Кароль задумалась.
– Вообще-то есть кое-что… кх-кхах! – но это, я уверена, не имеет никакого значения, и я даже не знаю, стоит ли…
– Пожалуйста! – вырвалось у обоих.
– Ну ладно, так вот… кха-кх-х! Кхах! По понедельникам парикмахерская оставалась закрытой.
В этой информации друзья ничего особенного не усмотрели и ждали продолжения.
– Дело в том, что дядя… как бы вам сказать… он куда-то исчезал.
– Как это исчезал? – удивились гости безупречным дуэтом.
– Ну, вот уже примерно два года каждое воскресенье он садился в поезд, а возвращался только во вторник утром к открытию.
– А… А куда он ездил?
– Никто не знает. Это была его… кх-кхах! кхах!.. его тайна.
– А не может так быть, то есть я хочу сказать… что, если господин Эдгар, при всем моем к нему уважении…
– Нет. Я понимаю, что вы имеете в виду, но для всякого, кто его знал, такое предположение смеху подобно. Мой дядя не был бабником. Никаких интрижек у него не было. Он обожал тетю. Нет, это исключено.
– Ну что ж, – сказал Жильбер. – Хиловато, но хоть есть с чего начать. Ладно, мадемуазель Кароль, мы пойдем, вам надо отдыхать и лечиться. Большое спасибо, что приняли нас, несмотря на ваше горе. А мы сделаем все возможное, чтоб доискаться до правды, скажи, Джефферсон?
Джефферсон кивнул. Оба встали и двинулись к выходу.
– Уда… кх-кхах!.. удачи вам! – прокашляла Кароль, но, когда они уже закрывали за собой дверь, придержала ее. – Погодите, я… может, я не права, но что-то побуждает меня довериться вам. Инстинкт, наверно. Есть одна вещь… кх-хах! кх-кха! кхрумф!.. которую я хотела бы вам показать.
Она скрылась в комнате, которая, видимо, была ее спальней, через несколько секунд вернулась с конвертом и протянула его Джефферсону:
– Возьмите. Посмотрите потом. Дядя, когда куда-нибудь ездил, всегда присылал мне оттуда открытки. Понимаете, детей у него не было, и я – его единственная племянница. Здесь последняя, которую я от него получила. Отправлена всего три недели назад. Может быть, она… кх-кхрумф! кх-хах!.. наведет вас на какой-нибудь след. Пусть будет у вас, только не потеряйте и, будьте так добры, верните, когда сможете. Она мне очень дорога.
– Обещаю, – сказал Джефферсон, растроганный тем, что она доверила открытку не Жильберу, а ему. В этом было что-то личное, какая-то почти близость.
Он спрятал конверт в сумочку.
– И еще, – просипела Кароль последними остатками голоса, – если решите еще раз нарядиться девушками, будьте внимательнее с макияжем, а то это… кха-хух! кх-кхрумф!.. просто никуда не годится. Например, тона поменьше, а то можно подумать, вы перемазались арахисовым маслом.
В лифте они снова напялили парики и постарались выйти из дома с самым непринужденным видом. В парке те же два свина-приставалы, которые так и сидели, словно приклеенные к скамейке, опять принялись ухмыляться и свистеть.
– Они позорят всю нашу породу, – кровожадно хрюкнул Жильбер. – Может, набить им морду? Получить в пятак от девчонок – они бы надолго запомнили!
– Брось, – шепнул Джефферсон, подхватив его под руку и увлекая прочь. – Нам нельзя привлекать к себе внимание.
Он был рад, что нашелся такой благовидный предлог, потому что терпеть не мог драться. Оставшуюся часть города они миновали без приключений, стараясь поскорее укрыться от посторонних взглядов. Едва оказавшись снова в лесу, Жильбер сбросил туфли, и друзья потрусили восвояси.
5
Это была открытка с каким-то городским видом. Изящный пешеходный мост через канал, вдоль канала – старинные дома с разукрашенными фасадами. Деревья в осеннем золоте, отражающиеся в воде. Велосипедисты.
– Очень красиво, – оценил Жильбер. – Очень романтично. И что? Тебе это о чем-нибудь говорит?
Они сидели на том же поваленном дереве около хижины, уже в своей одежде. Джефферсон покачал головой:
– Нет. Я бы сказал, что это где-то у людей, но где именно…
Он перевернул открытку:
– Есть! Это Вильбург.
– Вильбург? Это что?
– Город такой. Большой. Очень привлекательный для туристов. С замечательным собором, насколько я помню. С речкой, каналами, мостами…
– И откуда ты все это знаешь?
– Я-то на географии не кемарил около батареи.
Марка и почтовый штемпель свидетельствовали, что открытка отправлена как раз оттуда. Почерк у дяди Эдгара был аккуратный, разборчивый.
«Милая моя Кароль, с этим городским пейзажем шлю тебе самый нежный привет. Посмотри, какие прекрасные вещи могут делать люди. Увы, они могут также До скорой встречи дома. Целую. Твой дядя Эдгар».
