— Значит, вы планировали вернуться к жене? — переспросил Уинтер.
Хупер не ответил. Его внимание было приковано к небольшой фотографии в рамке на книжном шкафу. Он, она и Коуди на пляже. Одна из тысяч счастливых улыбающихся семей. Хупер смотрел на нее и явно пребывал за тысячи километров отсюда, удаляясь еще дальше с каждой секундой.
— Вы хоть представляете себе, как это трудно? — сказал он, вытирая глаза.
— Честно? Я даже примерно не могу представить, что вы сейчас переживаете, — покачал головой Уинтер. — Одно то, что вы здесь сидите и можете связно говорить, — для меня подвиг.
— Я люблю ее, — сказал Хупер и поправился: — любил ее. Сильнее я любил только Коуди.
— Я это знаю, но, чтобы наш план сработал, мы просим вас ответить на наши вопросы. Честно. Иначе нет смысла.
— Я знаю, — с усилием устало выдохнул Хупер. — Мы были вместе двенадцать лет, с тех пор как познакомились в университете в Калифорнии. После выпускного Майра захотела вернуться сюда, потому что скучала по семье. Я приехал с ней. Через год мы поженились. Еще через год родился Коуди.
— Почему вы расстались? — спросила Андертон.
— Из-за всего… и из-за ничего, — пожал плечами Хупер.
— Не совсем понятно. У кого-то из вас появился роман на стороне? Поэтому?
— Никто ни у кого не появился, — отрезал Хупер.
— Извините, но я должна была спросить.
— Никто ни у кого не появился, — тихо повторил он. — Через двенадцать лет мы утратили любовь. Это бывает. Когда из года в год занимаешься всем этим бытом, очень легко забыть, почему вы вообще полюбили друг друга. Мы спорили из-за ерунды, что-то доказывая друг другу. Майра решила, что нам нужен перерыв. Так она это называла. Перерыв. Она не решалась сказать, что это расставание. В этом была вся Майра, у нее всегда было хорошо с формулировками. Она училась на филфаке.
— Вы ведь хотели сойтись снова, да?
— Мы ходили к семейному психологу, и вроде бы результат был, — кивнул Хупер. — Майра не хотела торопиться, вот мы и не торопились. Но мы двигались к этому. Две недели назад мы ходили на свидание. Не буду кривить душой и говорить, что все было так же, как в начале, но мы провели вместе хороший вечер.
Хупер замолчал, готовясь сказать что-то еще, но вместо этого заплакал. Какое-то время он просто сидел, а по его лицу текли слезы. Он держался за плечо Коуди так, словно это единственное, что связывало его с этим миром. Мальчик тоже плакал. В этом и состоял невидимый аспект любого убийства. На страницах газет об этом никто не пишет. О той боли, которая столь же глубока, сколь безгранична.
— Сейчас вернусь, — прошептал Уинтер на ухо Андертон.
Он встал и вышел в коридор. Туалет был за второй по счету дверью. На бачке стояли четыре рулона туалетной бумаги. Он взял два и вернулся в комнату. Один отдал Коуди, второй — Хуперу. Они вытерли глаза и высморкались.
— Нам нужно задать Коуди несколько вопросов. Можно? — спросил Уинтер.
— Без этого никак? — спросил Хупер. — Его уже сегодня допрашивали.
— Это важно. Иначе я бы не просил.
— Можно, дружок? — посмотрел Хупер на сына.
Коуди неохотно кивнул. Он казался испуганным и напряженным и напоминал птенца, съежившегося в гнезде. Уинтер увидел в этом мальчике себя. Ему самому было всего на год больше, чем Коуди, когда обрушился его мир, и он все еще помнил все до мельчайших подробностей. Дни после ареста отца — время недоумевания и дезинформации. Все перевернулось с ног на голову. Уинтер встал с дивана и сел на полу, скрестив ноги. Даже так он был на голову выше Коуди, но, по крайней мере, сидели они на одном уровне. Он заговорил тихим, мягким голосом, без резких звуков и движений.
— Не буду тебя обманывать, Коуди. Будет довольно трудно. Тебе не захочется говорить со мной. Поэтому прошу тебя набраться храбрости. И я хочу тебе кое-что пообещать. Я обещаю, что буду искать человека, который сделал это с твоей мамой. Но, чтобы его найти, мне нужна твоя помощь. И когда тебе покажется, что ты больше не можешь отвечать на вопросы, вспомни об этом. Хорошо?
Коуди опустил и поднял голову всего на сантиметр, но этого было достаточно. Когда говоришь с остро травмированными свидетелями, приходится довольствоваться тем, что есть. Уинтер подумал, с какой стороны лучше зайти. Ребенка уже допросили вдоль и поперек относительно произошедшего утром. Заново задавать те же самые вопросы смысла не было. Это лишь нанесет ему сильную боль.
— Окно в твоей комнате выходит на улицу, — начал Уинтер. — Не видел ли ты из окна кого-нибудь незнакомого, кто бы гулял около вашего дома за последние пару недель?
— Нет, — прошептал он.
— А когда ты выходил на улицу, не было ли у тебя ощущения, что кто-то за тобой наблюдает или следит?
— Нет, — покачал он головой.
Хупер нахмурился.
— Вы думаете, убийца за ним следил?
— Это возможно.
Андертон передала Уинтеру телефон с фотороботом на экране. Уинтер передал телефон Коуди.
— Мы думаем, что это мужчина, который убил твою маму. Посмотри на него хорошенько. Может, ты его где-то видел?
