы не в зале суда. Мне никому ничего не нужно доказывать. Я пытаюсь восстановить картину произошедшего.
— В Нью-Йорк за рулем поеду я.
— Я уже сейчас представляю, как я жму на газ и мы глотаем километры на дикой скорости, — засмеялся Уинтер. — Спор есть спор. Тебе придется платить.
— Только если будут достоверные доказательства. А за такие я приму только те, которые сыграют в суде.
Через полминуты лес закончился, и они выехали на открытую местность. Мендоза остановилась, поставила машину на ручник и заглушила двигатель. Чуть поодаль стоял полуразрушенный двухэтажный фермерский дом. Когда-то давно он был белым, но с годами белизна превратилась в целый спектр грязно-блеклых желтых, серых, черных и коричневых оттенков. Где-то краска облупилась полностью и проступало голое дерево. Окна были еще грязнее, чем в кафе в центре города. Света нигде не было, и дом производил впечатление заброшенного.
Слева стоял не менее заброшенный сарай. Он словно вырастал из земли — мрачный и темный. Другого сарая видно не было, поэтому Уинтер решил, что именно здесь повесились Нельсон Прайс и его мать.
Он вышел из «БМВ» и посмотрел в темнеющее небо. Звезд еще не было, но скоро они появятся. Небо было чистым. На таком расстоянии от больших городов оно — идеальный холст для живописного рисунка.
Он подошел к машине со стороны водителя. Мендоза, не отрывая глаз, смотрела на дом. С момента их приезда никаких признаков жизни заметно не было. Учитывая, как далеко находился дом от дорог, Амелия — если она дома — скорее всего, вышла бы посмотреть, кто подъехал. По крайней мере, где-то зажегся бы свет.
Но не было ни света, ни звука, ни Амелии.
Не было видно и автомобиля. А без него в этом заброшенном месте жить невозможно. Грэнвилл Кларк говорил, что Амелия работает медсестрой в Рочестере. Видимо, сейчас она как раз работала в ночную смену.
— Вопрос: кто в здравом уме по доброй воле будет жить в таком месте? — спросила Мендоза. — Ты ведь слышал, что сказал Кларк: весь город знал, что над детьми издеваются. И это длилось годами. Почему Амелия Прайс решила остаться в этом ужасном доме?
Уинтер ответил не сразу. Он лучше, чем кто бы то ни было, знал, что прошлое становится частью тебя и не дает выбраться из болота. Одно воспоминание о матери никак не выходило у него из головы. Они еще жили в Калифорнии, это было через две недели после ареста отца. В доме были он и мать. Посреди ночи его разбудил плач матери в гостиной. Несмотря на то, что она уже точно знала, что ее муж — маньяк, она горевала по нему. Ее траур закончился тогда, когда она выставила их дом на продажу. Сейчас Уинтер понимал, что ее сердце навсегда осталось в том доме.
— Думаю, прежде всего дело в деньгах. При взгляде на дом становилось очевидно, что Прайсы не шиковали. А куда она пойдет без денег? Во-вторых, это все-таки ее родной дом. И неважно, через какой ад ты прошел здесь, дом навсегда остается ловушкой для сердца.
— С одной стороны — да. Но тогда как она умудрилась не повеситься в этом сарае? Этот дом — самое депрессивное место, которое только можно представить. Если бы я была вынуждена тут жить, я бы покончила с собой.
— Здесь ты права, — согласился Уинтер, посмотрев на дом и на сарай.
— Я так понимаю, дома никого нет.
— Предполагаю, что и здесь ты права. Может, у нее ночная смена.
— Подожди-ка.
Мендоза достала мобильный и стала кому-то звонить. Через две секунды Уинтер понял, что она говорит с Хитчином, а еще через две секунды стало ясно, что они так и не смогли выяснить, в какой больнице работает Амелия. Потом Мендоза начала рассказывать Хитчину про происходящее в Хартвуде, а Хитчин — про происходящее в Нью-Йорке.
— Ты все понял? — спросила она, убирая телефон.
— Все, что мне было нужно. У тебя есть ручка?
— Посмотри в бардачке.
Уинтер открыл его и шарил там, пока не нашел ручку. Оторвав половину листка Грэнвилла, он накарябал от руки записку с просьбой Амелии позвонить ему на мобильный.
— Какой красивый почерк, — не удержалась от сарказма Мендоза, и они оба посмотрели на каракули. — Ты ведь понимаешь, что, даже если она разберет то, что ты написал, она тут же выкинет записку в мусор?
— Посмотрим.
— Что ты имеешь в виду?
— Имею в виду, что посмотрим.
— Я и в первый раз услышала. То есть ты опять играешь в эту свою таинственность. Ты ведь думаешь, что Амелия и есть та самая незнакомка?
— А ты нет.
— Ну, еще минуту назад не думала. Ведь ты сам у Кларка убедил меня, что это не она. Ну так она это или не она?
— Давай пока назовем ее женщиной, вызывающей интерес, — предложил Уинтер, пожав плечами.
— В этом случае нам нужно поговорить с ней, чем раньше, тем лучше.
— Согласен. Проблема в том, что дома ее нет и мы не знаем, в какой больнице она работает. И эта записка — все, что у нас есть на настоящий момент. Если Амелия — та самая женщина, она не сможет удержаться от соблазна позвонить. А если это не она, то выкинет записку в мусор.
Уинтер сложил записку пополам, надписал на ней «Амелия» и пошел к крыльцу. Старое дерево скрипело под тяжестью его шагов, в воздухе веяло упадком. Около двери стояло два ржавых металлических стула. Боковым зрением он увидел ветки дерева в зареве заходящего солнца. До того, как здесь все начало гнить, и до всех случившихся кошмаров сюда вполне можно было бы приходить с бокалом виски и сигаретой и смотреть на закат.