Обоих, само собой разумеется, удивила эта неоконченная фраза, зачеркнутая, однако легко читаемая. Было ли это сделано умышленно? Жильбер считал, что нет. По его мнению, дядя, собравшись было что-то сообщить племяннице, вдруг передумал, но, поскольку марка была уже наклеена, просто зачеркнул лишнее. Наскоро, не обратив внимания на то, что зачеркнутое можно прочесть. И не надо искать в этом какой-то особый смысл. Джефферсон, наоборот, считал, что это как раз было вполне осмысленное и осознанное действие. Господин Эдгар был аккуратист и ничего не делал кое-как. Если он в самом деле не хотел, чтоб Кароль прочла эту оборванную фразу, он вымарал бы ее совсем или, скорее, выбросил бы открытку и написал новую начисто. Уж не такой он был бедный, чтобы экономить на такой мелочи. Нет, тут он хотел что-то сообщить, якобы не сообщая, – и сообщил!
Некоторое время они обсуждали этот вопрос и все не могли остановиться на чем-то одном, и вдруг Джефферсон так и застыл.
– Что с тобой? – спросил Жильбер.
А Джефферсона изумило хитрое устройство собственного мозга. Как будто некая мысль после долгого подводного блуждания сейчас, получив толчок от другой мысли, всплыла на поверхность и лопнула пузырьком очевидности.
– Со мной то, что я только сейчас кое-что вспомнил. В то утро, утро убийства, я шел в город, помнишь, и меня, представляешь, чуть не задавили…
Он рассказал про машину, которая неслась с бешеной скоростью, про двух людей в кабине, про свой кувырок в кювет.
– Сто двадцать километров в час по сельской дороге! – возмутился Жильбер. – Там максимальная скорость – девяносто или восемьдесят, а если асфальт мокрый или водитель имеет стаж менее…
– Стоп, Жильбер, не надо пересказывать мне правила дорожного движения. Но больше всего меня поражает совпадение: те два типа в машине, спасающиеся бегством – потому что, теперь припоминаю, это было очень похоже на бегство, – а теперь открытка, которую господин Эдгар отправил как раз из их страны. Мы второй раз в этом деле натыкаемся на людей, вот что я хочу сказать.
– Точно! – заорал Жильбер. – Гениально! Просто гениально!
Он забегал кругами, запрыгал, как козленок.
– Надо отправляться к людям! Ты прав: оттуда ветер дует! Расследование продвигается! Ух, я это обожаю! Слушай, я, пожалуй, брошу учиться на теплотехника и подамся в следователи!
Тут Джефферсон вспомнил, что ему самому в этот час полагалось бы сидеть в университете со своим вторым курсом и изучать географию, а вместо этого он мыкается по лесам с дурашливым свином, не способным принимать всерьез опасность. «Журналистки мы ненастоящие, – подумал он, – следователи тоже ненастоящие, но уж дураки-то самые настоящие».
Жильбер завершил свою дикарскую пляску и сел обратно на поваленное дерево.
– Схожу домой, возьму все, что понадобится для путешествия. Еще куплю газету и вырежу из нее фото господина Эдгара. Тогда мы сможем его там всем показывать и…
– Притормози, поросеночек! – прервал его Джефферсон. – Эк ты разлетелся, а кое-какие мелочи забыл.
– Например?
– Например, что я не могу зайти домой, что у меня нет ни сменной одежды, ни зубной щетки. Даже денег нет. Позволь напомнить: я шел-то всего-навсего в парикмахерскую. А еще ты забыл, что меня ищут, как ни одного ежа в стране, и представить, что я могу так вот спокойненько сесть в поезд, пускай даже переодетый…
– Тебе не надо будет переодеваться, ежичек, и мы не поедем на поезде.
– А, ну хорошо. А как будем добираться? На машине? Я водить не умею, и ты, слава богу, пока еще тоже.
– Не на машине!
– Пешком?
– Не пешком.
Жильбер выдержал паузу, потом небрежно проронил:
– На экскурсионном автобусе.
– На экскурсионном…
– Да. Потому что меня осенила сногсшибательная мысль – прямо сам на себя удивляюсь. Там, у людей, нас быстро засекут, если мы будем болтаться по городу и что-то вынюхивать. Людям мы покажемся подозрительными. И вот я долго думал…
– Долго думал… это когда же?
– Да вот сейчас, пока плясал, хоть это, может, и было незаметно. И я придумал! Посмотрим, сумеешь ли ты подняться до моего уровня: какой, по-твоему, лучший способ путешествовать, если хочешь, чтоб тебя не замечали?
Поскольку Джефферсон, надувшись, молчал, он сам ответил на свой вопрос:
– С экскурсией!
– Ты предлагаешь, чтоб мы вели расследование, таскаясь с экскурсией?
– Ну да! Ходишь в стаде, никто на тебя не обращает внимания, фотографируй сколько хочешь. Идеальный вариант. И, как нарочно, мой кузен Ролан работает как раз в агентстве, которое этим занимается. «Туры Баллардо», слыхал?
Джефферсону давно уже нет-нет да попадались на глаза желтые автобусы, разъезжавшие по округе с интригующей надписью на борту: «Ту-ту от и до: ТУР БАЛЛАРДО!»
– А твой кузен, он кем работает у Баллардо?
– Шофером.
– Но, Жильбер, я отсюда шагу не могу ступить. Стоит мне нос высунуть из леса, меня тут же схватят.
– Нет. Все будет шито-крыто. Я тебя запишу под фальшивым именем. Мой кузен все устроит. Да, и надо узнать, какие когда будут поездки. А с вещами сообразим, когда до дела дойдет. Ты, главное, не парься. Я это беру на себя.
Жильбер рвался в бой, и удержу ему не было; но, когда он уже потрусил домой, Джефферсон окликнул его:
– Погоди. Чуть опять не забыл.
Он открыл рюкзачок и достал книгу: