По тону письма Калани я понял, что он очень раздражен моей задержкой, хоть и старается держаться вежливо. Пресса подхватила историю с насильником, и теперь новости пестрели пугающими заголовками. Расследование этого дела и так продвигалось плохо, а запугивание людей обещало все осложнить еще больше. Я написал ему короткий ответ с просьбой прислать мне все имеющиеся материалы дела и заверил, что сразу же дам знать, как только у меня появятся какие-то мысли. Закончив с письмом, я зашел на сайт посмотреть счетчик.
Целую минуту я, не сводя глаз с экрана, смотрел на то, как сменялась секунда за секундой, приближаясь к нулю. За это время еще шесть человечков отправились к Создателю. Это была одна из самых длинных минут в моей жизни.
Я отложил лэптоп в сторону, лег на кровать, закрыл глаза и стал перебирать в уме всю имеющуюся на данный момент информацию. На фоне «Женитьбы Фигаро» я думал о «Гольфстриме» и новеньких полицейских машинах, о полицейском отделении маленького городка, предоставившем мне неограниченный бюджет. О свежей краске и сверкающих окнах. Но по большей части я думал о последних минутах Сэма Гэллоуэя, о языках пламени на его коже, о такой медленной и сводящей с ума агонии. Я пытался представить, что он видел в эти последние минуты. Кого он видел.
На данный момент я был уверен в трех вещах.
Во-первых, кем бы ни был убийца Сэма, он очень хорошо интегрирован в местное общество. Он подстраивается под среду, как хамелеон, — это у всех серийных убийц выходит отменно. Они совершенно не выделяются из толпы. Он может быть тем самым незаметным соседом, который всегда помашет рукой при встрече и вежливо поздоровается. Или коллегой, который в прошлом году помог вам с машиной. Может, он вообще ваш друг, к которому вы ходили на шашлык в прошлые выходные.
Неприметность — характерная черта этого типа убийц. Столкнись с ними на улице — ни за что не догадаешься, что это за человек. У них есть жены, дети, работа — полноценная жизнь, которая лишь иллюзия и маска, скрывающая их истинное лицо.
Я прекрасно знал и про иллюзию, и про маску. Мой отец был гениальным иллюзионистом. Пятнадцать убийств за двенадцать лет — и никто совершенно ничего не заподозрил.
Во-вторых, я был уверен, что убийца Сэма сейчас не может думать ни о чем, кроме того, что он сделал. Даже если бы он хотел, он уже не сможет остановиться. Но он отчаянно старался, чтобы сегодняшний день был похож на предыдущие. Сегодня он общается с окружающими так же, как и обычно. И еще более внимательно, чем обычно, следит за тем, чтобы оставаться неприметным.
Все время в голове у него проигрываются вчерашние события — это замкнутый круг из звуков и картинок, которые врезаются в каждую его мысль. Когда он думает, что находится один, он может даже позволить себе на несколько минут полностью погрузиться в эти воспоминания, но все остальное время он следит за тем, чтобы все было как обычно.
И в-третьих, я точно знал, что, если его не остановить, он продолжит убивать.
И еще в одном я был уверен на девяносто девять процентов. Свою информационную бомбу мне придется сбросить на Тэйлора, когда он вернется. И я не знал, как он на нее среагирует. Я надеялся, что он сможет отодвинуть в сторону свои личные чувства и посмотреть на ситуацию объективно. Если не сможет, то мне придется работать в одиночку. Но все-таки я был уверен в Тэйлоре — до этого не дойдет.
Тихий стук в дверь вернул меня к реальности. Я захлопнул крышку лэптопа, встал с кровати и впустил в номер Ханну. Распространяя вокруг себя запах свежесваренного кофе, она поставила поднос на прикроватный столик. На подносе лежал банан. Я посмотрел на него и на Ханну.
— Это не шоколадный батончик.
— Десять баллов за наблюдательность, — улыбнулась Ханна. — Тэйлор мне сказал, что вы профи. Если у вас проблема с уровнем сахара, вам лучше есть фрукты. Это научный факт.
— Но они не такие вкусные.
— Позже вы будете мне благодарны.
Я взял банан, посмотрел на него так, как будто он был орудием пыток, очистил и начал есть.
— Да вы на глазах здоровеете, — улыбка Ханны перешла в ухмылку.
— Мне причитается скидка за номер.
— Ну да, конечно, — засмеялась она.
Я бросил в чашку два кубика сахара и сделал глоток. Кофе даже рядом не стоял с «Блю Маунтин», который подавали на борту «Гольфстрима», но он был крепким и кофеина в нем было достаточно для нужного мне эффекта.
— Вы ведь не обладаете секретом вечной молодости? Вряд ли вы та самая Ханна, с вывески.
Ханна засмеялась. Она здорово смеялась — мелодично и заразительно. Такой смех хочется слушать и слушать. Есть люди, к которым тянет с самой первой встречи. Что-то просто щелкает в нужном месте, пазлы сходятся, и тебе хочется все узнать об этом человеке.
— Это моя бабушка. Она купила это место в шестидесятых годах. Это наш семейный бизнес уже более полувека.
— Ты ведь уже давно знаешь Тэйлора?
— Мы вместе в школу ходили, — кивнула Ханна. — Я училась на пару классов старше.
