льный, острый запах.
– Только чтобы эта тварь здесь не нагадила! – взвизгнула Луиза, тыкая в Психею тростью. Мой пудель отступил ко мне на руки, притихший и испуганный. Я сидел, глядя на черные покрывала Луизы и перламутровую брошку, приколотую вверх ногами.
– Зачем пришел? – спросила она.
– Повидать тебя. И узнать тайны прошлого.
– По крайней мере, честно.
Я рассказал ей про письмо Джеймса Барри.
Наступила очередная долгая пауза. Я обратил внимание на потертые уголки стульев, на их многолетнюю потрепанность. Моль и ржа запустили неизбежный распад. Луиза пожевала губами и сплюнула в пожелтевший платок.
Потом рявкнула:
– Чего ты ждешь, Джеймс? Что я буду оправдываться перед тобой за твою мать?
– А она нуждается в оправданиях? – спокойно спросил я. Луиза вела себя без надобности агрессивно. Но вот она расслабленно откинулась в кресле, отставив детскую чашечку. Сложила руки на коленях и обратила на меня незрячие глаза.
– Да, дорогой мой. Я думаю, она нуждается в оправданиях. Мэри-Энн не любила объяснять свои поступки. Когда она умерла? В 1823-м? Кажется, не так уж давно, но прошло почти сорок лет, как Франциско сообщил новость в письме. Должно быть, она убила себя, Джеймс. У нее было здоровье вроде моего. Она могла жить до ста лет. Я всегда думала, что мы с ней вас всех похороним.
Даже на таком расстоянии от смерти моей матери я чувствую, что от констатации этого очевидного факта у меня перехватывает дыхание. Правда ли это? Так ли? Почему она предпочла море объятиям человека, который ее любил?
Луиза угадывает мои мысли.
– Точно мы этого никогда не узнаем, Джеймс. Но она не была счастлива. Она не была замужем за Франциско, ты ведь знаешь это? Он мог бросить ее в любой момент.
– Он бы никогда так не поступил.
– Это ты так думаешь. Неудивительно, что он создал у тебя подобное впечатление. Но я сомневаюсь, что он когда-нибудь говорил тебе про свою жену и детей в Венецуэле. Вот почему он на ней так и не женился. Не хотел оставить сыновей без наследства. Куда, ты думаешь, он возвращался после всех этих бесконечных скитаний по свету? Я слышала, что его жена была красивая, благородная женщина из богатой известной семьи. Почему, по-твоему, он не оставил тебе свое состояние?
Мадам Изабелла де Миранда
с прискорбием извещает
доктора Джеймса Миранду Барри,
что Генерал Франциско де Миранда
мирно отошел в мир иной сегодня утром у себя дома,
в кругу друзей и семьи.
ДА УПОКОИТ ГОСПОДЬ ЕГО ДУШУ С МИРОМ
Я сижу, замерев, под невидящим взглядом злобной сивиллы. Да, конечно, я знал. Но есть разница между знанием, которое покоится где-то глубоко между лопаток, знанием, которое не может повредить, – и тем, что тебе говорят отчетливо и вслух, когда ты не можешь этого знания избежать, не можешь притвориться – это две разные вещи. И нет, он никогда мне не говорил.
Но Луиза уже утратила интерес к мертвецам. Она вспоминает свои юные годы в Ирландии.
– Эрскины всегда знались с Барри. У нас были поместья в Ирландии. Твой дед охотился с моим отцом. Мы ходили друг к другу праздновать Рождество. Мой брат держал твою мать на руках, когда ее крестили. Это очень давняя история. Дэвид путешествовал с твоим дядей по континенту. Я знала твою мать, когда она еще не умела ходить. Не считая последних двух лет, когда она шаталась с Франциско по всем этим зачумленным островам, мы виделись почти каждый день. Я знала твою мать всю ее жизнь. Не то чтобы я что-нибудь знала о ней.
Она была очень красивая, Джеймс, очень, очень красивая. Франциско всегда любил красивых женщин. Стал бы он любить ее, когда она утратила бы свою красоту? Она наверняка задавалась таким вопросом. Женам позволено расплываться в талии и тяжелеть, но любовница всегда должна оставаться воздушной, веселой, сверкать глазами и прелестно улыбаться. Почему я, по-твоему, никогда не интересовалась всей этой любовной каруселью? Я не выходила замуж, потому что не выношу нечестность и притворство. Но если бы я была мужчиной, как ты, я бы умоляла твою мать выйти за меня замуж.
Мой брат был в нее влюблен. Я тоже. Мы все были в нее влюблены.
Когда ей было шестнадцать, она была невероятной красавицей. Молочно-бледная кожа, серо-зеленые глаза, огромное облако рыжих волос. Рыжие волосы часто бывают тонкими и нежными, но у нее было по-другому. У нее были прекрасные, тяжелые рыжие кудри. К тому же она была умна. Много читала. Не отличалась застенчивостью, была остра на язык. У нее были демократические пристрастия. Она одинаково свободно общалась с зажиточными фермерами и с поместной знатью. Ее приглашали всюду. И на балах она никогда в жизни не подпирала стену.
Луиза протянула скрюченную клешню, нащупала поильник с тонкой трещиной и жадно к нему присосалась.
– Она всегда любила танцевать, – грустно подтвердил я. – Расскажи про ее мужа.
Луиза скосила мутные глаза и снова плюнула в платок. Ее лицо потемнело.
