Джефферсон устроился в том же кресле. Он сидел в полумраке и ждал. Жильбер засыпал долго и трудно. То у него вырывалось, как икота, короткое рыдание, то слабый стон. Когда он совсем затих и стал дышать спокойно и ровно, Джефферсон бесшумно поднялся, прихватил по пути пару круассанов и выскользнул за дверь.
12
Группа Баллардо усаживалась в автобус.
– Куда это мы? – спросил Джефферсон, который напрочь забыл, что там у них в программе.
– Мы собираемся посетить замок Саллуа, – просветила его госпожа Шмитт. – А потом будет пикник в парке, как в школьные годы! Забавно, правда?
Она все еще прихрамывала, но, опираясь на мужа, ходить все-таки могла.
По дороге лисички выпросили у Роксаны микрофон и угостили спутников концертом в стиле ретро. На мотив популярных песен они сочинили собственный текст с упоминанием всех Баллардо. Получилось, по правде говоря, довольно коряво, но слушатели смеялись от души.
Джефферсон стиснул зубы и мужественно вытерпел все испытания этого дня: осмотр замка под непрерывные приглушенные комментарии несносной Клариссы, оглушительный храп господина Шмитта, уснувшего на лужайке во время пикника, внезапные слезы Симоны, причина которых так и осталась неизвестной, эффектный кульбит госпожи Фреро, старушки овцы, споткнувшейся при посадке в автобус… На обратном пути Роксана подгадала так, чтобы место ее оказалось рядом с ним.
– Ну что? – спросила она.
– Он провел ночь на бойне. Вернулся сам не свой.
Роксана кивнула с вымученной понимающей улыбкой. Ей самой не раз и не два довелось через это пройти.
– Ты его оставил отдыхать?
– Да, он уснул.
– Ничего. Он оправится. И ты тоже. Все будет хорошо, Джефферсон.
Это «Джефферсон» она сказала чуть слышным шепотом, словно делилась с ним тайной, и сердце у него дрогнуло. Сразу вспомнилась Кароль. Продолжает ли она там, дома, заступаться за него? Отстаивать его невиновность против всего света и вопреки видимости?
У отеля он первым выскочил из автобуса. Бегом промчался через вестибюль, взлетел по лестнице, прыгая через ступеньки, и постучал в дверь сто восьмого номера. Донесшийся из-за двери бодрый голос успокоил его: с Жильбером все в порядке! Тот открыл ему, улыбаясь до ушей, и снова плюхнулся на кровать.
– Извини, правилами зачитался. Вот смотри: дистанция – сто километров; сколько времени ты выиграешь, если вместо ста десяти километров в час едешь на скорости сто тридцать: а) двадцать минут; б) пятнадцать минут; в) четыре минуты?
– Понятия не имею, – сказал Джефферсон. – Смотрю, ты быстро оклемался!
– Да я до трех проспал! Так вот, ответ знаешь какой? Четыре минуты! Надо же! Было бы ради чего жизнью рисковать.
– Жильбер!
– А?
– Поехали домой. Пойду в жандармерию с добровольной явкой и все объясню. Надо мне было сразу так и сделать.
Жильбер уронил учебник на живот.
– О-хо-хо, ежичек ты мой, немного же тебе надо, чтобы поднять лапки кверху. Нет уж, никаких «домой»! К нашим услугам все радости тура Баллардо, город прекрасен, расследование продвигается с каждым днем, чего тебе еще?
Джефферсон присел на кровать.
– Вот послушай. Я весь день об этом думал, пока ты отсыпался. У нас нет ни единого шанса задержать этих двоих, а тем более нейтрализовать, а тем более доставить к нам в страну. Размечтались! С ума мы сошли, вот что. Понять не могу, как мы могли вообразить, будто…
– Погоди. Я тоже, представь, об этом думал. И пришел к тому же выводу, что и ты: эти типы здоровые, как не знаю что, к тому же профессионалы. Мы двое с ними нипочем не справимся.
– Ну вот видишь.
– Двое – нет, но…
– Но?
– Но двадцать семь – другое дело.
До Джефферсона не сразу дошло, а когда дошло, у него отвисла челюсть.
– Жильбер, прости за откровенность, но, по-моему, у тебя с головкой неладно. Совсем ку-ку. Должно быть, ночь на бойне подействовала на психику.
– Ничего подобного! Я засек квартиру громилы в шапочке, того, который Фокс, когда он бросал в окно зажигалку. Идем туда все вместе и дружно на него наваливаемся. Нас двадцать семь, напоминаю: двадцать семь!
– Двадцать семь, да, но двадцать семь кого? – возопил Джефферсон. – Двадцать семь нулей без палочки! Баран с овцой, такие дряхлые, что мадам падает на ровном месте, всего лишь садясь в автобус; крольчиха, которая по три раза на дню заливается слезами ни с того ни с сего; кот в отключке, отморозок-кабан, белки, которые пугаются до обморока, если хлопнешь в ладоши, – ничего себе спецназ!
– Так, а теперь послушай, Джефф. Что мы имеем? Подвожу итоги: 1) Тебя не арестовали. 2) Мы вышли на след господина Эдгара. 3) Мы вышли на его убийц. И ты хочешь на этом все бросить? Это как если бы бегун обогнал всех соперников – и плюнул на это дело перед самой финишной чертой, за которой его ждет победа! Я однажды что-то такое читал, и в книжке это выглядело красиво. Но чтоб в жизни – нет уж, не хочу!
