– Что значит «заточенной»?
– Запертой, дурак. Не перебивай.
Алиса выставила голую загорелую руку, отталкивая нежеланного ухажера, немедленно ставшего насильником.
– «Мадам! Не отвергайте моих притязаний. Я мужчина, и мне не чужды человеческие страсти, положенные мужчине. Вы доведете меня до отчаяния».
«Ха! И что же, вы полагаете, что, овладев мной, вы овладеете моей душой? О нет, сэр, вы заблуждаетесь. Душа есть источник свободы, роза человеческой вольности. Душа проникновенна, подобно воде. Ей не помеха каменные стены, запертые двери и решетки темниц…»
– Да хватит уже, Алиса.
– Это то, что она говорит! – негодовала Алиса. – Если мужчина хочет тебя и намерен овладеть тобой – взгляни на это по-другому, и тогда увидишь все в ином свете. И он тоже передумает.
– Ага, конечно.
Алиса хихикнула.
– Помолчи. Слушай дальше. «Я не говорю о добродетели. Чего мне стыдиться? Никакое насилие не сможет затронуть мою честь, сэр. Меня нельзя завоевать силой». Это вот просто отлично.
– Он это делает?
– Делает что?
– Насилует ее? Как в «Похищении сабинянок».
– Нет. Он сдается и бросается прочь по ступеням. Потом заболевает, а она приходит и сидит у его одра и объясняет, в чем сила души.
– Откуда ты знаешь? Ты до этого места не дочитала.
– Я прочитала последнюю главу, чтобы узнать, умрет она или нет.
Насекомые равнодушно жужжали над книгой. Настырный слепень время от времени налетал на детей. Барри кусал ногти. Алиса мирно похмыкивала, пока героиня убеждала злодея, что попытки насилия бесполезны. Он послушно мчался вниз по лестнице к своему позорному концу. Потом Барри нашел отрывок, в котором возникала не менее увлекательная сексуальная проблема.
– Алиса, слушай. Вот где происходит все самое интересное. Я переведу. «Маркиз дотронулся до замка и неслышно проскользнул в затемненную спальню Селины. Он слышал, как девушка тихо дышит за занавесками. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Он нашел задвижку – по-моему, «verrou» значит «задвижка» – и запер дверь».
– А кто в соседней комнате?
– Мать Селины. Это все происходит в замке. Много богатых аристократов на загородном увеселении. Еще до Революции. Они флиртуют как бешеные за ужином, вместе гуляют и катаются на лодке, примерно как тут, только в более дорогой одежде, а потом ночью никто не спит. Они только шастают по коридорам, прячутся за портьерами и пытаются попасть друг к другу в спальни.
– Совсем как здесь. Только у нас слышно, как скрипит каждая половица, и портьер нет. Почему мать не просыпается?
– Не знаю. Погоди-ка. Она тоже без ума от маркиза. Она это дала понять совершенно недвусмысленно. Так что он флиртует с матерью, чтобы провести время с дочерью. Слушай.
– «Когда он раздвинул атласные занавеси, луч лунного света упал на прелестное тело спящей. Ее одежда была в беспорядке, и под шелком он различил бледную округлость груди».
– О, это здорово! – воскликнула Алиса.
– «Она пошевелилась во сне, ее губы разомкнулись, и она прошептала имя. Он склонился ниже. Не его ли имя она прошептала, выдавая свои самые сокровенные желания?»
– Ну? Его?
– «Маркиз, в свою очередь ослепленный ее наивным самозабвением, ее хрупкой прелестью, помедлил, склоняясь к нежному лицу. Неужели я не первый, подумал он, кто сорвет эту Дивную Розу? Ее должно оберегать, лелеять, предвкушать…»
– Розы нельзя предвкушать, – сказала Алиса.
– «Его губы нежно коснулись девичьей щеки, и, когда он осторожно откинул покров и наклонился, чтобы поцеловать ее в шею, нимфа протянула руки, заключая его в объятия. Он растворился в ее сновидении, лаская ее мягкую прелесть…»
– Здорово, – сказала Алиса, потягиваясь в духе ожидающей Психеи.
– «Маркиз был на седьмом небе. Его губы сомкнулись на пикантной вершине ее нагой груди, и уже цель его – Вместилище Райского Наслаждения – была доступна его касанию. Его пальцы погружались в Шелковые Кущи, лишь начавшие распускаться, и, не спеша углубляясь в недра Желанной Земли Обетованной, наконец достигли Лона Вечного Блаженства. Его нежное прикосновение не встретило сопротивления. Он понял, что путника привечают, и ступил на тропу. Дева отдала ему Розу со страстным самозабвением. Маркиз был уже на волосок от осуществления своих желаний, как вдруг…»
– Мать! Я знала! – вскричала, подскочив, Алиса, властительница сюжетов, прорицательница событий, сивилла всех повествований.
– Угадала, Алиса. Он отпер не ту дверь.
– Обманщик. Тоже прочитал вперед.
– Так я же перевожу.
– Быстро расскажи, что было дальше.
Барри листал страницы, щурясь от подслеповатого французского шрифта. Алиса сидела верхом на его бедре, рассматривая неизвестные и неприступные пока иероглифы.
– Ему это сходит с рук! Смотри. Она делает вид, что просыпается, и кричит, оттого что воск со свечи капает ей на руку. Ох, Алиса, ты очень тяжелая. Слушай дальше:
«Маркиз, обуреваемый чувствами, отвел возмущенную даму в сторону… Мадам, мне снилось, что я держу вас в объятиях. Я никогда не сомневался, что мы поймем друг друга и что вы, со свойственным вам великодушием и добротой, согласитесь положить конец моим страданиям и показать путь к тем наслаждениям, которых я так страстно жаждал. Моя страсть была встречена благосклонно! Мне ответили нежностью! О, какие там были сладкие ароматы и напитанная влагой теплота…»
Алиса подскакивала на плече Барри, как жокей, подстегивая его импровизированным травяным хлыстиком.
