— Пожалуйста, не уходи, Ева.
Рэйчел услышала отчаяние в собственном голосе, но ей было все равно.
— Наверное, я смогу остаться еще ненадолго. Адам должен вернуться позже.
— Спасибо, Ева.
Взгляд Рэйчел остановился на кресле, и она затихла. В фарфоровой посуде и стальных поверхностях отражался яркий свет ламп. Она сидела на холодной плитке, мышцы ее постепенно начинали неметь. Как же она умудрилась вляпаться в этот кошмар? Это было так несправедливо. Она не сделала ничего плохого. От наивности собственных мыслей Рэйчел чуть не рассмеялась вслух. В жизни было не так уж много справедливости, и с хорошими людьми постоянно случались несчастья. И кто-то еще говорит про карму!
Из глубин подсознания внезапно всплыла картинка из детства. Она не вспоминала об этом много-много лет. Ей было пять или шесть — возраст, когда ты еще веришь, что твой папа — супергерой. Они были вместе на их вилле и гуляли вдоль пляжа. Наконец-то папа принадлежал только ей — не было ни мамы, ни надоевших братьев, только они вдвоем. Под ногами был теплый песок, и они шли в отблесках заходящего солнца за собственными длинными тенями. Ее маленькая ладошка лежала в большой, грубой ладони отца. Они разговаривали и смеялись, рассказывали друг другу какие-то истории, и Рэйчел, окруженная отцовской любовью, еще никогда не чувствовала себя в такой безопасности.
Ей не хотелось отпускать от себя это воспоминание. Она уже перенеслась из этой освещенной клетки туда, где воздух пах морем, экзотической едой и теплом, туда, где она была в абсолютной безопасности, а монстры жили только в воображении и боялись вылезти из-под кровати.
— У тебя все в порядке? — спросила Ева. — Ты что-то притихла.
Солнце погасло, и Рэйчел снова оказалась в подвале.
— Все нормально, — сказала она. — Я просто задумалась.
— О чем?
— О солнечном свете, — сказала Рэйчел.
— И погрустнела.
— Нет, на самом деле я обрадовалась.
— Не поняла…
И Рэйчел, не успев опомниться, рассказала Еве все, о чем только что подумала.
— Тебе повезло, — сказала Ева. — А я своего отца не помню.
— Что с ним произошло, Ева?
— Он умер.
Ева ответила, как отрезала, и Рэйчел поняла, что пришло время сдать назад. Она и так слишком сильно продвинулась для одного дня, и она не хотела, чтобы Ева замкнулась.
— Мне надо идти, — сказала Ева.
— Ты еще придешь и поговоришь со мной? Мне здесь так одиноко.
— Я попробую. Но я должна быть осторожной. Мне придется дождаться момента, когда Адам опять уедет.
— До встречи, Ева! Спасибо, что поговорила со мной. И спасибо за ужин, я очень тебе благодарна.
— Я скоро вернусь. Клянусь тебе.
Свет выключился, и Рэйчел пошла к матрасу в обход кресла. Она уже была посреди комнаты, когда вдруг услышала хлопок створки. Она обернулась и увидела, как в ней исчезал поднос. Рэйчел подошла к матрасу и завернулась в одеяло.
Она опять осталась одна в темноте. В разговоре с Евой выяснился ряд интересных вещей и одна очень важная.
Интересно было то, что Ева была одинока. Ей было отчаянно нужно одобрение и дружба, поэтому-то она и начала разговор. Рэйчел с превеликой радостью стала бы подругой Евы. Она готова была до конца жизни быть ее лучшей подругой, если это помогло бы ей выбраться отсюда.
А важная новость заключалась в том, что иногда Адам уезжал и оставлял Еву одну сторожить Рэйчел.
Нужно было переманить Еву на свою сторону. Если бы она смогла заставить Еву воспринимать себя как личность, а не как пленницу, тогда ее можно было бы уговорить помочь устроить побег. Тут Рэйчел остановилась и сказала себе, что она совсем уж замечталась. На что, черт возьми, она надеялась? На то, что, если она будет хорошо относиться к Еве, та поможет ей сбежать?
Но это могло сработать. Да, конечно, шансов было не так много, и вполне возможно, она принимала желаемое за действительное, но у нее не было другого выбора. Что ей остается — просто сдаться? Смириться с судьбой и сдаться на милость психопату, который порежет на кусочки ее мозг? Здесь и решать-то нечего. Она была дочкой Дональда Коула, а он воспитал свою дочь так, что она не могла просто взять и сдаться.
32
Темплтон остановилась у двери в середине коридора, отрывисто постучала и вошла в маленькую комнату, забитую компьютерным оборудованием. Тут шумели серверы, работали вентиляторы, кондиционер поддерживал комфортную температуру, было не жарко и не холодно.
Всем этим царством управляли два кудесника — женщина и мужчина. Они синхронно, как будто ими управлял один кабель, повернули головы от мониторов и посмотрели на нас. Ни один из них не был похож на стереотипных компьютерщиков. Одеты они были не в рваные джинсы и грязные майки, очков с линзами толщиной с бутылочное дно на них тоже не было. И телосложение у них было не такое, как у Джаббы Хатт. Оба были подтянутые, в возрасте за тридцать, хорошо одетые. Они были больше похожи на адвокатов или бухгалтеров.