Джефферсон в очередной раз вынужден был признать, что Жильбер умеет быть очень убедительным. Может быть, и правда надо идти до конца. Только вот план его все-таки казался совершенно диким.
– Это же надо всю группу уговорить. Немыслимо!
– Попробуем. Вот слушай, как можно сделать…
В этот вечер после ужина Роксана встала на стул и попросила: «Минуту внимания!» Группа Баллардо доедала десерт «плавучий остров» – фирменное блюдо заведения. Супруги Фреро тщательно обмотались салфетками, чтоб не забрызгаться английским кремом.
– Простите, что отвлекаю. В цокольном этаже имеется конференц-зал. Мне хотелось бы встретиться с вами там через десять минут. Надолго я вас не задержу. Спасибо за внимание.
Все переглянулись. Если речь о завтрашней программе, то ее можно было объявить и здесь. Обычно так и делалось, и без всяких этих сложностей. Однако победила дисциплина, и через десять минут все были на месте. Роксана усадила их за стол переговоров, поблагодарила за то, что они пришли, а потом повернулась к доске объявлений и маркером написала на огромном белом листе:
СПОКОЙНОЙ НОЧИ!
После чего послала всем общий воздушный поцелуй, рассмеялась и вышла. Они не видели, как она прикрепила скотчем на дверь с наружной стороны лист А4 с надписью:
«Группа Баллардо. Вечер игры в скрабл. Просьба не беспокоить».
От изумления все сперва онемели, а потом заговорили наперебой. Что все это значит? Роксана сошла с ума или что?
Джефферсон, который тем временем занял место во главе стола, прочистил горло.
– Пожалуйста, прошу вас… спасибо.
Он подождал, пока не стало сравнительно тихо.
– Хорошо, ну так вот. На самом деле это мы с Жильбером хотели вас тут собрать. Не Роксана. Потому что нам надо много чего вам сказать. Да… очень много. Так много, что я даже не знаю, с чего начать.
– Начни с начала! – подсказал Жильбер. – А я продолжу, когда до меня дело дойдет.
У всех Баллардо глаза полезли на лоб.
– Да, – снова начал Джефферсон, – сейчас вы очень удивитесь. Речь идет об убийстве в «Чик-чик».
По собранию пробежал шепоток. Барсуки насторожились.
– В то утро, я имею в виду утро убийства, я как раз шел в парикмахерскую стричься. Я увидел, что дверь заперта, обошел дом сзади и влез в окно. Это я обнаружил несчастного господина Эдгара. Он лежал на полу, и в груди у него торчали ножницы. Госпожа Кристиансен спала под сушильным колпаком…
– Погодите, господин Благолап, – перебила его курица Кларисса. – Как это вы видели ее спящей, когда она утверждает…
– Меня зовут не Благолап, – в свою очередь перебил ее Джефферсон. – Я – Джефферсон Бушар де ла Потери.
Это признание должно было бы произвести эффект разорвавшейся бомбы, спровоцировать бегство, крики, обмороки – а вышло как раз наоборот: в зале воцарилось ледяное молчание. Несомненно, достаточно было бы кому-нибудь уронить, например, колпачок от ручки, чтобы сработал спусковой механизм неконтролируемой паники, но ничего такого не случилось, и Джефферсон продолжил свою речь:
– Не бойтесь, я никого не убил тогда и впредь не собираюсь. Я бежал потому, что госпожа Кристиансен проснулась и увидела меня с ножницами, которые я за миг до того выдернул из тела бедного господина Эдгара. Я это сделал не подумав, чисто инстинктивно, я хотел как-то ему помочь. А все обернулось против меня. Дама стала кричать, выбежала на улицу и указывала на меня как на убийцу. Я так испугался, что убежал, намереваясь объясниться и оправдаться потом, в спокойной обстановке. Понимаете, я просто хотел домой…
Он подробно, по порядку рассказал, как дальше развивались события: об открытке Кароль, которую он всем показал и даже пустил по рукам, о тайном пересечении границы в составе организованной группы, о госпоже Ролле, о том, как они узнали тайну господина Эдгара – что он боролся за права животных и эта борьба стоила ему жизни, и, наконец, о случайной встрече с двумя убийцами здесь, в городе. Несущественные детали, вроде переодевания в женские платья или Жильберовой аллергии на кошачью шерсть, он опустил. По ходу повествования выражение лиц слушателей постепенно менялось: от ошеломленного к заинтересованному, а от заинтересованного – к сочувственному, в особенности когда Джефферсон в заключение признался товарищам по путешествию, как он сожалеет, что до сих пор немного сторонился их. Причина тому – все эти заботы, однако со временем он узнал их лучше и научился их ценить. А потом он передал слово Жильберу.
– Так вот, то, что имею сказать я, вовсе не смешно, – начал тот.
Джефферсон боялся, что его друг снова не совладает с собой и не сможет довести рассказ до конца. Но он ошибся. Жильбер сумел потрясти слушателей, не сломавшись сам. Когда он рассказывал об овцах, супруги Фреро уткнулись в носовые платки. Когда заговорил про свиней, Ролан с чувством выругался. А когда дошел до обреченных коров, ожидающих своего часа, корова-тетушка и обе ее племянницы скорбно склонили головы.
– Но почему вы рассказываете все это нам? – спросил наконец робкий господин Перлье, белка-муж. – Я имею в виду, чего вы от нас ждете?