— Вы до нее дотрагивались?
— Держал за самый краешек.
Шеперд бросил на меня испепеляющий взгляд. Его рот сжался в одну тонкую линию, и каждая мышца на лице напряглась. Было похоже на то, что он борется с желанием вышвырнуть меня вон.
— Черт возьми, Уинтер, что еще вы трогали?
— Ничего, только записку.
— Я не верю, — сказал Баркер. — Невозможно, чтобы Чоут убил Гэллоуэя. Это просто нереально.
— Почему? Потому что он был скромным, вежливым и дружелюбным? Вы забываете, что серийные убийцы мастерски маскируются и сливаются с окружением. Кроме того, Чоут подходит под описание. Белый мужчина с высшим образованием.
— Вы ведь с самого начала знали, что подозреваемый — из полиции, так ведь? — в словах Баркера было слышно обвинение и много незаданных вопросов.
— Да, знал.
— Черт, — прошипел Шеперд, — какого дьявола вы ничего не говорили? — Он качал головой и гладил усы. — Что за бардак! Все вверх дном.
— Я побуду в городе до завтра, на случай если у вас появятся вопросы. А потом уеду на следующее расследование.
Я протянул руку, ожидая, что Шеперд ее пожмет. Но он просто стоял и смотрел на нее без единого движения.
— Есть и хорошие новости. У вас теперь есть не только место преступления, но и мертвый убийца. Уже хорошо, что налогоплательщики сэкономят целое состояние — не придется затевать долгоиграющий суд, а потом кормить преступника в тюрьме до конца жизни. В обиде остались только адвокаты.
Шеперд все так же стоял и смотрел на мою руку, не собираясь ее пожимать.
— Не уезжайте из города, — сказал он наконец.
Я опустил голову и направился к выходу. Тэйлор догнал меня, когда я уже практически вышел на улицу.
— Ты остаешься здесь, — прошептал я. — Следи за всеми и каждым. Я хочу знать про всех, кто ведет себя подозрительно. Может, у кого-нибудь будет нездоровый интерес к происходящему. У убийцы есть план, есть желанное развитие событий, и он будет стараться, чтобы этот план реализовался. Где-то он проявит себя, сделает ошибку. Может, большую, может, маленькую, но он ее сделает, и мы должны ее заметить.
— А вы что будете делать?
— Мы с Ханной возвращаемся к Чоуту и ищем то, чего мы не нашли в первый раз.
46
Мы проехали через Хортон-стрит, отвезли домой Элроя и добрались до Кеннон-стрит уже после полудня. Это была типичная жилая улица в достаточно зажиточном районе, где большая часть жителей шла вверх по карьерной лестнице, а не спускалась вниз. На компактных участках земли располагались одно— и двухэтажные дома, обшитые вагонкой. У каждого дома была терраса, на которой можно посидеть и посмотреть на мир.
С первого взгляда на лужайку перед домом можно было угадать, кому принадлежал дом. Зеленая трава, клумбы с яркими цветами указывали на пенсионеров. У них было и время, и желание бороться с последствиями длинного жаркого лета Северной Луизианы. Засохшая и недавно подстриженная трава принадлежала тем, кто работает пять дней в неделю и еле-еле находит время в выходные что-то сделать по хозяйству. Разбросанные по лужайке игрушки, естественно, предполагали наличие детей.
Мы остановились у дома Чоута. Солнце пекло даже через затемненную часть лобового стекла, температура переваливала за тридцать. Я оставил кондиционер работать, чтобы как можно дольше побыть в прохладе.
Частокол вокруг дома Чоута был побелен совсем недавно. Лужайка выглядела цветущей — трава была зеленая, подстриженная, цветы ухоженные. Гараж — в хорошем состоянии, а подъезд к дому не зарастал сорняками. Казалось, этот дом должен принадлежать пожилому человеку, а не одинокому парню за двадцать, работающему на условиях полной занятости.
Вдруг на мое колено упал банан и вырвал меня из мыслительного процесса. Ханна смотрела и ухмылялась.
— Вы с завтрака ничего не ели.
— Да что это ты все со своими бананами? У тебя доля на овощебазе что ли?
— Они полезные, в них много калия.
— Ну и что, — сказал я и хотел убрать его от себя.
— Ешьте, — приказала Ханна. — Не пойдем внутрь, пока не съедите.
Я очистил банан и начал есть. Ханна дождалась, когда я доел, и сказала:
— Идем.
Я заглушил мотор, и мы вышли. Солнце пекло даже через футболку. Было жарко и влажно, но самый пик был еще впереди. По тропинке мы подошли к главному входу в дом.
— Сколько вы с Тэйлором уже вместе?
— А это вам зачем?
— А что ты так прямо с лету встаешь в защитную стойку?
Ханна бросила на меня пристальный взгляд, и я добавил:
— Мне просто интересно, вот и все. Мне нравишься ты, нравится Тэйлор, мне кажется, вы друг другу подходите. Ну и я люблю слушать истории про любовь.
Черты ее лица смягчились, и она уже не метала в меня убийственные взгляды.
— Мы вместе с его последнего года учебы в школе.
— Совратительница малолетних!
— Эй, это он меня совратил, а не я его.
— Я уверен, что он действовал медленно и осторожно.