– Про него? Что ты хочешь про него знать? Тут разговор недолгий. Она вышла за него, когда решила, что Франциско бросил ее и отправился затевать революции на континенте. У ее мужа была куча денег. Больше про него и сказать нечего. Он был пьяница, грубиян, почти всегда не в себе. Но он был в нее влюблен, с этим не поспоришь. Он хотел, чтобы она ему принадлежала, как вещь. Однажды вышвырнул из дома моего брата, разгорелся скандал. Балкли угрожал судом, разводом и прочими неприятностями. Он даже искал свидетелей через объявление в газетах. Конечно, никто не откликнулся. Но понадобилось время, чтобы обида улеглась. Он, пьяный дурень, обвинил Дэвида в том, что тот якобы соблазнил его жену.
– А он соблазнил?
– Слушай, Джеймс, я не вижу твоего лица, но прекрасно слышу твой голос. Нечего со мной разговаривать в таком тоне. Это сейчас речь идет только о приличиях. Чем ты занимаешься – твое личное дело. Главное – чтобы никто не узнал. Я не утверждаю, что в прежние времена условности и приличия ничего не стоили. Но в нашем кругу честнее относились к связям. Мэри-Энн была красивая, живая женщина. У нее было много любовников. В том числе и мой брат.
Она помолчала.
– Ты наверняка сам об этом знал. Ты все время проводил на кухне. Об этом все знали.
– Наверное, я почти знал. Я подозревал. Догадывался. Он был настолько старше…
– Возраст не помеха для секса, мое дорогое дитя. Мужчины никогда не покидают спальню. И женщины не стали бы, если бы у них был выбор. Ну вот, когда Балкли умер, она отправилась жить к Дэвиду и Элизабет. Я тоже проводила у них почти все время. Мы издавна дружили семьями. Твои дед и бабка умерли. Джеймс Барри жил в Риме. Все выглядело совершенно прилично. Кроме разве что отголосков сутяжничества Балкли. Франциско сидел в какой-то французской тюрьме. Совершенно не помню за что. Но все прекрасно друг с другом ладили. Такие союзы случались чаще, чем ты думаешь. Элизабет любила Мэри-Энн. Я не говорю, что она никогда не ревновала. Но мы все вели себя очень тактично.
Луиза впервые за это время стала подбирать слова.
– Сложность на самом-то деле заключалась в тебе.
– Во мне?
– Конечно. Дэвид мечтал о детях. Как все мужчины, он хотел сыновей. Элизабет была бесплодна. Это было самое страшное горе в ее жизни. Дэвид любил и жену тоже. Речи не могло быть о том, чтобы оставить ее или что-нибудь в этом роде. У его младшего брата было трое сыновей. Вероятность их одновременной смерти от скарлатины была не слишком велика. Так что поместье в любом случае должно было остаться в семье. И осталось. Но он хотел усыновить тебя официально, как своего ребенка. Он только об этом и мечтал. Элизабет была не против. Оставалось только уговорить твою мать. Мэри-Энн смирилась со своим положением. Она была его любовницей, такая ей досталась роль. Единственным человеком, который не хотел и слышать обо всем этом, оказался твой дядя, Джеймс Барри.
Он примчался из Рима, изрыгая праведный огонь и католическую серу. Он скандалил. Он устраивал сцены. Он оскорблял Мэри-Энн в лицо, на глазах у всех. Это был невозможный человек, Джеймс. Невозможный.
Она стукнула тростью об пол. Психея замерла, опасаясь очередной встрепки. Она стояла на задних лапках, похожих на поросячьи окорочка. Я дал ей знак, чтобы она легла. Она рухнула на коврик со вздохом облегчения.
– Пусть собака держится подальше от моего рукоделия! – рявкнула Луиза.
Я понял, что слух у нее по-прежнему точен.
– Конечно, Элизабет знала, что Дэвид спит с Мэри-Энн. Я подозреваю – она надеялась, что Мэри-Энн родит еще ребенка. Она предлагала взять тебя на воспитание. Второй ребенок был бы ее по праву. Ее положение было прочным. Она ничего другого не хотела. Мэри-Энн исполняла роль Агари при моем братце Аврааме.
Потом генерал Франциско де Миранда вырвался из французской тюрьмы, куда эти неблагодарные мятежники его заперли от греха подальше. В Люксембургском дворце, по-моему. Он едва избежал гильотины. И вернулся в Англию, переполненный безумными политическими идеями и атеистическими мнениями. Он заново влюбился в Мэри-Энн. А она в него.
Луиза все-таки романтик. Она сжала руки и погрузилась в воспоминания.
– Джеймс, ты даже не представляешь, как хорош был Франциско в те времена. Гигант с плечами молотобойца. В гостиных ему было тесно. Когда он садился на диван, диван ломался. У него были роскошные густые усы, задолго до того, как они вошли в моду. Он был дерзкий, прямой, начитанный. Мы все в него влюбились. Все до одного. Он обладал притягательностью, силой. Он ворвался в наши тихие жизни, как кавалерия, которая мчится сквозь историю. Он был полон стремлений, идей, планов. Он развлекал нас удивительными историями про путешествия в странах, где лед никогда не тает, а солнце никогда не садится. Он пересекал пустыни, одетый арабом в длинные белые одежды. Он скакал верхом, как корсар. Байронический герой. У него был чудесный голос, бас-баритон. Он пел со страстью, с чувством. Он не признавал запретов.