Женщина была индийской наружности, симпатичная, с широкими миндалевидными глазами. У нее был такой взгляд, будто она знала что-то такое, чего не знали окружающие. Судя по кольцу на пальце, она была помолвлена, но еще не замужем. У мужчины были рыжие волосы и вечный румянец. Кольца не было, но часы «Tag Hauer» были похожи на оригинальные.
— Познакомься, это Алекс Ирвин и Сумати Чэттердзи, — представила компьютерных асов Темплтон.
— Здравствуйте, — сказали они хором.
Я ожидал, что с такими именами и при такой внешности у них будет акцент. Но акцента не было: они говорили так, как будто их отправили посылкой прямо из Оксфорда, или Кембриджа, или Массачусетского технологического института.
— И кто из вас круче? — спросил я.
— Я, — на этот раз они ответили не совсем синхронно, Сумати среагировала быстрее.
Они повернулись друг к другу и завязался горячий спор. Я облокотился на дверь, чтобы понаблюдать за ними, Темплтон подошла ко мне. Она встала так близко, что я уловил аромат ее духов.
— Это была провокация с твоей стороны, — прошептала она.
— Ну конечно! Они не похожи на компьютерщиков, но внешность обманчива. И необязательно проживать вместе всю жизнь, чтобы вылезла наружу суть. Так, у кого самая большая коллекция сувениров «Звездных войн»?
— У Сумати. Правда, она фанат не «Звездных войн», а сериала «Звездный путь».
— Она говорит на клингонском?
— А мне откуда знать? — пожала плечами Темплтон.
— BIjatlh’e’yImev! — заорал я.
Сумати замолкла на полуслове и уставилась на меня, как на инопланетянина. Темплтон, впрочем, тоже.
— У меня хорошая память, — прошептал я ей. — Очень помогает на экзаменах, тестах и когда нужно удивить кого-нибудь.
— Ну, вообще-то «bIjatlh’e’yImev» используется, когда ты говоришь «заткнись» одному человеку.
— А если обращаешься к нескольким людям, нужно говорить «sujatlh’e’yImev». Да, я знаю. Я просто хотел привлечь внимание.
— Похоже, ты проиграл этот раунд, — обратился я к Алексу. — Я выбираю Сумати.
— По той причине, что она говорит на клингонском?
— Нет, потому что она женщина, которая достойно держит удар в мужской профессии, а для этого ей нужно быть в десять раз умнее тебя.
— Чем я вам могу помочь, мистер Уинтер? — спросила Сумати.
— Я сейчас спрошу, откуда вы знаете мое имя, а вы продемонстрируете свой интеллект.
— Из интернета, — усмехнулась она.
— Все ясно. Вы знаете, над каким делом я работаю?
— Конечно. Над делом Джека-головореза.
— Наш объект выбирает себе жертв в интернете. Мне нужно, чтобы вы проверили их компьютеры и нашли там что-нибудь полезное.
— Мы уже искали и ничего не нашли.
— Потому что вы недостаточно тщательно искали. Когда будете искать во второй раз, нужно исходить из того, что он не тупое ничтожество, которое только и может, что запустить Internet Explorer, а гораздо умнее вас. Начните с компьютеров Рэйчел Моррис, раз уж она последняя жертва. Их вы ведь еще не проверяли? Это хорошая возможность посмотреть на дело свежим взглядом. Если будете внимательны, я обещаю, что что-нибудь обнаружится.
— И наверняка вам это нужно ко вчерашнему дню.
— Конечно.
— Понятно.
Темплтон открыла дверь.
— Вы впечатлили меня своим клингонским, но вам нужно работать над произношением.
— Qapla.
На этот раз я с особым усердием отчеканил гортанные слоги.
— Так лучше, — сказала она.
Темплтон закрыла дверь, и мы двинулись по коридору к лифту.
— Насколько я понимаю, ты сказал ей: «Иди к черту». По крайней мере, звучало это именно так. Уж точно ты не желал ей долгой жизни, полной здоровья, богатства и счастья.
— Буквальный перевод этого слова — «успех», но обычно им пользуются, чтобы попрощаться. На клингонском нет выражения «иди к черту». Если ты кому-то такое скажешь, можно считать это приглашением на смертный бой.
Темплтон засмеялась.
— А знаешь, умников ведь никто не любит. А особенно — ботанов.
— Я не ботан.
— Ну да, конечно. И это говорит человек, который хорошо говорит по-клингонски и наверняка знает название каждого эпизода «Стартрека».
— Нет, названий не помню.
Мы остановились, и Темплтон посмотрела мне прямо в глаза.
— Ну ладно. Да, знаю все названия. Но это не значит, что я ботан. Мне просто нравится узнавать новое.
Темплтон усмехнулась.
— Да кто бы говорил!
33
Я сел за фортепияно в баре отеля и, чтобы разыграться, прошелся до-мажорной гаммой в каждом из трех регистров — в нижнем, среднем и верхнем. Клавиши были тугие, поддавались плохо — ни в какое сравнение не шли с моим «Стейнвеем». Но, по крайней мере, инструмент был настроен и, в качестве бонуса, неплохо звучал.
Девушка за барной стойкой явно вздохнула с облегчением, когда я попросил разрешения выключить музыку и поиграть на фортепиано. Она тут же согласилась на мое предложение, не поинтересовавшись даже, хорошо ли я играю. Думаю, как бы я ни играл, любое музыкальное сопровождение было лучше, чем бесконечные электронные рождественские песни. Я послушал их десять минут и начал искать, чем бы заткнуть уши. Как ей удавалось терпеть их целую смену, было выше моего понимания.