— Да, — засмеялась Ханна. — Когда я поняла, что он испытывает ко мне интерес, мне пришлось самой подталкивать его в нужном направлении. Но мне это нравилось. Парни, которые у меня были до него, все были типичными южанами, и их надолго не хватало. Тэйлор совсем другой. Несмотря на рост, он самый настоящий джентльмен. А они сейчас относятся к вымирающим видам, Уинтер. Мне достался последний экземпляр.
Мы дошли до конца тропинки, которая вела по чистенькому садику к ступенькам крыльца. Ханна закрыла меня от любопытных глаз, пока я вскрывал замок. Через двадцать секунд я открыл дверь ровно настолько, чтобы мы могли проникнуть внутрь. Ханна осторожно закрыла дверь. Через окна светило солнце, оставляя на деревянном полу острые белые углы.
— Как вы познакомились?
— Столкнулись лбами в городе как-то. Он сказал, что у меня красивые волосы. Я накинулась на него, сказала, что он саркастичный и тупой шовинист и деревенщина. Он чуть сквозь землю не провалился. И тут я поняла, что он говорил искренне, и мне уже самой захотелось провалиться сквозь землю. Я, вместо извинения, предложила угостить его кофе.
— А он предпочел пепси.
— Да, он пил пепси, — засмеялась Ханна. — Мы начали разговаривать и очнулись только через четыре часа. Выяснилось, что он далеко не тупая деревенщина.
— Это точно.
— Мы провели вместе все то лето. Виделись каждый день. Я работала в гостинице, но мама тогда была еще жива, и у меня было много свободного времени. Я тогда только что вернулась в город после годичного путешествия и убивала время перед университетом.
— Вы учились в одном универе с Тэйлором?
— Да, у меня получилось перевестись к нему, чтобы мы были вместе.
— А потом заболела твоя мама.
Ханна вздохнула и сразу как-то постарела. Так отражаются на нас тяжелые переживания. Иногда, когда я смотрел в зеркало, то видел у себя такой же взгляд.
— Тэйлор уехал в университет, а я осталась заботиться о маме. Он сказал, что будет верен мне, но я не поверила. Он обещал, но я знала, что такого просто не бывает. Ведь учеба — это бесконечные вечеринки, искушения, особенно для спортсменов, а он был звездой. Он даже опустился на колено и сделал мне предложение по всем правилам, но я ему сказала, что все это просто смешно.
— И он оказался верным, да?
Ханна кивнула, потом улыбнулась, а потом рассмеялась. У нее был теплый смех женщины, которая любит своего мужчину и сделает для него все, жизнь отдаст, если нужно. Это не та романтическая любовь, которую показывают в фильмах, или рациональная любовь Сэма и Барбары Гэллоуэй, это было настоящее чувство. В горе и в радости, в богатстве и в бедности, в болезни и в здравии.
— Да, он был верен. Он хороший, Уинтер. Слишком хороший для меня.
— Ты недооцениваешь себя. Ему нужна ты точно так же, как тебе нужен он.
— А вам кто нужен?
— Дело не в этом, — рассмеялся я.
— А в чем?
— Кто меня сможет вытерпеть?
Я снова засмеялся, но Ханна была серьезной. Она смотрела на меня с выражением лица, в котором была жалость и грусть. Казалось, она видит меня насквозь, видит мои желания. Прежде чем она успела вымолвить слово, я опередил ее и сказал:
— Я хочу знать, что скрывал ото всех Дэн Чоут.
— Откуда вы знаете, что он что-то скрывал?
— Потому что мы все что-то скрываем — ты, я, все.
— А вы что скрываете, Уинтер?
Ханна не сводила с меня глаз, и тишина с каждой секундой становилась все более напряженной. Она не просто ждала ответа, она его требовала. Я подумал о том чувстве вины, которое пронзило меня вчера, когда она в шутку сказала, что сочла меня серийным убийцей. Потом я вспомнил отца, как он лежал привязанный к тюремной каталке и как убил меня последними своими словами.
Она все еще смотрела. Я все еще молчал.
— Дэн Чоут что-то скрывал, — наконец сказал я. — Надо понять что.
47
Мы начали с нижнего этажа. Ханна взяла на себя кухню, а я проверял гостиную. Мне было слышно, как она открывает шкафы в соседней комнате. Она старалась производить как можно меньше шума, но в кухне это непросто, потому что кругом металл.
В гостиной ничего не изменилось с того момента, как умерла мать Чоута. Везде были цветастые рисунки — калейдоскоп розового, фиолетового, желтого и зеленого, от которого у любого через полчаса заболит голова. В книжном шкафу стояли сотни ярко окрашенных фарфоровых статуэток животных и людей. Книг в нем не было, как и места для них. Я провел пальцем по одной из полок — ни одной пылинки.
Одна книга здесь все же была — большая потрепанная Библия лежала на журнальном столике, до которого можно было дотянуться, сидя в единственном в этой комнате кресле. Она была в черной потрескавшейся кожаной обложке, которая за долгие годы стала темно-зеленой. Золотой лепесток давно стерся, вокруг букв были черные тени. Этой Библии могло быть и сто лет, и даже двести. Она могла быть семейной реликвией, передаваемой из поколения в поколение.
На одной стене висела репродукция «Тайной вечери» Леонардо да Винчи. На второй — большое распятие. Телевизора не было, зато было радио — увесистое, из шестидесятых годов. Я включил его, и тут же баптистский проповедник веселым крикливым голосом весьма требовательно спросил, впустил ли я уже Иисуса в свое сердце. Я тут же выключил радио.