– Скорее, скорее. Чем там кончается?
– А ты как думаешь? Он спит с матерью.
– Лучше старая курица, чем вовсе без жаркого.
Алиса упала в траву, выставив напоказ заношенную нижнюю юбку и голые смуглые ноги.
– Поцелуй меня, Джеймс. Представь, что ты маркиз, а я – нежная дева.
Барри провел рукой по ее груди.
– По твоей левой ноге ползет жук. Направляется прямо к заднице, – прошептал он с нескрываемой угрозой в голосе.
DE MEROCELE
Не смотрите на мои годы, но смотрите на то, есть ли во мне мудрость мужа.
Менандр
ГЕНЕРАЛУ ФРАНЦИСКО ДЕ МИРАНДЕ
с неиссякаемой благодарностью и восхищением,
с вечной памятью об отеческой заботе, интересе и помощи,
которые неизменно поддерживали все начинания автора,
и
доброму и великодушному покровителю
ДЭВИДУ СТЮАРТУ ЭРСКИНУ, ГРАФУ БЬЮКАНУ,
пред коим автор в неоплатном долгу,
сию диссертацию
почтительно посвящает
ДЖЕЙМС МИРАНДА БАРРИ
Барри показал Алисе свою диссертацию, начинавшуюся пышными посвящениями. Остальное было написано на латыни, с великолепными извивами курсива на каждой странице. По случаю торжественного события Алиса надела чистый передник и башмаки. Она несколько раз вслух прочитала посвящение, но отказалась прикоснуться к фолианту, потому что до этого чистила картошку. Они стояли рядом перед пюпитром в библиотеке, покачиваясь на разных ступеньках. Алиса с полминуты хранила почтительное молчание. Потом сморщила нос.
– Хмм. Молодец, Джеймс. Я думаю, что с меня хватит английского. Я переписала тот пассаж из «Приключений Гулливера», что ты мне дал. Хотя не понимаю, зачем мне знать, как пишется слово «гуигнгнм». Их не существует. Почему ты должен был писать это по-латыни? Никто же на ней не говорит больше.
– Так положено. Все так делают. И защищаться нужно тоже на латыни. Но это все формальность. Произносишь подготовленную речь.
– Понятно. Традиция. – Алиса была одновременно скептична и проницательна. – Я не очень-то ценю традиции, – добавила она тоном решительного отрицания.
– Ты олицетворяешь дух современности, – печально сказал Барри, – прогресс любой ценой.
– В медицине прогресс необходим. Чтобы мы не так стремительно умирали.
Алиса вытерла руки о карманы передника. Потом поцеловала Барри в щеку. Он слегка вздрогнул от ее теплого прикосновения к его всегдашнему холоду. За пределами запертых комнат, хранящих запахи кожи, термитной смеси и вековой пыли, летнее солнце золотило плотные ряды оставшейся на корню соломы. Урожай уже был собран. В саду занимались яблоками. Несмотря на позднюю пору, Алисе было чем похвастать.
– Пойдем, покажу тебе цыплят.
Алисины цыплята составляли важную часть ее доходов. Ей причитался процент со всех яиц и живой птицы, которую она продавала на рынке. Дэвид Эрскин, чтобы повысить доходность поместья, пытался вступать в кооперацию со своими арендаторами. В теории все выглядело просто: каждый арендатор имел право на небольшую часть прибыли с поместья, если какая-нибудь новинка давала хороший урожай – скажем, брюссельская капуста из Голландии, новый сорт сомнительного происхождения. Когда капуста удавалась, лорд Бьюкан грозил управляющему, что купит у того же торговца целые акры тюльпанов – тюльпаны были в моде, особенно темные в полоску. Он твердо верил, что, если арендаторы будут лично заинтересованы в получении обильного урожая, они станут работать усерднее. На практике народное сопротивление оказывалось единодушным и несгибаемым. Работники с фермы подозревали в этой затее хитрость, не сулящую им ничего хорошего. Дэвид Эрскин собрал всех в конюшне, надел чистый жилет, взобрался на табуретку и произнес пламенную речь. Ссылка на «наших отважных братьев в колониях» оказалась ошибкой. Кухарка немедля распознала в его речах революционные симпатии французского происхождения и бормотала потом на кухне, что хозяин забыл, кто он такой. Другие говорили, что это заговор с целью заставить их больше работать на его земле, забросив свою. Алиса сказала, что, конечно, хозяин получит от этого больше выгоды, чем они. Так всегда получалось. Таков был порядок вещей. Она провела переговоры с управляющим и добилась, чтобы на ее цыплят распространялись особые условия. Дэвид Эрскин был раздосадован враждебной недоверчивостью своих арендаторов и челяди; последние считали, что новые установления пойдут на пользу только полевым работникам, а их обойдут стороной, – но деловая хватка Алисы Джонс его позабавила. Он подозревал, что за этим стоит изобретательный ум Барри. Но он ошибался. Алиса прибегала к знаниям Барри, в которых не могла с ним соперничать, и использовала их где только могла, но при этом всегда сохраняла независимость суждений. Барри мог знать больше ее, но именно Алиса понимала, как оценивать вес и значимость слухов, происшествий, перешептываний, взглядов и улыбок. Она знала, когда надо настоять на своем, а когда отступить. Она знала, как флиртовать без последствий, как уговаривать и убеждать. Она знала, когда принять предложение, а когда деликатно отказаться. Она берегла свою девственность с бдительностью браконьера, охраняющего кроличий силок. И советовала Барри делать то же самое.