— Старшие девочки обычно внимания не обращают на тех, кто младше. По крайней мере, в мое время было так.
— Такое ощущение, что вы говорите, основываясь на личном опыте.
— Да, горький личный опыт.
— Как ее звали?
— Элисон Блейн. На два года старше меня.
— И она разбила вам сердце.
— На тысячи кусков. Так как же вышло, что вы вообще узнали о существовании Тэйлора?
— Он был лучшим тэкл-защитником школьной команды по американскому футболу всех времен. И лучше его уже не будет. Он был легендой.
— Все ясно.
Она подозрительно сощурилась и снова стала казаться гораздо старше.
— Вы что-то выведываете, и, кажется, я даже знаю, что именно. Так что лучше будет, если вы напрямую спросите. Конечно, приятно предаться воспоминаниям, но работа не ждет.
— Как зовут Тэйлора?
— А с чего бы это я стала вам рассказывать? Особенно учитывая то, что Тэйлор дал мне пятьдесят баксов, чтобы я молчала.
Я вытащил из кошелька стодолларовую купюру и помахал перед ее лицом.
— Бенджамин Франклин всегда победит Улисса Гранта.
Ханна вырвала купюру у меня из рук.
— Уж это точно!
11
Тэйлор вернулся двадцать минут спустя с маркерной доской размером с него самого и пластиковым пакетом из магазина, свисающим с одного из его мясистых пальцев. Пакет он бросил на кровать рядом со мной. Внутри были разноцветные маркеры и бутылка односолодового виски, оставшаяся в люксе «Империала». Это был тридцатиоднолетний «Гленморанжи». Высококлассный выбор — круче, чем бриллианты. Выбор профессионала.
Я откупорил бутылку, подставил нос к горлышку и глубоко вдохнул. На несколько мгновений я перенесся в холодные, нехоженые места за много световых лет от августовской Луизианы. В нос ударил запах торфа и вереска, холодный колючий дождь бил меня в лицо, а тяжелые грозовые облака нависали прямо над головой. Я вернул пробку на место и поставил бутылку на тумбочку.
Тэйлор был одет в черные джинсы, однотонную черную футболку, черные кроссовки и черные носки. В кобуре на поясе висел «Глок». Не намного лучше, чем было, но все же это был шаг в правильном направлении, пусть и очень маленький.
— Что? — спросил он.
— Ты похож на копа, у которого украли форму.
— Уж получше, чем увядающая рок-звезда в отчаянных попытках вернуть славные дни. Куда ее поставить? — кивнул он на маркерную доску.
— Рядом со шкафом, пожалуйста.
Тэйлор прислонил доску к стене. Поскольку места не хватало, пришлось ставить ее торцом вверх.
— Ответы, Уинтер.
— Как только пройдешь третий тест, так сразу.
— Тест? О чем вообще речь?
— Просто пара вопросов, не о чем волноваться, — сказал я с кислой миной. — По крайней мере, я надеюсь, что не о чем волноваться. Вопрос первый: ты кого-нибудь убивал?
— Что?! Ну конечно, я никого не убивал.
— Вопрос второй: допустима ли ложь в каких-нибудь случаях?
Тэйлор сверлил меня глазами и ничего не говорил.
— Отвечай на вопрос.
— Недопустима.
— А если у маленького Джимми умер любимый щенок и мама сказала ему, что его Скрэппи убежал по радуге, живет теперь на Солнечной ферме и будет до конца дней своих бегать за кроликами и есть рибай-стейк?
— Ну, хорошо, наверное, бывают ситуации, когда ложь допустима.
— И ты сейчас искренне говоришь, ведь так? В данный момент ты же не врешь?
— Ну, хватит! Я вообще не понимаю, что вы тут задумали, но если в ближайшие две секунды вы не начнете объяснять, ищите себе другого дурака и играйте с ним в свои интеллектуальные игры.
— Поздравляю, — расплылся я в улыбке. — Ты блестяще справился с тестом.
Тэйлор покачал головой и пошел к двери.
— Плохой поисковый портрет может испортить все дело.
Тут он застыл, держась за дверную ручку.
— У тебя сейчас миллион вопросов в голове, но есть один самый главный.
Тэйлор смотрел на меня, а я на него. Кивком я указал ему на кровать.
— Садись, давай поговорим.
Тэйлор подошел к кровати и сел.
— Мне нужно было знать, могу ли я тебе доверять, — сказал я.
— Почему?
— Мы дойдем до этого. И еще мне нужно было знать, смогу ли я с тобой работать. В самолете, когда я спрашивал твое мнение о видео, я хотел проверить, скажешь ли ты мне собственное мнение или то, что я хочу услышать. Я терпеть не могу тех, кто всегда со всем соглашается. Затем, в участке, мне нужно было понять, умеешь ли ты думать самостоятельно. Ты знал, что я даю нерабочий портрет, но ничего не стал говорить. Отличный ход, между прочим.
— Но почему? Я не понимаю этого, вообще не понимаю. Зачем такие предосторожности?
— Потому что у меня есть одна гипотеза. И она основана на такой впечатляющей попытке повести расследование по ложному следу, что даже я признаю ее исключительность.
Я остановился на минутку, чтобы Тэйлор поймал ход моих мыслей.