Коуди посмотрел на экран, и у него начала дрожать рука, в которой он держал телефон.
— Ты видел его? — самым мягким из доступных ему тонов спросил Уинтер. — Крайне важно, чтобы ты нам сказал об этом, если это так.
Коуди все еще смотрел на экран, и его рука затряслась еще больше. Он поднял взгляд на отца.
— Все хорошо, малыш, ты ничего плохого не делаешь.
— Но, наверное, сделал, — тихо сказал Коуди. — Но он не совсем так выглядел.
— Когда? — спросил Уинтер.
— Пару дней назад. Мы с мамой были на пикнике. Он потерял собаку и спрашивал, не видел ли ее кто. У него в телефоне была ее фотография.
— Какого он был роста?
— Ниже, чем папа.
— Насколько?
— Намного.
— Ты можешь вспомнить, что он сказал?
Коуди замолчал. Одна, две, пять секунд. Уинтеру не терпелось задать следующий вопрос, но он ждал.
— Он сказал, что у него собака пропала неделю назад, и спросил меня, люблю ли я собак, — тихо сказал Коуди. — Я ответил, что я хочу собаку, но мама и папа мне не разрешают. Он уговаривал маму купить мне собаку и все время шутил. Мама смеялась.
— Он показался тебе добрым?
— Да, очень. И он очень грустил из-за собаки. Мне было его очень жалко.
— Что-то еще он говорил?
— Спросил меня, какая у меня любимая команда в высшей лиге. Наверное, потому что у меня был с собой мяч. Я сказал, что «Уайткэпс». Он спросил, на какой позиции я играю. Я ответил, что полузащитник.
— Что-то еще?
Коуди помотал головой.
— Посмотри еще раз на фото, — попросила Андертон. — Ты сказал, что он выглядел иначе. Какие черты отличаются?
— Не знаю. Волосы покороче, наверное.
— А еще?
— Даже не знаю, был ли это он, — покачал головой Коуди. — Может, и нет. Нет, это не он, — засомневался Коуди, еще раз взглянув на экран.
Уинтер передал телефон Андертон.
— Нам нужна Тарантини, здесь и сейчас.
— Я тоже так считаю, — Андертон повернулась к Коуди. — Мы сейчас пригласим сюда еще одну женщину. Сможешь сказать ей, как выглядел тот человек, чтобы она смогла его нарисовать?
Коуди кивнул.
— В каком парке был пикник?
— В Александра-парк.
— Помнишь, где именно вы сидели?
— Рядом с павильоном для оркестра.
В дверь постучали, и Хупер пошел открывать. Вместе с ним в комнату вошли Джефериз и его коллега — строгая женщина в возрасте около тридцати. В руках у Джефериза был распечатанный фоторобот.
— Я так понимаю, вы просто мимо проходили, — сказал он.
— Да, примерно так, — ответила Андертон.
— Не хотите ничего рассказать?
— Только то, что Коуди узнал мужчину на фото. Нужно, чтобы Женева Тарантини поговорила с ним.
— А как у вас оказался фоторобот?
Андертон лишь улыбнулась.
— Хорошо, теперь мы сами здесь всем займемся.
— Ни капли не сомневаюсь. Полностью доверяю вам, детектив Джефериз.
Андертон встала уходить, Уинтер тоже поднялся. Она поблагодарила Хупера за время и направилась к двери.
Как только за ними закрылась дверь, Андертон начала звонить. Разговор длился, пока они не ступили на тротуар. Короткие, острые вопросы, много «да», еще больше киваний, хотя человеку на том конце они были не видны. Наконец, она положила трубку.
— Все как я думала. Фримен ездит с фотороботом по всем мужьям.
— Вам расскажут, если это что-то даст?
— Конечно.
Она снова взяла телефон и сделала еще один звонок, но он остался без ответа. Сообщение она оставлять не стала, просто завершила вызов и начала тыкать в экран.
— Собек? — спросил Уинтер.
Она кивнула.
— Он не отвечает, так что я ему написала СМС. Если он имеет что сказать по поводу фоторобота, я хочу знать об этом как можно раньше.
— Вряд ли что получится. Только если после захода солнца.
Она вопросительно взглянула на Уинтера.
— Он на кладбище, а на могиле Изабеллы не ловит телефон.
— Вы так говорите, как будто точно знаете.
— Я там был сегодня утром.
Андертон метнула в него еще один взгляд.
— Все было цивильно и мило. Он даже угостил меня кофе. А знаете, Собек мог бы успеть на кладбище прямо из дома Хупера. Время позволяет.
— Это не он, Уинтер.
— Было бы настолько легче, если бы был он.
— Да. Если бы все в жизни было так просто и стройно.
— Сколько отсюда до Александра-парка?
— Сейчас можно доехать за двадцать минут. Он на воде, недалеко от вашего отеля.
Машин на дорогах было немного, и они добрались быстро. Андертон нашла парковку около входа, они вышли, и Уинтер сразу же закурил. Было самое жаркое время дня, солнце палило. Жара его не беспокоила. Он всегда был готов променять дождь на жару. Отыскав темные очки, он надел их, последовав примеру Андертон.
Парк был маленький. По одну сторону была вода — до самого горизонта. По другую — в потрясающе голубое небо уходили небоскребы, а между ними, создавая трехмерное пространство, возвышались горы. Сколь ни впечатляющи были небоскребы, горам они не конкуренты. И через десять тысяч лет после того, как обрушится последний небоскреб, горы будут стоять как ни в чем не бывало.